Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута Страница 19

Хан оглушительно залаял.

– Аз возгляну, – Круто перемахнул через ограду. – Кнуре, реки нуитам – знахарь аз есмь.

Бородач, подобрав один из воткнутых в снег факелов, наклонился над поверженным, поднес руку к его шее, подержал там, потом открыл глаз и зачем-то посветил в него.

– Жив. Нос сломан.

– Добивать будешь, – скорее посоветовал, чем спросил Ингимунд.

– Все было по правилам, свидетели? – спросил Горм, подбирая со снега Эцуров меч и протягивая его рукоятью вперед Кнуру.

– Да, – сразу ответили Кнур и Торкель.

Кнур перевел вопрос знахарю, тот кивнул.

– Все будет по правилам. Когда ты его добьешь. Или подаришь ему жизнь. За виру. В три марки серебра, – Ингимунд позаботился, чтобы последнее слово осталось за ним.

– Да пусть живет, оленеложец безуспешный, – Горм сказал последние два слова на венедском, чтоб только Кнур и Круто поняли, и тут же не на шутку озадачился, увидев, как Круто набивает Эцуру в ноздри какую-то растительную дрянь. – Что это?

– Мох сушеный. Кровь остановит, и аще потатчик скотский двунадцать дней с ним проходит, в обеих ноздрях дыхание сохранит.

– По мне, так и через хлебало бы дышал, поди не задохнулся б – вон оно у него какое! – указал на разверстое, редкозубое, и слюнявое Кнур.

– Всевед воевода, – пробурчал Круто. – Аз покляшеся, всех в колготе увечных призревать.

Горму показалось, что он понял, что сказал знахарь, и он с новообретенным почтением посмотрел на его большие и только с виду неловкие руки, уже запихавшие с добрую сажень моховых нитей в нос Эцура.

Хан тоже прыгнул через ограду левады и, еще в два прыжка оказавшись рядом с Гормом, Круто, и Эцуром, ткнулся носом в руку первому, понюхал затылок второму, и помочился на ноги третьему.

Кривой то ли ощипывал, то ли рвал на части курицу, не удосужившись предварительно ее как следует умертвить. Кнур рассказывал Ингимунду и Торкелю:

– Эцур ваш – не первый, кто вызвал Горма на хольмганг, но первый, кто его вызвал и сможет об этом рассказать. Это его третий поединок. Впрочем, второй нельзя назвать поединком один на один, потому что после него остались сразу три трупа…

– Барсук! Барсук! – раздался вдруг крик Найдены. Она выбежала из-за риги, стоявшей между развалинами курятника и собственно постоялым двором, с лицом в слезах и руками и передником в крови, споткнулась, и упала в снег.

Горм и Круто поспешили за ригу. Там на снегу лежал Барсук, однозначно уже не нуждавшийся в помощи знахаря – его горло было перерезано от уха до уха.

– Яросвете со Свентаною заступи, бе навью взят! – Круто прикоснулся рукой к двум из многочисленных оберегов, болтавшихся на цепочках, нитках, и ремешках поверх его суконной свиты.

– Кто ж его так, и зачем? – Горм вздохнул.

– Эцур нам показал. Как часового снять. Из-за спины. Бесшумно. – Ингимунд развел руками.

– Надо было добить большеротого. Такого пивовара зазря извел, – сказал Кнур, поддерживая продолжавшую плакать и мокрую от снега Найдену за плечи.

– Стойте, – сын ярла пошел обратно к поверженному вожаку оленекрадов, вяло пытавшемуся принять сидячее положение.

– Теперь его поздно убивать. Пощада дана. Вира назначена, – предупредил Ингимунд.

– Сам знаю, – Горм упер колено в грудь Эцуру, запустил руку за ворот его кольчуги, сорвал с шеи золотую цепь, и начал снимать серебряные и золоченые наручья. – С него не одна, а две виры – вторая за убийство. Двести скиллингов, это выйдет двенадцать с половиной марок серебра. Золото один к шестидесяти… цепь золотников на семь-восемь потянет… моих три марки…

Горм отложил в сторону три серебряных наручья, потом махнул рукой, сгреб золото и серебро в кучу, кое-как подобрал все предметы, встал, подошел к Найдене, которая нюхала какой-то корешок, который держал у ее носа Круто, и плакала еще горше, и сказал:

– Вот вира за убийство.

Обратившись к Ингимунду и Торкелю, он продолжил:

– Забирайте вашего убийцу корчмарей в его крытые сани, и чтоб духу вашего здесь не было.

– Кривой не хочет в сани. Кривой не влезет в сани, да. Кривого опять заставят за ними бежать, – пожаловался Кривой и громко поскреб за ухом, поросшим редким не по красоте волосом, и с кисточкой на заостренном кончике. – Кривой любит пиво. Кривой любит тех, кто варит пиво, да. Кривой не любит тех, кто их убивает. Можно, Кривой останется с этим без штанов?

– Кривой его съесть собирался? – уточнил Кнур.

– Кривой оставит его на потом? – предложил огромный и довольно вонючий ценитель пива и, не совсем понятно в каком качестве, пегих кобыл.

– Где ночует сорокапудовый тролль? – спросил Горм.

– А? – не понял Кнур.

– Да где хочет, там и ночует. Кривой может остаться с нами, если он не собирается есть нас, наших оленей, и нашу собаку. Слушай, Кривой, не возьми в обиду, но кто ты?

– Кривой – это самый младший Кривой из Этнедаля.

«Этнедаль? По звуку похоже, что это где-то в Раумарики. Лед, скалы, тролли… Тролли?» – Горм еще раз посмотрел на Кривого – вот уж зрелище, что не радует глаз – и вслух сказал:

– Кривой из Этнедаля, я Горм Хёрдакнутссон. Да будут твои сети полны рыбы.

– Кривой любит рыбу. Особенно белуг. Они так приятно на зубах хрустят… Кривой не будет есть Хольмганга Горма Без Штанов и его друзей.

– Что ж я без Барсука делать-то буду? – сквозь слезы спросила Найдена. – Он мне был вместо отца с матерью…

– Уходить тебе отсюда надо. Эти двор не подпалили, поди, следующие подпалят, – весомо сказал Кнур.

Горм крутил в голове имена законоговорителей. Хальвдан Лысый, пятый год… двадцать семь лет назад. А вдруг дева обсчиталась?

– Вот что, поезжай с нами, в санях третье место есть. А ты, Круто, куда путь держишь?

– На Альдейгью, тиуне. Знахарскую грамоту везу, – знахарь показал продолговатую суму.

– Нам туда же, непонятно только, что делать с Йормунреком и его осадой?

– Большерот говорил, две луны назад они на Альдейгью пошли? – Кнур покосился на Сакси и Торкеля, несших Эцура, держа его под мышки и под колени, и Ингимунда, шедшего рядом и прерывисто что-то гнусившего. – Альдейгья в устье Аанмо-реки на острове, на башнях камнеметы, им ее не взять, кругом не на что сесть, опричь валунов, нечего съесть, опричь мерзлого камыша да птиц водяных. Да те, поди, разлетелись, так что у них уже дня четыре как еда кончилась. Еще через четыре дня туда придем не торопясь, осада точно снята будет…

– Твоими устами да мед пить, – сказал знахарь.

– Верно, надо будет вперед разведку посылать. Найдена, кто в том ухоже стоит – не конь ли?

– Крутов конь, и Барсуков лось верховой.

– Лось…

– Он меня признает. Только меня да Барсука… – Найдена бросилась Горму на грудь и в голос заревела.

– Ну будет, будет, – Горм погладил ее волосы и поймал себя на том, что думает, как уже изменилась и как еще могла измениться судьба девы за время, когда луна не прошла и четверти своего ночного пути по небу. В начале, все в твоей жизни вроде надолго отмерено Норнами – удел хоть и скромный, но не без приятности. В конце, единственная нить, что с твоей переплеталась, перерезана, и все, что на ней держалось, то ли рухнуло, то ли полетело невесть куда. Ты можешь из приемной дочери корчмаря оказаться дочерью ярла. Или любовницей сына ярла… Предпочтительно, не одновременно, а еще лучше, одновременно, но не одного и того же ярла. А можешь сгореть вместе с постоялым двором. Или оказаться дочерью ярла, беременной от собственного брата. Или еще хуже, беременной от собственного брата, убитого на твоих же глазах, и угнанной в неволю. Хотя опять же, может быть и еще хуже – не угнанной в неволю, а, например, не полностью сгоревшей вместе с постоялым двором и съеденной троллем с подозрительным пристрастием к пегим кобылам… Из размышления его вывел полушепот Кнура:

– «Хольмганга Горм» – добрый прозванок. Вот только чтоб часть про штаны не пристала…

Глава 13

Водопровод, когда-то снабжавший все дома Лимен Мойридио кристально чистой водой, не работал уже несколько тысяч лет. Большинство огромных подземных хранилищ для воды, называвшихся дексаменами, обрушились или были заполнены отбросами. Последняя частично уцелевшая дексамена была заново открыта хранителями мистерий несколько сот лет назад, и поделена между тайными служителями оливкового и гранатового драконов. В нее даже поступала вода, правда теперь ее напора едва хватало, чтобы заставить работать одну клепсидру[44], да за час наполнить водогрейный бак большой мраморной ванны. Эта ванна, наполнившись и переполнившись, начала заливать мраморный же пол, и протекла в меморион гранатового дракона. В воде плавало немолодое и очень жирное тело. Над ним склонились два схоласта в неярких, но ладно сшитых одеждах, опоясанных мечами, со взглядами, как у хищных птиц, если можно представить одну хищную птицу с едва пробивающейся рыжеватой бородкой, а другую – с гладко выбритым подбородком и печально повисшими от часто неуважительного обращения тонкими усами.