А Крабов - Люди в белом Страница 11

Из-за дверей санитарской тянуло запахом свежеподжаренной колбасы. Санитары собирались поужинать. На мой стук вышел амбал в рванном белом халате, поверх которого был надет оранжевый коленкоровый передник.

— Приятного аппетита, мужики, мы вам подарочек доставили.

Нехотя, на ходу вытирая об себя руки и надевая резиновые перчатки, санитар направился к нашей клиентке. Я передал ему акт с описанием одежды, и мы с Красношековым обратили все свое внимание на слаженную работу судмедэкспертов. Сзади, за нашими спинами, раздавался приглушенный говор санитаров, раздевающих привезенное нами тело. Внезапно послышался характерный звук, я вздрогнул и насторожился. Все, включая криминалистов, как по команде, обернулись к источнику звука. Такое бывает, когда сыплются жетоны из покерного автомата, после того, как какой-нибудь счастливчик выбьет флешь-рояль, но что-то уж больно громко, да и нет здесь никаких покерных автоматов. Взглянув на напарника, я наткнулся на посеревшее, мгновенно осунувшееся лицо и понял, что произошло что-то ужасное. Проследив направление взгляда Алексея, я увидел санитара, держащего панталоны старухи, из которых рекою сыпались золотые царские червонцы. В том, что это были именно они, у меня не было никакого сомнения.

— А чего вы в акт это не вписали? — голос санитара был бесцветен, как ноябрьское утро. Сложная гамма эмоций прошлась по его лицу.

— А давайте сейчас впишем. — Краснощеков дрожащей рукой начал нащупывать шариковую ручку в нагрудном кармане.

— Эй, ребята, вы хоть знаете, что это такое? — человек в штатском, видимо старший в группе, отстранил Алексея, — дело серьезное, давайте я акт составлю, все надо бы сосчитать. Виктор, позвони в контору, пусть Фильченко приедет — это по его части, — обратился он к своему подчиненному и повернулся к нам:

— Где вы ее откопали, кто акт составлял?

Я детально описал место и время происшествия, в то время как Краснощеков, смирившись с невозможностью присвоить себе хотя бы пару червонцев, отошел в сторону и, закрыв глаза, прислонился к холодной, кафельной стене.

Я подошел к напарнику и встал рядом с ним. Безмолвно, не меняя позы, мы простояли минут десять.

Какой-нибудь здоровяк-моралист, протирая замшевой тряпочкой стекла очков в золотой оправе, заметил бы, что мы представляем собой пару безнравственных асоциальных типов, и наше расстройство по поводу случившегося слишком явно.

На работе мы рабы двойной морали и постоянно находимся в состоянии войны сами с собой, да и друг с другом. Безвольно, подчиняясь обстоятельствам, мы переходим то по одну, то по другую сторону баррикады, называемой совестью. А сил, чтобы занять правильную позицию, доказавшую истинность свою двумя тысячелетиями существования, не хватает. Я представлял себе, что было бы, если бы мы обнаружили червонцы по дороге в морг. Перед глазами проплывали видения роскошных автомобилей, дорогой квартиры, престижных курортов, длинноногих загорелых девиц и новые ботинки. Это было очень приятное, спокойное, тупое состояние. Тут прослеживается печальная закономерность — чем больше размеры золотого тельца, тем меньше считаешь свой поступок безнравственным и противоестественным. Вернувшись в ужасную действительность, я укрепился в мысли, что тот, кто подкидывает нам такие случаи, банкует судьбой, дал нам один единственный шанс. И мы его упустили.

— Мы никогда не будем об этом говорить и никогда никому не расскажем. — Краснощеков толкнул меня в бок, и мы направились к выходу из морга.

По дороге на станцию мы заехали в магазин: сегодня у Лапкиной день рождения. Чаепитие днем с поеданием торта и салатов, которые она готовить большой мастер, мы пропустили. И надеялись наверстать упущенное, тем более, что было еще пара поводов, чтобы выпить: крах внезапного обогащения, закончившееся действие героина, да и вообще!

Елена Лапкина была компанейским сотрудником и для представительницы прекрасного пола необычайно смышлена.

— Лапкина, пошли наверх для процедуры поздравления! — заорал Краснощеков, увидев в дверях станции именинницу, кстати, как и мы, только что приехавшую с вызова. В его кармане многозначительно звякнуло. Удивительный человек: только что готов был в петлю лезть и вон уже флиртует с Леной.

— Знаешь, Лена, у тебя очень подходящее для любовницы имя, — заметил Алексей, помогая тащить остатки стряпни к нам в комнату.

— Это почему же? — Лапкина притворно оскорбилась.

— Всех его телок зовут Ленами, — вставил я.

— А, кто тебе, Михаилов, сказал, что я буду спать с Краснощековым? — устраиваясь поудобнее в кресле, спросила она.

Краснощеков открыл бутылку и, разливая пиво по стаканам, нехотя заметил:

— Вот мы сейчас тебя наклофелиним и тогда посмотрим, будешь или не будешь.

В отличии от большинства девушек, Лена не обижалась на грубовато-медицинские шутки. Сама могла отмочить и не такое.

— Ну, с днем рождения, Леночка, ты у нас самая любимая, говорю искренне, — Алексей реабилитировался тостом и мы чокнулись.

Несмотря на безобразия, которые мы учинили над своими организмами, пиво подействовало должным образом, и потекла приятная, непринужденная беседа.

— Я хотела бы продолжить тему любовниц, — после выпитого настроение Лапкиной стало игривым, она кокетливо закинула ногу на ногу и уставилась на нас, переваривающих ее предложение.

— Хорошо, ты когда-нибудь занималась любовью с женщиной? — задал я вопрос не совсем по теме.

— Да… — не сразу ответила она.

— Ну, и как впечатления?

— Впечатление двоякое, с одной стороны, хорошо то, что девушки, как правило, чистенькие, аккуратные и от них хорошо пахнет. Но не хватает той степени жестокости, которая присуща сексу с мужчиной.

— Ну в таком случае, Леночка, ты не настоящая лесбиянка, как и мы не настоящие педики, однополая связь интересует нас только в плане эксперимента, — присоединился к нам Краснощеков.

— А вы что, трахались с мужиками? — Лапкина все больше проявляла интерес к теме разговора.

— Нет, пока нет, но один психолог сказал мне, что я являюсь латентным гомосексуалистом, — ответил я.

— Объясни мне, глупой этот, мудреный термин, — Елена потянулась за сигаретой.

— Да уж, коллега, будьте скромнее, перестаньте выпендриваться, — Алексей по-голливудски щелкнул "Ронсоном", давая Лене прикурить.

— Охотно, — начал я, — мой приятель спросил, какой позе я отдаю предпочтение в сексе и, узнав, что меня больше всего возбуждает коленно-локтевая, пояснил: раз я предпочитаю не видеть лица партнера, значит у меня склонность к садизму. А все садисты являются латентными гомосексуалистами.

— Очень исчерпывающее по своей непонятности объяснение, вам приятель не поведал признаков латентной зоофилии? — захихикал Краснощеков, — а то я в последние время на черепашек западать стал, очень часто хожу в зоомагазин.

— С каким удовольствием и самозабвением мы говорим о вещах противоестественных и богопротивных и вообще поем гимн греху! — внезапно меня охватило какое-то внутреннее беспокойство, как будто все, что сегодня произошло, сконцентрировалось и с последней фразой напарника, с негодованием выплеснулось наружу, — вместо того, что бы заниматься поисками смысла жизни, используя в разговоре похабные категории и смакуя подробности того, о чем даже думать-то грешно, нам надо заниматься поисками, используя другой источник вдохновения, — я затянулся и продолжил, — все жизненные истины просты, ответы на все вопросы уже найдены и главное, что мы все это знаем, но перестроить свое мировоззрение нам лень, ведь нужно больше думать. А думать это значит работать, а не баловаться этим уникальным механизмом, данным нам природой. Сознание — это ключ и, чтобы открыть дверь этим ключом, нужны руки, а руки у нас грязные.

При этих моих словах Краснощеков убрал руку с талии Лапкиной и в недоумении уставился на меня:

— Ты, что, Михайлов, с двух бутылок пива убрался или на тебя снизошло сатори?

— Чаще святое писание надо читать и о Боге думать, — я продолжал мерить комнату шагами.

— Бога нет, — произнес Алексей сакраментальную фразу, — и, оттоптав эту бренную землю, ты отправишься в небытие, недолгое время покормив червей.

— Докажи, что его нет, — возмутился я.

— Э, нет, это вы сударь должны доказать, что он существует, — возразила Елена.

— Я все пытаюсь себе это доказать, но в последний момент что-то не срастается, и, пока мы не уверены ни в том, ни в другом, грешить, дорогие мои, надо поменьше! — я плюхнулся на диван рядом с Лапкиной.

— Доказать это не представляется возможным никому из живых, а мертвым доказательства ни к чему. Что о грехе, то это понятие растяжимое. — Краснощеков положил руку на коленку Леночки. Его полузакрытые, с хитрыми морщинками по углам, глаза пристально смотрели на меня. Я поежился, поняв, что мы думаем об одном и том же.