Алексей Рыбин - Черные яйца Страница 14

Вот и сейчас Царев успел заметить быструю смену выражения лица своего товарища – словно примерил Леков маску, доселе спрятанную за спиной, провел ею перед своим лицом и снова убрал. Не понравилась, должно быть.

– Меняю имидж, – повторил Василий. – Не бухаю больше. Как выгляжу? Нравится?

– Ничего, – с достоинством заметил Ихтиандр. – Неплохо. Теперь хоть в менты брать не будут... Где костюм-то взял?

– Хороший? – растягивая губы в широченной, от уха до уха, улыбке и явно гордясь, судя по всему, недавно приобретенной одеждой, переспросил Леков.

– Класс. Сам бы носил.

– Стараемся. – Леков посерьезнел. – А чего это у вас? – Он кивнул на рюкзаки. – В поход собрались?

– Ага, – Царев кивнул. – В поход. В деревню «Большие Бабки».

– О-о... Это интересно. Не возьмете в компанию?

Белая «Волга», застонав тормозами, остановилась рядом с Ихтиандром. Куйбышев быстро, оценивающе посмотрел на Лекова, еще раз скользнул взглядом по его костюму.

– Время есть? – спросил он, посерьезнев.

– Времени навалом.

– Садись тогда.

– Куда едем, молодежь? – Дверца машины распахнулась и пожилой водитель в хрестоматийной кожаной тужурке высунулся из салона почти по пояс.

– В центр. Договоримся, папаша. Багажник откроешь?

– Какой я тебе, на хрен, папаша? Куда в центр-то?

– На Марата.

– Я в парк еду, ребята. Пятерочка будет.

– Нет проблем.

Водитель, кряхтя, вылез из машины и пошел открывать багажник.

– Ну чего? – спросил Царев, поднимая с земли рюкзак. – Поедешь?

– Он спрашивает! – ответил Леков. – С вами, братва, хоть на край света. Слушай, а правда, что ты Полянскому кота подарил?

– Правда.

– Знаешь, мне Огурец рассказывал, что твой котяра ему всю квартиру заблевал.

– Вот сука... В табло котяре надо дать, давно пора. А Полянский – пацифист, мать его... За такие вещи – в табло, в табло, пару раз по зубам – и отучится. А если сопли распускать, так он и будет блевать всю жизнь. Коты – они же как люди – с ними построже надо.

– Это точно, – усмехнулся Леков. – Дашь слабину, тут же на шею сядут. Вон, как горничная Глаша на шею Сашке Ульянову села. А брат его, Володя, взревновал. Хотя по малолетству не понимал, что ревнует. Оттого и революция приключилась.

– Кто тебе такое поведал? – хмыкнул Царев.

– Да Огурец, кто же еще, – сказал Леков.

– Ты его слушай больше, – пробурчал Царев. – Он тебе еще и не то порасскажет. Ему бы в писатели пойти. Такой талант пропадает.

– О, какие телки классные! – заметил Куйбышев, увидев из окна уже тронувшейся машины двух девушек, медленно бредущих по Московскому проспекту.

– Может, возьмем с собой? – с готовностью отреагировал Леков.

– Некуда. – Куйбышев поерзал задом на сиденье. – Разве, на колени посадить.

– Да ну их к бесу, – сказал Царев. – О деле нужно думать.

– И то верно. – Леков повернул голову и проводил глазами девушек. – А та, светленькая, и вправду, ничего.

Машина с тремя мажорами проехала мимо. Светленькая поморщилась.

– Господи, как я этих фарцовщиков не люблю... Тупые, как пробки. Одни только бабки на уме.

Светленькая помолчала, потом обратилась к подруге, продолжив давно начатый разговор.

– Слушай, а сколько ему лет вообще?

– Не знаю. Кажется, двадцать пять. А может, двадцать четыре...

– Такой молодой? Я думала – лет тридцать.

– Да ну, нет. Это Дюку тридцатник. А он – помоложе.

– Ни фига себе! А выглядит – прямо, солидол...

– Какой, к черту, солидол? Он же алкоголик. Настоящий алкоголик. Представляешь, с таким жить?

– А что такое? Подумаешь, пьет. Все пьют. Нормально. Ничего страшного. Сказала – «алкоголик»... Ты что, алкоголиков не видела? Алкаши – это «соловьи». У пивных ларьков, работяги... Ты его не равняй...

– А я и не равняю. Все пьют. И я пью. Подумаешь... Только он-то без wine жить не может...

– Большое дело. Хемингуэй тоже пил. И Джимми Пэйдж. И Лу Рид. И Моррисон... Вот проблема века, большое дело...

– Ну да, согласна. Тем более что wine все-таки освобождает сознание... расширяет...

– Ну-ну. Говори.

– Да ты понимаешь... Да?

– Да. Песни у него, конечно, гениальные. Таких никто не пишет. И не напишет никогда.

– Ты знаешь, я ведь люблю его...

– Да? Ты что, совсем дура?

– Почему?

– На хрен ты ему нужна? И потом – я как представлю себе, что я бы с ним гуляла, – нет, не хочу... Врагу не пожелаешь...

– Да? Ой ли?

– Вот тебе и «ой ли»! Он же бабник, бабник жуткий. А я ревнивая...

– И я. Я бы его не пустила от себя никуда. И ни к кому.

– Так бы он и послушал тебя, дуру.

– Сама ты дура.

– Ладно, не будем о грустном. И потом – он ведь с этой сукой живет, с Ольгой.

– Со Стадниковой?

– Ну.

– Вот стерва! И почему такие парни достаются исключительно сукам?

– Да они – два сапога – пара. Стадникова ведь тоже гуляет, тварь, трахается со всеми подряд.

– Хоть бы ее трепак пробил!

– А может, и пробил уже? Откуда нам знать? Может, и он сам из КВД не вылезает...

– Ну, прямо. Известно бы было.

– Откуда?

– Ну, как... Он же – человек известный. А в нашем городе сразу все на виду... Как в деревне.

– Да-а... Это точно. А все равно я бы хотела с ним...

– Чего? Трахнуться?

– Ну да. Интересно...

– Хм. Мечтать не вредно.

– А что? Подумаешь, большое дело! Мужики все одинаковые. Я забиться могу, что, если захочу, трахну его. Спорим?

– Не хочу.

– Почему?

– Я люблю его – вот почему.

– Ну и дура!

– Очень может быть. Только – люблю. Так люблю, что даже знакомиться с ним не хочу.

– Как это?

– А вот так. Не хочу. Вдруг он окажется подонком? Или – импотентом. Я этого просто не переживу. Люблю его... Очень люблю.

– Да ты сумасшедшая просто.

– Наверное. Только лучше его для меня никого нет. Он – бог. Настоящий бог. Такие песни может писать только бог... И петь так, как он...

– Ну да, конечно... И пиво хлестать, и портвейн... И, кстати говорят, что когда его в менты забирают, он сдает всех... Сразу колется, все выкладывает... Всех закладывает...

– Не верю. Он не может.

– Ты почем знаешь?

– Я знаю. Я его чувствую. Я им только и живу.

– Так пошли в «Сайгон», познакомишься... Он там все время вечерами толчется.

– Нет. Не пойду. А между прочим, я знаю точно, мне Огурец рассказывал, что они как-то ездили в Крым, там, на пляже, к ним гопники местные пристали, так все приссали, все наши рокеры, ну, с кем он ездил... А он один отбился. Он и Славка из Москвы. Огурец сказал, что он – настоящий мужчина. Что он такого еще не видел, чтобы один, ну, то есть вдвоем со Славкой, против целой кодлы... А ты говоришь – «менты», ты говоришь – «сдает»... Это люди добрые от зависти придумывают. Завидуют ему. Его таланту... Его красоте, если хочешь. Он же красив, красив невероятно... Эти его волосы – одни волосы чего стоят... Я таких прекрасных волос не видела ни у кого... Черные, как ночь... Да я бы за одну ночь с ним, за одну только ночь, чего бы я не отдала... А ты говоришь – «менты»...

– Погоди, какие это у него черные волосы? Он же блондин!

– Ну, я не знаю. Я ходила на концерт, ну, на квартирник – черные волосы.

– Да блондин он, говорю тебе! Может быть, он покрасился?

– Я не знаю... Я его видела только с черными волосами. Раньше только в записи слышала...

– Да нет... Не может быть... Он еще и красится... Не может быть...

Глава пятая

БОЛЬШИЕ БАБКИ

Вы не поверите, насколько накалена была обстановка, когда я покинул Штаты...

– Это он, – сказал Ихтиандр. – Его шаги. Ольга Стадникова подошла к плите и, чиркнув над конфоркой спичкой, поставила на огонь серый чайник с мятыми грязными боками.

Царев и Игорь Ихтиандр-Куйбышев уже три дня жили в комнате Стадниковой. Комнату эту она снимала за какие-то символические деньги у своего случайного знакомого, плотника, работающего в Театре юных зрителей, где когда-то трудился Огурцов. Огурец и познакомил Ольгу с Борисычем в момент совместного, как говорили милиционеры, задержавшие в тот же день и Огурца, и Лекова, и Олю Стадникову и самого Борисы-ча, «распития спиртных напитков в общественном месте». А всего-то делов: присели молодые люди и приставший к ним за неимением наличных денег театральный плотник Борисыч на лавочку возле Театра юных зрителей, выпили пять бутылок портвейна – большое дело...

– Распиваем?

– Да нет, просто пьем.

– Пройдемте...

Прошли. Посидели в отделении. Что такое пять бутылок на четверых? Трезвые. Ну, не как стекло, но все-таки...

До вытрезвителя дело не дошло, однако дружбу посиделки в отделении укрепили, и по выходе из отделения Борисыч являлся уже полноценным членом компании – если и не другом «не разлей вода», то равным среди равных.

Настроение у задержанных было чрезвычайно благодушное, какое приходит после определенного количества выпитого портвейна. Если чуть переборщить – беды не миновать. Но в тот день Лекову со товарищи везло – доза оказалась нужной, и это отразилось на беседах с представителями власти. Вежливо вели себя и Огурец, и Леков, и Стадникова, не говоря уже о Борисыче. Вежливость очень часто помогает в критических ситуациях. Вот и сейчас стражи порядка даже не отобрали у Огурца оставшиеся у него деньги.