Игорь Рыжов - Питерский битник Страница 10

После этого — добраться обратно до постели и совет один: подобное лечится подобным! Как вариант — можно пива, если не жалко с ним расстаться, но рюмку того, чем так убрался вчера, невзирая на отвращение, это святое! Дежурный тазик между ног, пятьдесят грамм в тару, грамм триста пива (или тёплого — не горячего! — сладкого чая) в ёмкость в другой руке — и, с Богом! Основная часть гадости, что в вас накопилась, должна вылететь наружу, если нет — повторить (на крайний случай два пальца в рот, это победа). После чего обессилено рухнуть обратно в кровать и проспать ещё пару часов.

Это была первая, основная часть «марлезонского» тяжёлого похмелья, во время которой нужно запомнить одно правило: не совершать лишних движений, организм этого вам не простит!

…Вторая часть.

Предполагается, что вы уже вторично поспали и готовы после более тщательного опохмела к каким–то более активным действиям. В своё время я написал блюзец про эту стадию, проснувшись где–то на краю географии, в Рыбацком, как оказалось впоследствии. Так как все новостройки на окраинах во всей России почти одинаковы, люди в них обитающие — почти тоже, то об этом и песенка:

(исполняется на стандартной мажорной блюзовой «двойке», как лёгкая помесь естественного любимого сумасшествия Тома Уэйтса, вкупе с Элисом Купером, неожиданно переспавших с Людмилой Зыкиной и пытающихся впасть в адекватность):

БОЖЕ, КАКОЙ ЭТО ГОРОД?.

Боже, какой это город?Если Питер — то именно, где?На чём это я? Вроде диван!Хозяин, или хозяйка,Вечер сейчас или день?!!!Молчание, странно:Я, кажется, не был так пьян…

Вопрос: как я не сгорел,Если «Космос» тушил об постель?Хотя, вроде, курил «Беломор», —А, вот он, торчит из стены!Стало быть, спал не один,С кем же тогда? Веселье…Мангосраки и Херросима:На столе, как после войны!

Где–то здесь чайник, родимый,Скорее глоток воды!Ммм! А ещё говорят,Мол, живая вода — враньё!Кто ж там, как конь ретивыйМчится из–под узды:Мухи. Паразиты.Мелкокалиберное вороньё…

А, ну, вот и хозяин!Знакомое, вроде, лицо?Браток, дай закурить, —Божественнейший порок!Не помнишь, а с кем я спал тут?Кошмар, ну я молодцом…А где она? Ну, Бог с ней, с дурой,Туда ей дорога!

А это, хоть, Питер? Ништяк!Ну, первый вопрос отпал…А район? Мда, повезло же тебе с жильём…Слушай, тут диван твой, пустяк?Ладно, а кто здесь остался?Одни? И то ничего:Похмелимся вдвоём!

Водовка? Да… Суицид…Хотя, лучше, чем просто вода!Слушай, а как тебя звать–то?Федя? А, я — Рыжов…Что ж, пускай не болит,Ни сегодня и никогда,Давай, понеслась, с добрым утром!И, что бы Всё хорошо!И, что бы Всё хорошо!Давай!..

МАРТИРОЛОГ

Была еще одна гадость, стеклоочиститель под названием — «Льдинка». От этой дряни такая толпа народу за последние десять лет перекинулась.

Из тех, чей я гроб своими руками нёс — это Котя Швейк (хотя, он, не скажу где, стакан хорошей водяры на кухне хватанул — и всё, мотор сорвался… Отвык).

У Ваньки Воропаева полфлэта народа на ул. Есенина сгинуло, да и сам он, после того, как жильё отобрали, никому на глаза уж четыре года не попадался.

Юрай Резников, художник с Лютерани и страстный любитель «Настойки боярышника», после чего мы все окрестности вокруг аптек, усеянные вместо асфальта наглухо утрамбованными в грунт пробками от него и «Адаптовита» (с изумительно лимонным привкусом, по словам, кажется, также покойного Ёза Ишмуратова) прозывали не иначе, чем «Боярский Двор».

Серёга Б

егемот Питерский, Олежка Гурьев и мой старый, и надеюсь, хороший для него друг, Олежка Маршал — он хоть не от синего ушел, машина у «Выборгской» сбила….

Продолжать?

Я тут могу такой мартиролог выстроить…

Я уже старый, и давно пердун, но так заё……ет своих хоронить, и перспектива состариться в одиночку. Радует одно — не доживу, явно!

+++

Котю Швейка мы в жерло крематория с Питом Самоделкиным и прочими опускали. Кропаль ему с собой в дорогу положили, чтоб дышалось легче. Пупкин, Арсен и наш афроамериканистообразной расцветки Бангиз Счастливый (Бэм), на поминках едва концерт не закатили. В общем, проводили как музыканта, достойно…..

Косте Швейку

«Нет постоянного на свете» —Всё не идет из головы.Когда друзей вчерашних детиК нам обращаются на «Вы».

Увы и ах! Всё лишь мгновенно.В Пустое плыть наверняка,В руках держать попеременноИгрушки, женщину, стакан.

Уходит, не успев начаться,И привыкаешь жить во снах,И чаще, чем в дверях, прощатьсяС друзьями на похоронах.

Нет ничего противней Смерти,Когда в один из дивных днейОна придет — вы ей не верьте,Не разговаривайте с ней!

Пускай морщины роют кожу.Пускай в другом былая стать.Пускай заходит чуть попозже,Когда нас дома не застать…

+++

Почти на моих руках умерла моя любимая, сумасшедшая Янка Ишмуратова: и там было не с «Ханки на Джеф, с Джефа на ханку», а, гораздо хуже! Слава Богу, просто тихо умерла в своём кресле на Посадской: оторвался последний сердечный клапан…

+++

Олегу Григорьеву

Ем я рассольник за стольник,Кефира не пью — пронесёт.А рядом стоит алкоголикИ грустно объедки пасёт.Судьбою нещадно избитый,Небритый, в несвежем белье,Он смотрит, как я, с аппетитом,Съедаю салат «Оливье».И чуется злоба во взглядеИз тех, что копилась давно,Когда я шашлык, в маринаде,Сухим, запиваю, вином.Но нет у меня раздраженья,На уровень жизни иной.Ведь это — моё отраженьеВ витрине, что рядом со мной.

+++

Юрай (Юрка Резников).

Умер Юрай… Жил на Большом проспекте П. С, на последнем этаже недалеко от Петровского стадиона, и по этой причине жутко ненавидел «Зенит», точнее, его фанатов. Его фраза:

— Рыжов! Это ж как нужно искать сортир, чтобы примчаться в мою парадную под самую крышу, и обоссать именно МОЮ дверь!

+++

Олежке Гурьеву, не так давно ушедшему…

Это был один из первых Людей, с кем я познакомился на Сайге. Мягкий, беззлобный, ранимо–беззащитный человечек, в своём вечном синем берете и мятом плаще, не доходящем ему до колен. Он постоянно писал стихи и безумно стеснялся их кому–либо показывать. Не обладая громким голосом и напором, на тусовках он тихо присаживался куда–нибудь в уголок и сам себе читал их как мантры, уже не надеясь быть услышанным.

Есть женщины, что смотрят мимоНачертанного на песке.Я рядом, я невдалеке,Я вместе с вами, но незримый,Как прошлого пейзажа часть,Деталь простого механизма.У хари моей нет харизмы,Но есть желанье кирпича.А сердце пошло так стучит,И в пальцах догорает «Прима»,И женщины проходят мимо,Неся с собою кирпичи.

Часть II. О ЛЮБВИ

«И слово «ОБУВЬ» как «ЛЮБОВЬ», я прочитал на магазине…»

О ЛЮБВИ

Унесшие кучу здоровья,

Обильно политые потом,

Слова, что зовутся Любовью,

Вершат вековую работу…

……

Любить — это всегда Всё и Ничего одновременно, как и ненавидеть. Это либо есть, либо этого нет.

Смирение, оно же Терпимость, приходит с постижением Любви, то есть с совместным сосуществованием в какой–нибудь кубатуре, являющейся проверкой на совыживаемость.

Когда она внутри, в Нас, в Обоих, Одна (!), как дозняк заутренний, единственный, коий может спасти лишь одного, но ты её будишь, и ставишь её первой, чтоб Ей (!) идти дальше, а сам ложишься умирать.

Она — всегда на грани существования. Экзистенция. От бомжового музыканта у метро до Элвиса.

Нужно только выйти на своей остановке. Вместе.

ЭРЕКЦИЯ