Уильям Николсон - Круг иных (The Society of Others) Страница 15

Забрезжил рассвет, и можно разглядеть раскинувшуюся на многие мили равнину цвета грязи с проглядывающими тут и там темными ореолами скученных рощиц. Приземистые фермы с красными кровлями жмутся к дороге. Проезжаем бредущих на дневную смену сельчан. Временами по левую руку выглядывает ленивая речка, хотя в основном смотреть здесь не на что: земля, деревья, кучковатые облака, заслоняющие безразмерную громаду неба.

Мое внимание привлекли заросшие руины возле фермы справа от дороги. На входе стоит величественная арка, похожая на въезд в железнодорожный тоннель – разве что рельсов не видно. Эта арка, наполовину скрытая темными кронами, долго еще маячит у меня перед глазами. С какой целью ее построили? О каких доблестных подвигах она должна напоминать? И почему меня не оставляет чувство, что здесь кроется некий смысл?

Петра спрашивает, при мне ли пистолет. При мне.

– Здесь бывают патрули, – поясняет она. – Если нас остановят, молчи. Стефан сам с ними поговорит.

Киваю.

– Если ситуация выйдет из-под контроля, не давайся живым. Прибереги последнюю пулю для себя.

Ну конечно. Будто я мученик какой, так и мечтал прямиком на небеса отправиться! Если придется выбирать между смертью под пытками и дачей показаний, будьте уверены, я запою, как мальчик-хорист. Правда, сейчас не время откровенничать.

– Решайся. Это твой долг. Перед Движением и перед самим собой. Попадешься – сам будешь не рад, что выжил.

Вот и везут меня по скверно подлатанной дороге в неизвестном направлении, куда мне вовсе не хочется ехать, и не исключено, что я паду от руки человека, который меня и знать-то не знает.

Пахотные земли остаются позади, мы мало-помалу въезжаем в глухомань и дорога устремляется в горы. Местами, в тени гигантских валунов и густых крон, лежит снег. Печка в машине дрянь, я начинаю зябнуть. Петра это чувствует.

– Делимся теплом, – говорит она.

Мы съеживаемся на заднем сиденье, она обвивает меня рукой, я следую ее примеру. От нее пахнет дымом и желанием. Я жажду ее восхищения, тепла, тела.

Нас обгоняют дзе машины: грузовик с обтянутыми брезентом бортами и серый «мерс» старой модели. Легковушка проносится мимо, и я замечаю на заднем сиденье высокого темноволосого человека, силуэт на фоне белого снега. Петра тоже его заметила и тихо выругалась. Илзе вытаскивает из вещмешка оружие и начинает его раздавать. Мои спутники обмениваются четкими отрывистыми фразами. Опускают окна. Петра протягивает мне пистолет.

– Держи этот, из него проще попасть.

– Что происходит?

– Нас могут остановить. Возможно, будем отстреливаться.

Взвешиваю оружие в руке. В жизни не стрелял и теперь не собираюсь. Правда, сейчас об этом говорить не стоит.

Выезжаем из-за поворота и видим: на обочине припаркован тот самый грузовик с брезентовыми бортами, а за ним – серый «мерс». Дылда по-прежнему сидит сзади, водитель – за баранкой. Возле грузовика стоят с полдюжины молодчиков из тех, каких мне уже доводилось наблюдать, и, глядя, как мы подъезжаем, поводят автоматами. Кто-то поднимает руку, приказывая нам тормозить. Стефан замедляет ход до скорости черепахи и, не доезжая до грузовика нескольких метров, останавливается. Извлекает из нагрудного кармана какие-то бумаги и протягивает их громилам с автоматами. Тот, кто нас тормознул, жестом приказывает водиле выйти из машины и направляется нему. Стефан открывает свою дверь, откладывает в сторону документы, хватает пистолет, который протянула ему через кресло Илзе, и стреляет в громилу. Тот падает замертво.

Женщины поднимают пальбу. Стефан, отстреливаясь, бросается к грузовику. Петра выскакивает из машины и, встав в стойку, стреляет с бедра. Молодчики кидаются врассыпную, падают, отстреливаются. Одна пуля угодила прямо в крышу нашего автомобиля, чуть не снеся мне голову. Ко мне мчится боевик. Замирает на месте и, покачнувшись, падает. В моих стиснутых ладонях что-то вибрирует. Окровавленные люди, приподнявшись на локтях, ползком уходят с дороги. Петра прицеливается, и очередная жертва, дернувшись, замирает. Серый автомобиль выруливает на дорогу и мчится прочь, предоставив своей участи грузовик, мертвых и умирающих. Стефан палит вслед набирающему скорость автомобилю. Но вот он перестает стрелять и воцаряется тишина.

Поначалу кажется, что перестрелка длилась несколько часов, но выясняется, что это чувство ложное: с того момента, как Стефан открыл свою дверь и навел на полицейского пистолет, прошла едва ли минута. Следующий сюрприз – то, что у меня в руке горячий ствол: я тоже стрелял.

Остальные трое уже занялись делом: осматривают покойников. Переворачивают их носками ботинок, вырывают из скрюченных пальцев оружие, отстегивают патронташи. Приседают на корточки и расстегивают молнии на куртках, вынимают из карманов бумажники и документы. К виду крови здесь все привыкли.

Стефан стоит над одним из тел, когда то вдруг начинает шевелиться. Стефан кричит, подзывая остальных. Переворачивает раненого, и Петра связывает ему запястья ремнем. Подоспевшая Илзе помогает оттащить пленника к машине.

Я сверхспокоен – сказывается воздействие стресса. Видимо, я сейчас точная копия моих спутников: дикие глаза, пустое лицо. Бывалые городские бойцы: убивают, не дрогнув. Впрочем, это всего лишь анестезия страха.

Рядом со мной в кабине умирает человек. Сложно сказать, насколько серьезно его ранили. По всей видимости, у него отнялись ноги, он агонизирует. Но самое главное – парень очень напуган: смотрит на меня в беспомощном ужасе и поскуливает от страха. Молоденький совсем пацан, моложе меня. Глазенки голубые, ясные.

Трофеи грузят в заднюю часть пикапа. Потом все рассаживаются по местам, и мы трогаемся. Стефан гонит так быстро, насколько позволяет горная дорога. Мои спутники раскуривают сигареты и, глубоко затягиваясь, о чем-то друг с другом переговариваются. Илзе делает замечание на мой счет. Петра кивает и обращается ко мне:

– Молодец. Ловко сработал, не растерялся.

«Ловко сработал». В таких формулировках они констатируют факт, что я убил человека, а то и двух – в пылу перестрелки невозможно было разобрать, чья пуля пришла первой. Я испытываю противоречивые чувства; на удовлетворение нети намека. Да, мы отстреливались, возможно, это было необходимо: если не мы их, то они нас. Один из нападавших жив: вот он, рядом со мной, и его лихорадит от шока.

– Что с ним теперь будет?

– Этот едет с нами. Поможет кое-что узнать. Через некоторое время пикап съезжает с асфальта

на проселочную дорогу. Она несколько миль вьется среди деревьев, и ничего вокруг не видно. И вдруг, совершенно неожиданно, выезжаем на свет: впереди, насколько хватал глаз, расстилается равнина. Останавливаемся, и я выхожу из авто.

Растворяюсь в пейзаже. Я в шоке, в голове полный хаос, хотя этот мирный вид немного успокаивает. Озерцо, три белые точки на поверхности воды – утки или, может быть, лебеди. Несколько овец, рядом – пастух в красновато-коричневом домотканом пальто разговаривает с мальчиком. За ними небольшая рощица и перепаханные на зиму поля; в некотором удалении, на полоске земли, залитой тусклой позолотой утреннего солнца, стоит ветряная мельница. Вдалеке просматривается шпиль сельской церквушки, а за ним, едва различимый, виднеется еще один. И над всей этой красотой проплывают серые облака, окаймленные тут и там яркой подпушкой пробивающегося света. На фоне этой царственной обыденности оружие и террор кажутся чем-то нереальным.

Позади меня, в придорожном тупичке, пикап паркуется перед брошенным охотничьим зимовьем. Это кирпичный домик с высокой остроконечной крышей, стеленной шифером, и витиеватыми украшениями в духе конца девятнадцатого века: трилистники на оконных средниках, флероны на коньке крыши. В одном месте отвалилась черепица, и рядом с дверью образовался заросший травой холмик. Окна без стекол зияют пустыми глазницами. Водосточные желоба порезаны на вторсырье. Впрочем, стены стоят – и то ладно.

Здесь решено затаиться и переждать. В доме нет ни электричества, ни воды, зато есть где укрыться от непогоды: в нашем распоряжении несколько комнат. В одной из них под полиэтиленовой пленкой сложен запас провианта. Очевидно, в этой берлоге мои подельники пересиживают уже не первый раз.

Стефан выносит из машины пленника – на руках, словно ребенка – и привязывает его к дереву. Илзе отправляется собирать сушняк для костра. Петра начинает перетаскивать трофеи из пикапа в дом. Видимо, обязанности они разделили давно и теперь обходятся без лишних разговоров.

Присоединяюсь к Петре и спрашиваю как бы невзначай:

– Пожалуй, стоило бы взглянуть на его раны. Киваю в сторону пленника, который, скорчившись

под деревом, трясется в лихорадке.

– Как только он нам поможет, – отвечает Петра, – мы его отпустим.

Ф-фу, вздохнул с облегчением. Сказать по правде, я был готов к тому, что с ним расправятся. Одно дело – убить вооруженного противника в пылу битвы, и совсем другое – прикончить дрожащее живое существо, которое молит о пощаде.