Яна Тимкова - Повесть о каменном хлебе

Яна Тимкова

Повесть о каменном хлебе

Синяя шариковая ручка легко скользит по бумаге. Обычный тетрадный лист в клеточку уже более чем наполовину покрыт текстом, а автор — худощавая темноволосая девушка в потертых черных джинсах и черном же пушистом свитере — явно не собирается останавливаться. Из кухни доносится шум воды и звон посуды, плывет запах поджаривающейся тушенки, в темной прихожей справа кто-то сосредоточенно сопит, копаясь в коробке с книгами, во все это вплетается неуверенное треньканье гитары в соседней комнате, но девушке это вовсе не мешает. Иногда она задумывается и выпрямляется в кресле, сведя прямые широкие брови так, что на переносице возникает глубокая вертикальная складка, глядя перед собой невидящими глазами и беззвучно шевеля губами, потом облегченно вздыхает, улыбается и снова склоняется к бумаге. Когда не в меру энергичный росчерк заставляет письменный стол шататься и поскрипывать, девушка придерживает его обеими руками, останавливая возмущенную дрожь рассохшейся мебели. Урчит обогреватель, уютный желтый свет заливает комнату и, хотя из трех лампочек в развесистой люстре горят только две, этого хватает с избытком, так что прозрачная темнота и холод позднего зимнего вечера остаются за окном, за плотными синими шторами — и хорошо, и пусть себе остаются…

— Лави! — юный недовольный голос из кухни. — Лави, Гэль! Вы там спите, что ли? Который раз зову!

— Угу… — пробормотала девушка, — Сейчас уже, погоди…

За ее спиной послышался шелест страниц, заскрипели диванные пружины, и через мгновение парень лет двадцати с узким тонким лицом мягко коснулся плеча погруженной в работу девушки.

— Ла, а тебе не пришло в голову, что он тебя не слышит?

Она вздрогнула, подняла голову — встретилась с насмешливым взглядом светлых до прозрачности глаз, улыбнулась в ответ — самую чуточку, уголками губ.

— Сама подумай — он все-таки на кухне, да еще и вода шумит чего-то… Ты, кстати, скоро?

— Надеюсь… — Лави сладко потянулась, щуря зелено-карие глаза, прижалась щекой к руке, все еще лежавшей у нее на плече. — Мррррр… — потерлась носом о теплую кисть, — может, глянешь, как оно получается?

— Ла, нас ведь зовут. Может, позже? — пытался возразить парень, но Лави уже не слушала — сдернув со стола листок, призывно помахала им перед самым лицом Гэля.

— Ну глянь, ну чего тебе стоит? Там чуть-чуть…

— А говорила, что заканчиваешь…

— Ну мяушки, ну мурушки… Ну мяааааааа!

— Ладно, ладно… — проворчал Гэль, отбирая у девушки листок, — только быстро.

— Вот и лапушка, вот и пушистый… — Лави довольно улыбнулась, забралась в кресло с ногами и замерла, пытаясь разобрать по лицу парня, нравится ему прочитанное или не очень. Это было довольно трудно — на лице Гэля редко отражались какие-либо эмоции, кроме самых бурных. Он читал, машинально приглаживая и без того гладко причесанные бледно-рыжие волосы, разделенные на прямой пробор и ниспадавшие чуть ниже ушей, иногда сдвигал брови и подносил листок поближе к глазам, чтобы лучше разобрать мелкий убористый почерк. Прочитав, вздохнул и вернул девушке бумагу:

— Основная мысль этого опуса ясна мне насквозь… — задумчиво потер переносицу, глядя в сторону, затем снова взглянул на девушку, вопросительно подняв белесые брови, — И — ничего нового? Таки совсем ничего?

— Да будет там… Немножко. — махнула рукой Лави, пожала плечами. — Было бы из-за чего размениваться… Ну, а помимо?

— Стиль — как всегда. Проникновенно, вполне себе с чувствиями… А почему ты ее по имени не называешь?

— Потому что нету его еще. Я ей велела самой услышать. Как наглючит, так и скажет, а я проставлю. Значит, думаешь, клюнет?

— А куда она денется? Да ты, ла, и сама знаешь, что все нормально будет.

— Ну, мало ли… И вообще — хвали меня! Быстро! А то укушу!

— Хвалю, хвалю… — Гэль погладил девушку по голове, словно кошку, — хорошая, умная… Хишшшница…

— Мрррррррр! — подтвердила Лави, жмурясь от удовольствия.

— Да где вы там, блин! — возмущенный вопль из кухни прервал наметившуюся было идиллию. — Задолбался уже вас звать! Не придете сей секунд — будете холодное лопать!

— Совсем зарвался эльфенок, — вздохнула Лави, вставая и одергивая свитер, — побеседовать, что ли, на предмет уважения к старшим?

— Да ладно тебе, — флегматично отозвался Гэль, — его тоже можно понять — старался, все-таки, готовил… Да идем мы уже, идем! — поспешил заверить он, завидев появившуюся в дверях комнаты мрачную лохматую девчонку с половником наперевес.

Набирая трясущимися руками знакомый номер, Айлэмэ знала — там еще не спят. Так рано — всего-то было около полуночи — там никто никогда не ложился. Скорее всего, самое интересное только начиналось: гитара, песни, смех, вино по кругу… А она — дома. Потому что родители. Век бы их…

Раз гудок, два гудок…

— Алло?

— Да? — веселый девичий голос, глубокое, грудное контральто, — А, это ты, пушистая!

— Да, слушай! — "как здорово, что сама подошла!" — Слушай! Я… это! Я вспомнила! — едва сдерживаясь, чтобы не закричать, не заплакать от счастья, горячая волна подступает к сердцу, — Я имя свое услышала! Аэниэ!!! Я — Аэниэ!!!

В трубке — молчание. Долгое молчание — и фоном — чьи-то возбужденные голоса, резкий, отрывистый смех.

— Что такое? — мгновенный страх, — Что-то не так?

— Все… так… — выдавила собеседница, — только… Ой… Нет, вот что — приходи завтра сюда, ну, часам к пяти. Можешь?

— Ну…

— Буду ждать.

— Я что-то не то сделала?

— Нет, что ты, пушистая! Просто поговорить надо будет. Приходи. А сейчас — пока, спи спокойно. Теплой ночи.

— Ага… — Айлэмэ медленно положила трубку, недоумевая, чем могло ее новонайденное имя так подействовать на Филавандрель, которую — нет, которого — вообще ничем нельзя было удивить. А вот Филавандрель — худощавая, крепкая темноволосая девушка с меняющими цвет зелено-карими глазами и вздернутым носом — удивляла окружающих на каждом шагу. Говоря о себе, она легко перескакивала из женского рода в мужской и обратно, при этом ее поведение разительно менялось — вплоть до походки и тембра голоса. Правда, чаще она говорила о себе все-таки в мужском роде, при этом становилась предупредительна и галантна, носила рюкзаки подруг, под настроение дарила им цветы, угощала кофе и пела песни. Это совсем не мешало ей периодически ластиться к мужу, рыжему ювелиру, изображая полную супружескую идиллию, а также спихивать на него любые неприятные или просто нудные обязанности, картинно трепеща длиннющими ресницами и со смехом восклицая: "Помоги слабой девушке!" Удивительная Лави (так сокращали ее довольно длинное имя — а иногда даже до простого "Лав"), невозможная Лави… Единственная и обожаемая.

Ступая на цыпочках, Айлэмэ прокралась из прихожей в кухню, забралась на мягкий «уголок», облокотилась на стол, поставив подбородок на сцепленные пальцы, и вздохнула, представляя, как было бы здорово, если бы она сейчас была там, рядом с Лави и со всеми остальными… Наверное, сейчас кто-нибудь бы рассказывал о том, что сам насмотрел, а может быть, они даже стали расспрашивать ее — ведь девочка наконец-то смогла самостоятельно услышать. Пробиться в там, в другой мир, да еще услышать собственное в другом мире имя — это не шутки, это было очень трудно, и сколько времени пришлось ей провести с закрытыми глазами, снова и снова упрямо рисуя в голове картинку, подсказанную ей Лави и пытаясь расслышать, как именно ее окликают… А теперь — есть имя, и как же это здорово! Но почему так странно отреагировала Лави? Может быть, ошибка какая-то произошла? Да нет, вроде бы все было так ясно — «А-э-ни-э», четко и раздельно. Эльфийское имя, все верно. Лави и говорила: "Ищи среди эльфов. Мне кажется… Нет, ты сама ищи. Вот тебе зацепка — лес, два эльфа у ручья, один светлый, другой темноволосый. Впрочем, я могу и ошибаться…" — тут Айлэмэ обычно трясла головой и протестовала: ну как же, разве может ошибаться — Лави?! Так не бывает.

Девочка прерывисто вздохнула: "Неужели… И правда мы там были… И я была… И я видела… Теперь я умею видеть!" Она тихо рассмеялась, не в силах сдерживаться, и крепче стиснула повлажневшие руки, затем вскочила и подбежала к окну, повернулась так, чтобы смотреть на юг — в той стороне жила Лави, правда, до нее было очень и очень далеко — почти через всю Москву ехать! — но какая разница? Айлэмэ закрыла глаза, отчетливо рисуя себе Лави — вот она смеется, вот берет гитару, поет… — и всем своим существом потянулась к ней, протягивая руки и мысленно крича: "Лави! Услышь меня! Лааавииии! Где же ты? Ты так мне нужен, Лави! Лави!!"

С кухни доносился плеск воды и перекрывающие его громкие голоса, а за столом Лави теперь расположилась высокая хмурая девушка, старательно переписывающая песню — слова и аккорды — из одной тетради в другую. Сама Лави, согревая в ладонях яблоко, стояла у книжного шкафа и задумчиво разглядывала обложки, а у нее за спиной пыталась заплетать из ее роскошных волос косу миниатюрная девочка с пекинесьей мордашкой — плоское, да еще и сплюснутое сверху и снизу личико, утиный носик, карие круглые глазки.