Александр Уваров - Ужин в раю Страница 16

— Потом расскажу, — хмуро ответил ангел. — Продолжай, продолжай…

— Да, поскольку Дьявол был бы на вашей стороне — конец света обошёлся бы без Армагеддона. Просто пришла бы уборщица, погремела бы в вашей лаборатории ведром, протёрла бы тряпкой пол, а перед уходом — выключила бы свет. Так?

— Ну что-то вроде этого, — сказал ангел. — Для человека без разума ты рассуждаешь удивительно здраво. Впрочем, кроме разума есть ещё и душа. А она…

— А что такое душа? — спросил я ангела.

— Душа?

Я смутил его! Я определённо смутил его этим вопросом! Честное слово, не ожидал. Мне то казалось, что на такой то вопрос ответить ему будет очень легко. С его то квалификацией!

— Душа — система достаточно сложная…

О, как же быстро слетело с него это небесное фанфаронство! Как быстро исчез куда-то его высокомерный, поучающий, менторский тон! Он как будто даже сник, словно я, сам того не желая, просто на месте припечатал его невинным своим вопросом.

— Душа… Как бы попроще объяснить… Ну, скажем так… Представь, что ежесекундно… Нет, даже не ежесекундно, а каждое мгновение, каждый бесконечно малый миг делается некая резервная копия твоего состояния. Состояния твоего тела, включая самые малейшие изменения физиологии, состояния разума во всём многообразии мыслительных процессов и, наконец, информации, характеризующей сочетания процессов мыслительных и физиологических и их взаимного влияния. Кроме того, постоянно копируется так называемый «комплекс воспоминаний»…

— Это ещё что за штука такая? Память?

— Ну, пожалуй, можно было бы назвать это и памятью. Можно было бы… Но дело гораздо сложнее. Для формирования личности важны ведь не только воспоминания осознаваемые, то есть явно, зримо присутствующие в сознании индивидуума, но и те, что, не отражаясь в сознании явным образом, не фиксируясь в тот или иной момент времени в неких картинах ушедших событий, реальных или представляемых реальными, влияют, тем не менее, на пространство сознания, трансформируя его, и подчас весьма существенно. Ведь человек помнит всё…

— Кстати, пространство сознания. Если я правильно понял, сознание — это разум плюс душа?

Ангел задумался на минуту. Сорвал травинку и, прикусив зубами, стал грызть её, медленно, меланхолично, растянув губы, чтобы не обрезаться о жёсткие, шершавые края, и время от времени сплёвывая на песок зелёную кашицу.

— Режется… — пробормотал он. — Весна, вроде, а трава подсохла уже… Что ж с ней летом то будет? И как её коровы едят?

— Так у них и зубы другие, — ответил я. — Приспособленные… Так правильно я понял?

— Термин «душа» — условный, — сказал ангел. — Это же не некое серебристое облачко, возносящееся в эмпиреи, не истеричный призрак в драной простыне и даже не чертёж тела. И, представь себе, вовсе не копия твоего сознания. Да, сознание больше, чем душа. Вместе со смертью тела умирает и разум. А иногда он умирает и прежде тела. Твой, например, умер сегодня. Но ты же ещё жив? Не так ли? Сознание состоит из многих компонентов. Ты назвал только два. Их больше. Гораздо больше. Но душа — единственный неуничтожимый компонент сознания.

— Бессмертный?

— Ну… Можно сказать и так. Функционирование души связано с функционированием материи. Но не определяется им. Это — единственный внеэнтропийный компонент твоего «Я». Ты, наверное, спросишь: «А как же удалось этого достичь?»

— А как же удалось этого достичь? — спросил я.

— Альтернативное энергоснабжение…

Он догрыз травинку, сплюнув последнюю порцию кашицы на песок.

— Кроме хранилища резервных копий система, именуемая «душой», работает и как анализатор информации, альтернативный разуму, и как система активного сбора данных о состоянии окружающей индивидуум среды, и как альтернативная управляющая система. И сразу замечу, что функции её отнюдь не исчерпываются вышеприведённым списком. Но самое главное — данная система запитывается по схеме двойного энергоснабжения.

— Запитывается?

— Ах, да! Технарский термин. Некоторых коробит. Иные даже возмущаются.

Ангел сорвал ещё одну травинку, но грызть её уже не стал, а просто теребил в руках. Потом медленно растёр в ладонях.

— Снизу вот травинка серебристая. А сверху зелёная. Тёмно-зелёная. Малахитовая прямо…

Он же волновался! Ангел…

Мне и самому показалось это странным. Пришелец из горних сфер, служитель Господа, могущественный посланец небес — и вдруг… Волнение?

Вот так — лежит на берегу тихой лесной речушки, затерянной в неведомой среднерусской глуши, объясняет безумному, жалкому человечку основы устройства человеческой же примитивной душонки — и при том волнуется, словно показания даёт на Страшном Суде… Или просто боится проговориться?

И зачем туман такой напускать? «Не исчерпывается»…

— На меня вот поп один даже с кулаками полез. «Не смей» кричал «ирод, творение Божье с шестерёнками мешать!» Нервный батюшка оказался… По счастью, до главного то мы с ним и не дошли. А то бы мне точно по морде от него досталось.

— До главного?

— Ну да. Предназначение души. Эх, давай-ка я искупаюсь сначала. А то похолодает ближе к вечеру — так в воду и не влезешь. А потом к разговору нашему вернёмся.

— А что, ангелы холода боятся?

— Боятся. Инвентарь от холода из строя выходит.

И он выразительно похлопал себя по животу.

— Не слишком то ты инвентарь свой жалел, — сказал я. — Я уж успел заметить… На складе под расписку брал? Компенсацию платить не заставят завхозы твои небесные?

Он промолчал. Как видно, намёк на самокастрацию особого успеха не возымел.

Впрочем, я уже успел заметить, что иронию он или вообще не воспринимает, или же воспринимает слишком серьёзно и соответственно реагирует.

И именно тогда я впервые обратил внимание на одну чрезвычайно интересную деталь: ангельский юмор (если таковой вообще когда-либо существовал, а не был лишь очередным проявлением дурного его лицедейства) всегда и неизменно принимал формы какого-то неожиданно возникающей агрессивной истерии; умный и тонкий сарказм его речей непрестанно срывался в самое грязное и непристойное шутовство, которое, в свою очередь, весьма часто переходило в припадок (похожий на эпилептический), в продолжении которого речи ангела становились откровенно бессвязными и бредовыми, а то и просто превращались в бессмысленный (по крайней мере, бессмысленный для меня) набор звуков.

Но и в том и в другом случае (даже в самых безумных припадках своих) он постоянно находился в состоянии глубокого самопогружения, словно бы всё происходившее вокруг него, и всё было исходившее от него, и всё, что творилось с ним самим было лишь слабым отзвуком его собственных страстей (не знаю уж, творческих или деструктивных), бушевавших внутри него и разрывавших на части сознание этого чистого, непорочного, высшего существа.

Он встал и, вышагивая медленно и важно, высоко поднимая и поджимая ноги, словно большая, неуклюжая, нелепая, растолстевшая цапля, неведомо каким образом объявившаяся на тихом этом речном берегу, побрёл по холодному уже песку к кромке потемневшей под вечер воды.

И, глядя на него, подумал я вдруг, что вот так и произойдёт у меня на глаза какое-нибудь чудо Господне. Произойдёт просто и буднично. Без анонсов, восторженных толп, жрецов, аплодисментов, белых голубей, слетающих с неба и ослепительных нимбов, без непорочных дев и развязных апостолов, пространно и вполне доступно объясняющих непросвещённой и умственно отсталой публике все аспекты происходящего чудесного явления («Обратите внимание — без малейшего напряжения Христос превращает воду в вино!.. Дамочка, подвиньтесь! Из второго ряда не видно. Прошу подсветить софитом, публике не видны подробности! Кстати, обратите внимание — какая сложная химическая реакция! Сколько задействовано реагентов!.. Не жуй, сопляк, когда сам Господь для тебя бормотуху готовит! Никакого уважения к Сыну Божьему! Не дай Бог с такой молодёжью до Страшного суда дожить!..Ах, в какой форме Господь! В какой он чудесной физической форме! Он затратил так много сил на этот удивительный, неповторимый эксперимент… Что? Ты тоже на дому гонишь? Заткнись и не гони!.. И при этом пульс у Него бьётся так же ровно и спокойно, как и в тот далёкий теперь уже день, когда начал Он сотворение грёбаной этой Вселенной! Аплодисменты, дамы и господа!!»)

Нет, казалось мне, что ничего подобного не будет. А просто ступит ангел на грифельно-тёмную воду реки — и пойдёт, пойдёт по воде, шлёпая ногами и дрожа от холода. И, дойдя до противоположного берега, развернётся и побредёт обратно.

И я может быть даже и не замечу, что за Чудо произошло у меня на глазах. Разве только посочувствую ангелу, который не может просто окунутся с головой в речную воду, а обречён лишь творить никому не нужные чудеса.