Дарен Кинг - Жираф Джим Страница 18

— У тебя нет с собой туалетной бумаги?

Я беру со стола блокнот и передаю его Кейпу.

— Вот возьми это.

— Спасибо.

— Эти твои анархические настроения, они заразительны, — говорю я, вынимая из носа козюлю и вытирая палец о пижаму. — Я тоже хочу что-нибудь погромить, только не знаю что. — Я беру со стола фотографию в рамке. — А почему у тебя на столе — фотография доктора Жирафа? Кейп, ты уверен, что это твой кабинет? — Я выхожу в коридор и смотрю на табличку у двери. Доктор Жираф, доктор философии, кавалер «Ордена Британской империи» 4-й степени. — Кейп, это не тот кабинет.

Он встает и натягивает трико.

— Ты знал, да? Наверняка у тебя даже нет своего кабинета. Ты меня обманул.

— Я пьян. Я хочу умереть.

— Это не оправдание. Смотри, что ты сделал с растением. — Я поднимаю с пола вырванный фикус и ставлю его обратно в горшок для фикуса. — Кейп, давай наведем здесь порядок.

— Зачем?

— Затем, что, когда доктор Жираф увидит, что стало с его кабинетом, он вызовет полицию.

— Мне плевать.

— А мне — нет. Я не хочу в тюрьму.

— Тогда ты и наводи порядок. — Он понуро уходит по коридору, а я смотрю ему вслед. Сейчас он и вправду похож на супергероя, который утратил свои сверхъестественные способности и у которого нет друзей.

На следующий день, в час посещений, меня посещает Вик Двадцатка, мой лучший друг.

Как бы лучше его описать? Вик — он такой же, как я. Только в нем еще больше меня. Так что неудивительно, что жене он не нравится, и она попросила меня не приводить его в палату. Поэтому, собственно, я жду его в коридоре.

Вик машет мне с того конца коридора, потом подходит и машет снова, прямо у меня перед носом. Он так делает всегда, такой у него прикол. Он интересуется моим здоровьем.

— Сейчас уже лучше, — говорю я. — Рак мозга почти побежден.

— Я знал, что ты поборешь болезнь.

— На самом деле я с ней не боролся. Меня вылечили врачи, специальной мазью от рака мозга.

— Я и не знал, что существует такая мазь. А как ее применяют?

— Э… внутрь, — говорю я уклончиво. Женщины, например, любят поговорить на интимные темы. Их это ничуть не смущает. Они не просто рассказывают друг другу о своих отверстиях, они показывают друг другу свои отверстия. Они сравнивают отверстия и сравнивают заметки. Мужчины — совсем другие. Если не считать раздевалки на регбийном стадионе, мужчины редко когда видят друг друга голыми. И это правильно. Мужское тело — мощное оружие, и с ним следует обращаться бережно.

Вик берется за ручку двери и говорит:

— Это твоя палата?

— Да, но ты туда не входи. А то жена умрет.

— Ой.

— Можно пойти погулять по больничному саду.

Вик заходит ко мне за спину, берется за ручки моего кресла и толкает его перед собой, и только тогда до меня доходит, что я сидел в кресле, которое на колесиках, то есть в кресле-коляске, инвалидной коляске. Вик везет меня по коридору, и мне, наверное, надо ему сказать, что я сам в состоянии ходить, но кресло такое уютное, а плавное скольжение навевает сон, и я все забываю сказать Вику, что собирался сказать. Даже теперь, когда мы уже подъезжаем к больничному лифту, я опять забываю сказать.

— Какой ты тяжелый, — говорит Вик, вкатывая меня в лифт. Он задумчиво смотрит на кнопки. — И куда в сад?

— Не знаю. Спроси у кого-нибудь из персонала.

В лифт заходит хорошенькая медсестра, и Вик спрашивает у нее.

— Наружу, — отвечает она.

— Это вверх или вниз?

— Вниз, — терпеливо объясняет медсестра. — На первый этаж, потом — наружу.

Когда я сказал, что Вик Двадцатка — такой же, как я, только в нем еще больше меня, мне надо было сказать, что он — такой же, как я, но все-таки не в полной мере. Я всегда забываю, насколько он не приспособлен в житейских делах. Вик — компьютерщик, программист. И, как и все программисты, программирует он просто мастерски, но во всем остальном — совершенно беспомощный.

Лифт приезжает на первый этаж. Вик вывозит меня в фойе и везет к двери с надписью «Выход».

— По пандусу или по лестнице?

— Лучше по пандусу.

Вик катит меня вниз по пандусу. Так получается дольше, чем если по лестнице, но тут поверхность ровнее, а значит, больше подходит для спуска на кресле-коляске.

— Представляю, как ты будешь рад, когда опять встанешь на ноги, — говорит Вик, когда мы съезжаем с пандуса. — Сколько ты уже в этой коляске?

— Ну, минут десять.

— А когда ты прошел курс лечения?

— Вчера.

— И рак мозга уже побежден?

Я киваю.

Вик на пару секунд умолкает. Переваривает информацию.

— А я всегда думал, что рак мозга — это очень тяжелое заболевание. А послушать тебя, так выходит, что это что-то вроде хобби. Кстати, а от чего у тебя был рак мозга?

— Врачи затрудняются ответить определенно, но есть мнение, что причиной развития заболевания послужила наружная телеантенна, установленная в саду у соседа, самая высокая телеантенна на свете.

— А это как-нибудь связано с призрачными жирафами?

— Ты про Джима? Я совершенно забыл про Джима.

— А как вы с ним встретились? Ты никогда не рассказывал.

— Он просто пришел, как-то ночью. Вышел из шкафа, — говорю я. — Мы поговорили. Собственно, воти все.

— И стали друзьями.

— Ну, я бы не стал употреблять слово «друзья». Он был слишком въедливым для жирафа. Сразу набросился на меня с критикой. То не так, это не этак. Сказал, что я слишком много работаю, что я весь насквозь закомплексован и подавляю в себе сексуальные импульсы. Сказал, что, если так будет и впредь, я умру от сердечного приступа; что мне надо срочно менять образ жизни.

— Ты еще слишком молод, Скотт, чтобы умирать от сердечного приступа.

— Но в одном он был прав, — признаю я. — Он сказал, что от этой антенны у меня будет рак мозга, и так оно и получилось.

— Я бы не стал доверять мнению призрака в вопросах здоровья.

Я киваю с улыбкой. Здесь, среди буйной зелени больничного сада, как-то не получается думать о смерти. Здесь ты теряешься среди аккуратно постриженных кустов садового лабиринта, сделанного в форме звезды. Где в самом центре стоит фонтан с каменной рыбой, изливающей воду из пасти. Где мы с Виком идем по дорожке, мощенной каменными плитами, и солнечный свет дрожит в кронах деревьев. И вдруг из-за кустов доносятся голоса.

— О, Джеймс. Ты — зверь.

— Гр-р.

Мы с Виком делаем вид, будто мы ничего не слышали. Инвалидное кресло приостанавливается на секунду. Видимо, Вик сделал паузу, чтобы неодобрительно покачать головой, и мы едем дальше, по мощенной каменными плитами дорожке, и выходим к подножию холма. Какое-то время мы оба молчим, а потом Вик говорит:

— И когда ты его видел в последний раз?

— Кого?

— Джима, жирафа-призрака.

Я задумчиво чешу в затылке.

— Примерно в то время, когда у меня обнаружился рак мозга.

— Выходит, Джим — из тех друзей, которые друзья «лишь при ясной погоде»?

— Да никакие мыс ним не друзья. И потом, я уверен, что он еще появится. Непременно. Если есть существо, которое можно было бы уподобить дурному запаху, так это Джим. Жираф Джим.

— Он ушел? — спрашивает жена, пока сестра Матрона взбивает наши подушки.

— Тебе не нравится мой лучший друг, да? Воздержанья качает головой, потом прекращает качать, убирает с глаз волосы, прямые, длинные и каштановые, и просит меня передать ей ее резинку для волос, круглую и коричневую. Я передаю ей резинку, и она собирает волосы в хвост, длинный, прямой и каштановый.

— Сестра Матрона говорит, что нас скоро выпишут.

— И когда?

— Она сказала, что после обеда мы пойдем на консультацию к врачу. — Она смотрит на часы с круглым коричневым циферблатом. — Уже сейчас надо идти.

— Все правильно. Миссис Спектр, вы пойдете к доктору Мужикк. А вы, мистер Спектр, идите со мной.

Я выхожу в коридор следом за сестрой Матроной, прохожу по коридору, потом — по еще одному коридору, потом — по третьему коридору и, наконец, по четвертому. Сестра Матрона стучится в дверь, большую дубовую дверь из цельного дуба, открывает ее, мягко вталкивает меня внутрь и закрывает дверь.

Все помещение отделано дубом. Посреди комнаты на добротном дубовом паркете стоит добротный дубовый стол, а за столом сидит женщина невыразительной внешности. Рядом с ней — в своем неизменном белом халате и темных очках — доктор Жираф. Женщина говорит мне: «Садитесь», — но здесь некуда сесть, так что я остаюсь стоять. Я стою перед ними почти минуту, а потом загадочный доктор медицины наклоняется к невыразительной женщине и что-то шепчет ей на ухо, столь же невыразительное, как и она сама. У него самого ухо странное: заостренное, с кисточкой из оранжевых волосков. Второе ухо — точно такое же, как и первое, только его заостренный кончик смотрит в другую сторону.