Стив Айлетт - Токсикология Страница 19

— Грубо, но честно!

— Неуполномоченный убийца, чтоб тебя благословило!

— Жизнь и перемены!

— Мой клиент загадочным образом невиновен!

— А какие дорогие штаны!

— У меня то же количество ног — думаете, есть связь?

И их ноги в пылу борьбы били и попирали бурую Мадонну — глянув вниз, они обнаружили фазированный контур чудовищного грузовика, самолётный чемодан, пруд кубиков, надувные молотки, свинью на колёсах, невнятного бродягу, лукавого шерифа, скрывающего ответы, карту Дании, верблюда, горностая, кита. Вломившись, пресса довершила разгром.

Фейлсейф на ходу придумал алиби со столь захватывающим правдоподобием, что копы в ужасе спрашивали у него, правда ли, что это лишь плод его воображения. Пресса назвала его Идиотическим Убийцей. Сбитый с толку Вингмейкер говорил о Фейлсейфе как о «нашем крошечном лучике солнечного света». Блинк сделал заявление, что «это хороший мир — я объединил силы, чтобы устроить разборку. Так или иначе, я хочу его в лаванде». Во имя уважения к покойному Спектр предложил десять лет молчать об истинном положении дел. Президент выступил с речью, рекомендуя срок от двух до шести.

Обалдевший от безумия этих поступков Фейлсейф, сидел среди прочих пустышек на привинченном к полу кресле и читал по губам мультики с выключенным звуком. Граница затуманилась. К тому моменту, как внимание переключилось на другую тему, даже он сам забыл, кто он такой, и решётка на его окне сливалась с текучими формами в небе.

Интервью

— Мистер Фендер, входите, рад, что вы смогли прийти. Как, нормально нашли нас?

— Я стёр адрес…

— А, да, ясно, присаживайтесь, давайте уберу эти ксерокопии подальше.

— В бойне траффика, скрученный между внезапными машинами, одурманенные водители, озабоченные выживанием, двести ярдов с развевающейся гривой.

— Ну, я рад, что вы сумели добраться. Садитесь уже.

— Я не предвзят.

— Конечно, конечно. Итак, мистер Фендер, я прочёл ваше резюме, да, я изучил его и должен сказать, я впечатлён. Кофе?

— И поживее.

— Да, а… Жанет? Принеси, пожалуйста, мистеру Фейдеру кофе. Хорошо. Итак, чем вы интересуетесь?

— Крошечными дамами.

— Чего?

— Крошечными дамами среди цветов.

— Прошу прощения?

— О да. Отведите меня к ним.

— О чём вы вообще? Крошечные дамы?

— Отведите меня туда, и я покажу вам, как это бывает с пламенеющей головой.

— Вы имеете в виду акротерию? Классические орнаменты? Что ещё вы узнали за восемь лет архитектурного обучения?

— Я признал, что основы необходимы.

— И?

— Ну… а что, недостаточно?

— Ясно. Увлечения?

— Филателия и когти.

— Когти.

— Если честно, я соврал.

— Про когти?

— Про филателию. Только когти, я их обожаю. Дайте мне поскорее чуток.

— Мне кажется, мы бежим впереди паровоза, мистер Фендер…

— Факт, что когти прекрасны, и я тоже.

— Сейчас, я Думаю, настал момент обсудить обстоятельства вашего ухода с предыдущей…

— Я слушаю.

— А? О, Жанет, кофе — спасибо. Вот мы и тут. Да, где мы, собственно?

— Моя первая должность. С чего начать? Ладно, эта страна — ад одобрения, одна большая перфокарта. Когда ты молод, думаешь, что страх встретится с утопией, и деньги поменяют руки.

Надеешься и требуешь. Когда мировые силы правят публикой, чудо начинает кусаться. Ты растёшь, родственные связи растягиваются, как клей, и, в конце концов, обрываются, но ты всё ещё надеешься улететь в свежий мир к изумительному будущему. Зачастую я не знаю каждое из правил, но случайно нарушаю их десятками. По крайней мере, меня вроде все слушают. Я зыркал с яростью, когда говорил это, думал, так проще протолкнуть мою мысль. «Матушка, матушка, — также говорил я, — вот моё первое предложение», а потом потерял контроль. Большие жирные лица на карнизе, задницы и порка — так я себе представлял дом. Место чистое и при том пылающее. Клиент столько плакал, что его лицо отмылось и стало мягким, как у ребёнка. Дорогой пони для дочери, и т. д., теперь это. Суньте его тело не тем концом в духовку. Человек даже не может оценить свои трагедии. Плавающие угли моих устремлений несло потоком по всей земле — я спал, я хорошо ел, я прекратил стремиться к цели. Меня начала презирать толпа кредиторов. Сидел часами, курил, пялился в окно и мечтал, не в первый раз, чтобы стать слабоумным морским львом. Залитый солнцем обман, переданное по телевидению утешение, я падал в пучину страха. Бритьё доставляло неудобство, и я обнаружил, что избавлюсь от него быстрее, если суну лицо в огонь. Я циркулировал, была драка, мои руки оказались втянуты, вращалось яростное оружие, я хлопнул коктейль, порвал всё лучшее, раздувая фальшивые ощущения. Буду с вами честен, признаюсь, жертвы сходили с ума. Страшные люди. То были они или я, и я рад, что всё кончилось. Неожиданно я на грузовике достиг беспорядочности — тела были в идеальном состоянии. Ну, по большей части. Знаете, как это выглядит через лобовое стекло. Обнаруженный, живой, разрывающийся между мелкой кражей и трудными временами, я никогда не знал, что существует так много повязок. Снова через границу, зловещие дела в доме, который я снял. Я рыдал, когда написал своё имя на бомбе — они этого не ожидали, я так думаю. Крик, визг, в чём разница? Поверьте мне, я знаю. Ярлык иногда запятнан кровью. По ту сторону своего лица, уважаю ли я вас? Дружелюбно ли объявление войны, пока лежит в конверте? Многие из нас существуют за простыми техаспектами общества — на самом деле нас ужасно легко обнаружить. Вот что, наверно, так вас пугает. Слабая жизнь всё ещё достаточно велика, чтобы нажать на кнопку. Обаяние быстро сгорает — а что потом? Утончённость давно заброшена. Ни к чему причёсывать ваш череп — мы все в курсе. В скучном доме не бывает приключений, а? Сортирный стандарт, зато дорого. Больше года ваши руки движутся на верёвочках, указывая в другую сторону, нежели ваши молящие глаза. Потом вы сдаётесь раковому пластику, притворное радушие перед конкурентами и честность, редкая, как порнография с сюжетом. И вы ласкаете смерть, как триумф. Профессии нужны платные свидетельства комичности её бессилия, сухая земля для сигнала, возможность демократически пожать плечами. Это израсходовало бы мою энергию, уничтожило терпение, ограничило рамки действия и не принесло бы личных преимуществ. Никогда не приглушайте этот факт, обещайте мне. Наслаждайтесь обаянием момента. Довольно — я в состоянии войны. Я взбешён центрированностью. Мне кажется, кое-какой смутный поворот переоценен. Со своего шлакового начала эта вселенная вызывала стресс и ужасала детей. Всё время Бог был голоден, и пропадали тела. Капризный род человеческий смыкает очи перед зеркалом. Они — те, кого можно распространить по городу, как ночь. Ни к чему изображать ночь мудрой. Видите, президент разрешил делать внезапные развороты с аплодисментами. Облачения свисают, о, в горе. Италия дурачит официального ревизора, заставляет его ждать. Телефонная хрупкость повергает компании в кошмар. Глянь на своё лицо. Не волнуйся, я вполне справился с запиранием двери. Общество? Перешагни через обломки, освободи опыт города, чтобы обнаружить, что это тоже представление, и время, держащее пистолет. Так что мы танцуем в дрожащем призрачном свете. Глубже уходим мы, прочь из видимости, закрывая глаза. Истины выпадают снегом в озеро, растворяются и исчезают. История, ради Санта-Клауса, — это батут. Я провёл последние три недели, конструируя инновационный рождественский автомат со лбом из дикой ветчины. В этой штуке больше престижа, чем в чём бы то ни было. Я делаю вычурные кресла и диваны из кожи золотых рыбок. Какая чудовищность. Припадки ярости, случайные мозговые тайфуны, кошмарные иглы, зелёные мотыльки, куски детей, фальцетная вера в дружбу с оружием, колени выпрямлены, дабы избежать галлюцинаторных жевателей, снова пятнающих скатерти лёгочной кровью. Я ощущаю истощение уже от разговоров об этом. Я блядский грешник. Ублюдки, среди которых я двигаюсь, как мультфильм, презирают мои выражения и движения, побуждают меня уйти посредством лжи и, наконец, насилия. Отравляя меня, они намекают, что я должен двигаться дальше. Они используют цветы. У цветов шипы и ржавчина, пыльца душит любого, кто вдыхает её с постоянной скоростью. Поезда по ночам стремятся прочь у меня изо рта, визжа и изрыгая дым. Но я привык. Скорбь и отвращение дней моих — сами по себе цветы, ибо прекрасны. Лепестки из голубого и красного золота. Серебряные листья вечно сияют под надгробием, напоминая мне о том, что было бы, когда бы я решил избрать эту альтернативу. Эта земля смывается в море, ну и что? Небрежность старомодных орбит, раб опустился до свободы. Ты представляешь, что всё это полная фигня, кажется мне. Ты должен гордиться. И дальше, в ботинки свои ты будешь опускаться, пока тебе не потребуется свита. Держи свои ворованные барыши, чувачок. Уничтожь архивы и выбери быстрое будущее. И в конце расколоти в сердцах буфет. Сейчас я уйду. Развлекайся тут, впитывая зло. Его навсегда не хватит.