Алексей Дунаевский - Полюби меня красного Страница 2

Однако Никит-аху, по всей вероятности, приспичило не только представить нам Купчино во всей его красе, но и доказать, что в жизни Russian Reds всегда есть место подвигу. Для этого он первым делом засекретил свой адрес, подарив нам только одно кодовое слово — «Купчино». Резоны Никит-аха, естественно, остались при нем, однако особо пытливым умам он все-таки объяснил, что начинать надо с появления на конечной станции метро.

Забегая вперед, отмечу, что мне повезло больше, чем другим. Видимо, сказались годы, проведенные вместе, точнее, рядом с ним в самых различных кабаках и бильярдных города. Со мной, похоже, он хотел свести счеты не сразу. Поэтому я и получил дополнительную наводку: следовало сесть либо в третий вагон от головы, либо в седьмой с хвоста. С учетом того, что разновагонные поезда Московско-Петроградской линии метро ездят задом наперед, это было очень «ценное» указание.

Как вы догадываетесь, я сел куда пришлось, руководствуясь одной лишь интуицией и чувством самосохранения, так как буквально за полтора часа до этого закончился матч между ненавистными Никит-аху «Зенитом» и ЦСКА. Надо отдать должное гостеприимному хозяину квартиры, своевременно предупредившему нас о том, что «есть довольно большая вероятность быть испизженными этими животными», и посоветовавшему на всякий случай шифроваться. Однако мысли мои занимало совсем другое. Рекламируя свою хату, Никит-ах проговорился, что Джон Бой[4] едет к нему с ночевкой, предполагающей по крайней мере две вещи — шумный панк-хеппенинг в исполнении нашего неистового ирландца и скопище баб тяжелого поведения из числа бесчисленных подружек ведущего вечера. Первое — радовало, второе — обнадеживало, ведь кто, как не я, получал великолепную возможность полюбоваться на толстых вырожденок, с тем чтобы обосрать их без особого риска для жизни. Одним словом, увлекся я этой перспективой настолько, что не заметил ни полчищ синюшных скарферов,[5] с упоением раскачивающих вагоны, ни продолжительности самой поездки, способной в любом другом случае навеять уныние. Особенно тогда, когда твоя нога впервые в жизни опускается на платформу конечной станции.

Сразу же вспомнилась нью-йоркская «Мотт-авеню», последняя остановка на линии «А». К сведению интересующихся: когда я выходил на улицу (речь в данном случае идет о надземке), то сразу же отдавал известному мне негру 10 долларов за право безболезненного прохода по всей этой «авеню» до ее конца, и меня действительно не трогали, хотя улица была переполнена зловеще-киношного вида черными подонками.

Поборы эти, к слову сказать, прекратились при весьма анекдотических обстоятельствах. К моему счастью, я жил в многоквартирном доме на одной лестничной площадке с матерью того негра, которая ко всему прочему курила. Для этого на площадке был предусмотрен балкон, так как во всех квартирах срабатывала пожарная сигнализация, если ты закуривал, вот мы и познакомились. И эта встреча стала прелюдией к моему уличному хеппи-энду. Сначала я страшно расположил ее к себе рассказом о температуре минус двадцать, о которой я, честно говоря, стал немного подзабывать. А зря, так как именно она спасла меня от грядущих неприятностей.

Когда моя собеседница, непомерно большая черная женщина, позвонив куда-то, получила перевод этой страшной цифры в градусы по Фаренгейту, то чуть было не всучила мне мерзкого вида свитер с надписью «Армия спасения». Но я великодушно отказался, сославшись на то, что в России каждый, включая школьников младших классов, выходит на улицу с бидоном водки, и потому свитеры у нас презирают, считая проявлением недопития.

Чтобы избежать дальнейших расспросов, я пояснил, что бидоны эти — ключ к пониманию простыми безработными черными американскими торговцами наркотой растущей российской преступности. Просто мы обречены на нее из-за морозов и водки. Это наш, так сказать, Млечный Путь. Поэтому я и приехал сюда, поближе к температуре плюс сорок пять по Цельсию, чтобы запастись теплом и пережить без водки следующую зиму. Иначе сойду с ума. Вот тогда-то она и позвонила своему сыну, чтобы он прекратил меня трясти, так как всей «Мотт-авеню» было известно, что я — единственный местный житель, ежедневно отправляющийся в Бруклин на заработки.

Так вот, друзья мои, станция «Купчино» была зеркальным отражением «Мотт-авеню», но только еще более заплеванным, обшарпанным и жутким. По крайней мере «Мотт» не сливалась с железнодорожной станцией, не располагала сетью лабиринтов, тупиков, ложных выходов и дверей-ловушек, равно как и такой концентрированной криминогенной атмосферой, как «Купчино».

Более того, подобные станции в Нью-Йорке вообще запрещены как рассадник неискоренимой преступности. Для нее в Америке существуют мосты, пустыри, подходы к продовольственным магазинам, виадуки-акведуки, дощатые boardwalks[6] и прочее-прочее-прочее, на худой конец, улицы, но только не станции метро, за исключением одной-единственной. Станции «Восточный Бродвей» (это в районе Квинса), о сносе которой газеты кричат чуть ли не ежедневно. Однако нашим людям такое неведомо, был бы только способ добраться до койки.

В связи с вышеизложенным приведу еще один интересный факт. Жители Лонг-Айленда, узнавшие о намерении властей Нью-Йорка проложить туда ветку метро, чуть ли не в полном составе вышли на демонстрацию, хотя населяют Лонг-Айленд сплошные миллионеры. Не поленились, как видите, толстосумы замутить беспорядки при слове «метро». Жить хотят, понимают, что к чему и чем пахнет. Ну а нам все похер. Завалят, конечно, когда-нибудь, ну и что с того?

Пока я стоял в нерешительности на платформе, не в силах отбиться от воспоминаний, всплыло еще одно. Как-то раз по страшной утряни я столкнулся на пустынной набережной с одной молодой бабой, занимавшейся джоггингом. Никак не мог проснуться позже пяти утра по местному времени, вот и перся каждый раз на boardwalk. Где-то через неделю баба эта примелькалась настолько, что я стал кивать ей в знак приветствия. Чую, хочет мне что-то сказать, но не решается. Однако желание взяло свое, и, предварительно поглядев с опаской по сторонам, она все-таки отважилась спросить: «А вы не боитесь здесь расхаживать?» Я отвечаю: «А кого бояться-то, вас, что ли?» И вот тут-то и последовала реплика, раз и навсегда сбившая меня с толку. До сих пор пытаюсь разгадать значение сказанного. «Нет, не меня, злобных ниггеров. Меня они уже шесть раз изнасиловали!»

Согласитесь, не только я, но и вы сами наверняка задали бы ей встречный вопрос: «Наверное, вы бегали трусцой в каких-то особо опасных местах?»

А теперь соберитесь, дорогой читатель, возьмите себя в руки и познакомьтесь с ее ответом: «Нет, каждый раз это происходило именно здесь». — «И вы продолжаете бегать здесь каждое утро?» — ошарашенно выпалил я. «Да, конечно, ведь я никак не могу сбросить лишний вес», — не моргнув глазом ответила шесть раз изнасилованная. Как сказал бы Уинстон Черчилль, «без комментариев».

Вот какие тревожные мысли посетили меня, неподвижно стоящего перед спуском в спрутообразную купчинскую клоаку. Провернув в который уже раз гамлетовский вопрос, я все-таки заставил себя сдвинуться с мертвой точки, поскольку клоака кишела снующими туда-сюда телами, несмотря на то что никаких поездов на обеих платформах не было. Может, не замочат, как-нибудь спрячусь за спинами.

Однако всевозрастающий вой «Сине-бело-голубые, гей-гей!», несущийся из смрадного котлована, говорил об обратном. Вот тогда-то я и решился на рывок. Зажав одной рукой нос, а другой имитируя, что держу спрятанный в кармане куртки нож, как это сделал Егор Прокудин в «Калине красной», я, зажмурившись, ринулся в толпу снующих по подземным лабиринтам зомби. Зажмуриться было очень правильным решением, так как я не увидел в итоге ни того, на что наступали мои ноги, ни сочащихся канализационной водой стен, ни устилавших грязные водостоки полумертвых бомжей, ни лопающихся ламп, ни падающих на голову снопов искр от взрывающейся проводки, ни толп потерявших человеческий облик поклонников главной достопримечательности города (цитата из старых речей нынешнего председателя РФС). Ничего этого я не видел, и слава богу.

Зато краем глаза заметил свет, то появлявшийся, то, как назло, исчезавший из виду. Еще бы, ведь мне пришлось смотреть вниз, а не вверх. И лишь по счастливой случайности я был выпихнут наружу жизнерадостными забулдыгами, сопроводившими мой выброс на свет божий следующим пояснением: «Не злись, брат, нас самих что-то в жопу пихало».

Вот тут-то и последовал звонок, заставивший меня переключиться с созерцания купчинских остряков, явно настраивавшихся на выпивон в связи с удачным освобождением от чего-то, довольно долго пихавшего их в жопу. За мой счет, естественно. Я даже немного испугался, так как из «ножа», который я мужественно сжимал в своей руке на случай воображаемых обстоятельств, раздалась телефонная трель. Звонил, ясное дело, Никит-ах.