Дмитрий Калин - Книга россказней Страница 17

Глупо не глупо, но все же что-то в этом есть. Как говорится, сказка – ложь, да в ней намек – добрым молодцам урок. Сказка, с… И получается…и легким движением, получается… Слово-люди-добро-веди-наш-наш-добро-мыслете-ук. «Родное слово, люди, хорошо знайте. Тогда научитесь хорошо думать». Короче, учите родной язык, – и будет вам счастье! Отсюда мораль. А какая отсюда мораль, я сейчас не могу тебе сказать, но скоро вспомню. «А может быть, никакая…» – отважилась сказать Алиса. «Что ты, что ты, деточка, – сказала Герцогиня, – во всем есть мораль, только надо уметь ее найти!»

Не знаю насчет морали, но потаенный смысл любят искать все и во всем. Трактаты научные пишут, где подробно разжевывают, что конкретно имелось в виду. Зачем этот самый смысл искать? Может быть, он специально спрятался и не хочет, чтобы его нашли. А может, его и вовсе нет, как черной кошки в темной комнате. Вот какой смысл, скажем, в этом продавленном диване с пружинами, выпирающими в бок? В титлах волн за его бортом? В скрывающихся в глубинах стайках юрких буквиц, выныривающих и оставляющих на поверхности «оны» кругов? В звездах, мерцающих и пульсирующих над головой «азами»? Небо – всего лишь потолок, являющийся для кого-то полом в кроссвордной клетке бытия.

Слова, слова… Непроизнесенные вслух, легким незримым дымком струятся они ввысь, лениво пробиваясь сквозь потолок сознания, со знанием дела. Ну и кто сказал, что разглядывать потолок – глупость несусветная и напрасная трата времени?! Но «прочь сомненья, почестей иглу». Хорошего помаленьку. Пора вставать. Еще есть дела. Дела, дела. Добро Есть Люди Я.

Счастливый билет

Небо накинуло на себя, изглоданную временем ночную пижаму. Сквозь дыры ветхого одеяния, скроенного из сумерек, наготой сверкали звезды. Лунный торшер, скрытый наполовину невидимым абажуром, скудно озарял окрестности. Оживали колонии длинноногих фонарей, вспыхивали пустые глазницы бесконечных верениц автомобилей, разрывая в лохмотья сгустившуюся тьму.

Проезжающие мимо Дениса Сомова автобусы и троллейбусы напоминали подсвеченные изнутри аквариумы в темной комнате. Только вместо сонных рыб в них копошились беззвучно разевавшие рты люди.

Дожидаясь своего автобуса, он сравнивал пассажиров с обитателями глубин, пытался отнести их к тому или иному виду.

– Вон тот дядечка, привалившийся головой к окну и шевелящий в дремоте усами, похож на отъевшегося налима, – размышлял Денис. – Явно пожевать любит, ничем не брезгует – даже во сне челюстями шевелит.

Мамаша, хищно поглядывающая вокруг, с ребенком на руках – вылитая акула с рыбой-прилипалой. Сынишка хнычет, капризничает. Не иначе игрушку какую-нибудь не купили или лакомство.

Привлекательная блондинка в красном берете – смахивает на золотую рыбку. Наверняка, глупа и донельзя довольна собой. Считает себя неотразимой красавицей, вокруг которой вертится весь мир. Мечтает заловить в сети какого-нибудь карася-спонсора. Поселиться в хрустальных хоромах, то есть в аквариуме, и качать с него бабки. Только зря надеется. Надоест она толстосуму, найдет другую рыбку, а ее вышвырнет. Хотя, если добрый и тупой, как коряга, то деньжат на жизнь подкинет или другому карасю сплавит…

Старушка в платочке… Ни дать ни взять – земноводное. Складки на лице, как у черепахи Тортиллы. Точно где-нибудь в чулке золотой ключик заныкала для внучков-придурков. Рассказывает им, поди, сказки, как оставит после себя богатое наследство. А те, небось, ждут-не дождутся, когда бабка в ящик сыграет.

Опаньки! Не… мужик точно на гольца смахивает. Маленький, юркий, скользкий, глазками по салону бегает, как будто боится чего-то. К тому же и лысый. Выглядывает робко из-за камня-сиденья. Точно – голец.

Два великовозрастных идиота сцепились… Этих хлебом не корми – дай подраться. Понты друг перед другом кидают, пальцы гнут, стрелки забивают. И из-за чего – из-за ерунды какой-нибудь. На кого же они похожи? Скорее, на рыб-собак или рыб-попугаев. Вроде, водятся такие твари в экзотических морях – окиянах. Читал где-то про них…

Баба в очках с роговой оправой – такие и не носит сейчас никто. Хм… Трудно что-либо сказать. Но… судя по чопорному и брезгливому виду – старая дева. На словах мужиков ненавидит, а поди мечтает, чтобы в койку затащили и как следует… На селедку смахивает. Иваси.

Денис сплюнул под ноги:

– Ладно, пора и мне в аквариум. А ну, народ! Шевели копытами, то есть плавниками…

Сомов приплющил поролоновые внутренности, вывалившиеся из разодранного сиденья, стоявшего на задней площадке. Окно обновилось призрачностью его отражения, за которым сначала медленно, а затем все более ускоряясь, заскользили застекольные тени.

Изнутри автобус тоже напоминал аквариум. За спинками сидений, как за разбросанными по дну камнями, скрывались временные обитатели. Поручни водорослями расходились по салону и колыхались не то от течения, не то от тряски. Кабина водителя скрыта от пассажиров, так же как оборудование, дающее свет и кислород обладателям жабр. Из противоположного от Дениса конца салона вынырнуло вытянутое лицо, проткнутое хищными глазенками, и оглядело вошедших.

– Кондукторша, – сразу определил Денис. – Жертву выискивает. Сейчас ко мне подгребет.

Надо заплатить, не то сожрет. С-с-щука эдакая!

Обменяв монеты на билет, Денис уставился на набор цифр: 178 871 – счастливый, и притом вдвойне.

– И считать не надо, – хмыкнул он несколько разочарованно, лишившись сиюминутного развлечения.

Практически все пассажиры в нашей стране, независимо от уровня образования, возраста и пола, социального статуса и вероисповедания, первым делом, получив билет, смотрят: не счастливый ли он. Конечно, многие никогда не признаются в суеверии, да еще и на смех поднимут, когда над ними подшучивают. Но в глубине души верят. И для того, чтобы примета сработала, тишком, незаметно для окружающих, глотают счастливую бумажку – а вдруг?! Люди любят чудеса. Может быть, поэтому даже самый последний тунеядец и раздолбай в России умеет складывать в уме несложные числа. Кто знает?!

Окно неприятно холодило висок Дениса, прислонившего к нему голову. Он не обращал на неудобство внимания, наблюдая за застекольной жизнью. Словно в старом документальном кино с полустертыми и поцарапанными кадрами, мельтешили перед ним или замирали на остановках ничем не примечательные картины с жалкими тусклыми городскими пейзажами.

Да и таковыми их можно было назвать с большой натяжкой. Из всей природы – забитая асфальтом земля, унылые облезлые дворняги, деревья с огромными раковыми опухолями и купированными ветвями. Из года в год подрезают их, стараясь сделать красивыми и величественными, но результат получается прямо противоположный. Нагие деревья напоминают торчащие из земли обрубки рук, немо взывающих небеса о милости.

– Наткнешься спьяну на такого урода в темноте – в штаны наделать можно. – Не от страха, конечно, – усмехнулся Денис, вспомнив шутку из компьютерной игры, – а от лютой ненависти… К благоустроителям-озеленителям нашим. Им бы чего-нибудь подрезать…

Ветер тяжело вздохнул. Перевернутые вверх тормашками одеревеневшие пауки в предсмертной судороге задрыгали ногами, не замечая жертв – людей, шмыгающих по паутинкам дорожек и улиц, расчленяющих гниющее тело города. Пораженный смертоносными вирусами времени, он тщетно сопротивлялся недугу, обманывая самого себя сиянием фонарей, витрин и рекламы, уговаривал, что все в порядке, и ничего ужасного не происходит.

– Те же самые аквариумы, – призадумался Денис. – Автобусы, машины, магазины, дома, квартиры. Снуем, переходим-переплываем из одного в другой. А закончится все в последнем – без стекла… В общем, весь мир – аквариум, а люди в нем – рыбы, если Шекспира перефразировать.

Он машинально покатал по ладошке билет, сложил из него крохотный кораблик, разложил листок и свернул лягушонка.

– Много классики различных изречений наговорили. Вроде бы, все они верны и одновременно лживы. Взять хотя бы, к примеру, понятие о счастье, – продолжал рассуждать он, взглянув на бумажную квакушку. – Как любил говаривать товарищ Гайдар, «счастье каждый понимал по-своему». Хотя если хорошенько подумать и проанализировать, то выйдет: чтобы быть счастливым, человеку нужно получить то, чего ему не хватает. Это может быть все, что угодно: телевизор, любовь, взаимность, машина, собака, свобода, еда, уважение… Но человек – существо непостоянное: исполнилось одно – он блаженствует какое-то время. Потом у него иное желание – вновь дискомфорт. Следовательно, счастье – отсутствие каких-либо желаний. Но так быть не может, по крайней мере, пока человек жив.

Бумажный комок перекати-полем кочевал от пальца к пальцу, нигде подолгу не задерживаясь. Подошвы цифр потускнели и стерлись от беспрестанных странствий.

– Наверное, счастливым может быть только Бог, потому как все свои желания он может воплотить, но, по каким-то соображениям, этого не делает. Хотелось бы мне стать подобным ему, – мечтал Денис. – Но это невозможно.