Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута Страница 22

– Дал поспать, сейчас – засадил этой лошади по самое не балуй, а она с непривычки как завизжит… Сам-то ты, может, еще и не до конца протух, но в портах этих, судя по запаху, точно со щенками на псарне играл. А ну… долой вонючие порты!

– Ну кругом твоя правда, лада моя, копье мне под ребро! Подарил мне Свин пару щеночков. Да и в корчму ту нас больше не пускают…

Глава 16

Со Шкуриного спуска, в свете полуденной Сунны, уже ощутимо повернувшей колесницу на весну, было видно, что Альдейгья действительно огромна – раза в три больше Хроарскильде, с пятиугольной белокаменной стеной и высоченными башнями. Найдена назвала несколько из них по имени – Тайничная и Раскатная у реки, Воротная со стороны ближе к спуску. Дома из камня, дерева, и их сочетания были только двухпрясельные и больше, с крутыми двускатными и щипцовыми крышами. Размеры и явное богатство Альдейгьи делали зрелище ее разрушения одновременно пугающим и удивительным – словно какой-то разгневанный бог взял Стрелочную башню, расколол ее на куски, самые маленькие не больше камня для пращи, самые большие – с воз, и все эти куски в жуткой злобе раскидал вокруг того места, где стояла башня, некоторые на сотни саженей. Обломки пробили крыши на многих домах и складах, а два или три строения превратили в развалины. При разграблении города ватагой Йормунрека в нескольких местах, похоже, начались пожары, но каменные стены домов ограничили распространение огня, и город не сгорел дотла. Единственное место, продолжавшее дымиться, было точно в середине города, где посреди капища должен был стоять огромный позолоченный идол Сварога верхом на коне, поражающий змея. Драккаров ватажников, как и сказала Найдена, и след простыл.

– Знаешь что, сейчас тебе лучше не соваться в город как Горм Хёрдакнутссон. Или даже как Хольмганга Горм, – посоветовал Кнур.

– Я догадываюсь, почему, но все равно объясни, – Горм прибрал вожжи, боясь, чтоб олени не потянули сани под гору слишком прытко.

– После такого набега, ты можешь горожанам крепко не по нраву придтись, они, поди, и не посмотрят, из доней ты, снорг, или нуит. Особо если вся Йормунрекова ватага – такие же любомудрые чаровники, как Эцур.

– Черви, смердящие паче повапленной коросты, – вступил Круто, чей конь рысцой бежал рядом с санями.

– Вот это я и заметил, – сказал Горм. – Им, если ты по-тански не разумеешь, ты сразу чучело. Назвал бы я тебя Кнуром, точно б все кончилось общей дракой. Это что-то новое, сколько я понимаю, и сильно мне не по нраву. Идешь в набег, так иди в набег. Кто с тобой, стой за него, кто против тебя, горе тому, и не важно, как его зовут, лишь бы не был родней. Хотя Йормунрек, он и родню-то не жалует, дядю вон убил… Кривой, придержи маленько сани…

Кривой, стоявший на запятках, опустил поршень[49], на который пошла цельная сыромятная свиная кожа, с полоза и пробороздил пяткой снег. Сани замедлились, бежавший за ними на длинном ровдужном поводу лось врезался в Кривого и укусил его в третий раз. Кривой осторожно, чтоб не убить, ударил лося по морде. Животное отлетело в сторону на сажень, отчаянно перебрав копытами, чтоб не упасть.

– Побыл я Канурром Радбарссоном, теперь тебе надо устричское имя придумать. Например, Кайдан Мехович из Мошнодна?

– Не пойдет. Во-первых, разве я похож на Кайдана Меховича? Это у тебя вышел кто-то маленький, жирный, с волосатыми ногами, и наверняка на руку нечистый.

– И то, поди, по мошнам чужим шастает, кольца ворует, и в кайданах сидит. А второ?

– А во-вторых, зачем врать, если и правда сойдет? Давай меня переведем. Горм от летучего змея, стало быть, Змей…

– Змей – нехорошее имя.

– А, ну да, Сварог, копье. Будь по-твоему, не змей… А что?

– Курум – хорошее имя.

– Курум?

– Это такой камень большой, старый, заветренный. Сильное имя.

– Хорошо. А с отчеством что делать? Хёрдакнут – крепкий узел.

– Будешь Курум Крепковязович, из Зверина. Посадничий.

– Тогда уж давай не из Зверина, а из-за Старграда. Мы как раз западнее Старграда и живем. И не посадничий, а пестун. Старград вообще лет двести как без посадника.

– Вскую с унотом аркудным сверстан? – удивился Круто.

Найдена подумала и объяснила:

– Бывает, медвежонок остается с матерью на второй или третий год, его тогда пестуном зовут.

– На западе у бодричей да мемличей, пестун – второй сверху в ватаге. Все, Курум я.

– С Кривым вот что делать? – спросил Кнур.

– Да ничего. Куда идет сорокапудовый тролль?

– Куда хочет, туда и идет? Я вот думаю, ему нужно настоящее оружие. Как он третьего дня березу с корнем вырвал и тура ей шуганул, на него, поди, берез не напасешься.

– А, опять я знаю, о чем ты, – Горм вполголоса запел:

Бьет опять троллиный молот —Брат, еще ему отвесь!Мозг наружу, шлем расколот —Тролль и молот тролля здесь![50]

– Аже за гранесловие?

– Народное творчество.

Копыта оленей простучали по деревянному мосту через замерзший ров. Во рву валялось несколько мертвых лошадей.

– «Тролль и молот тролля здесь,» да! – повторил Кривой, провожая дохлости взглядом. – Кривой хочет знать, там дальше про тролля есть?

– Скажи лучше, с молотом управишься?

– У Кривого был молот. Кривой обменял его на зимнее пиво.

– Это по-нашему, вочунях пропил. Сработаю тебе новый.

– Я вот еще хочу тебя озадачить, – предупредил Кнура Горм. – Можешь ты мне сковать учебный топор?

– Как это учебный? Деревянный, что ль? Дерево, оно какое-то сильно не ковкое…

– Наоборот, стальной, только вдвое тяжелее настоящего, но чтоб с тем же распределением веса.

– Это смогу. Лезвие надо как у колуна сковать, чтоб тяжелее было, а вдоль топорища железные щеки пустить. А зачем тебе?

– Отец мне говорил, топор силы требует, не только чтобы ударить, но чтобы вовремя удар остановить, а у меня скорость есть, а силы вот не хватает. Сделаешь мне тяжелый топор, буду с ним силу нагонять. Между прочим, стража…

Стража откровенно не впечатляла. Во-первых, охраняемые ей ворота, проделанные в боку четырехугольной белокаменной башни, чтобы дорога простреливалась со стены, вдоль которой шел ее последний участок, были сорваны с петель, судя по повреждениям на створах, страшным ударом изнутри. Во-вторых, одному охраннику было на вид лет сто пятьдесят, а возраст другого определить было невозможно, потому от глаз до рта его лицо было скрыто не очень чистой перевязкой. В-третьих, Горм ждал, что жители Альдейгьи встретят его в белых льняных свитах с золотыми украшениями, а не в овчинных кожухах, которыми, судя по их виду и запаху, сперва трубочисты чистили дымоходы, а потом мясник вытирал пол на бойне. Тем не менее, охранники перегородили проход, скрестив совни.[51]

– Кто такие? – не очень внятно спросил перевязанный.

– Аз есмь Круто, балий Яросветов.

– А?

– Знахарь он, грамоту везет в свиткохранилище, – объяснила Найдена.

– Ой горе-то, – сказал старый. – Спалил Йормунрек все свитки.

– Вот зараза, – Кнур сплюнул на снег.

– А остальные кто?

– Новики с завечерья, Кнур да Курум, да Найдена-отроковица, сирота, присных нуиты убиша.

– Сварог защити, – сказал старый. – Проезжайте.

– Стой – а это кто на запятках? – докопался перевязанный.

– Леший, тварь навья, – ответил Круто, спрыгивая с коня. – От кального балвохвальства нуитского в явь пригрядеше.

– Так что не прогонишь? – спросил старый.

– Что ты к нашему лешему привязался? – Найдена возмутилась. – Тебе охота – сам его гони!

– А в санях кто, не волколак часом? – перевязанный все не успокаивался.

– Это мой песик! – пришел Гормов черед возмутиться.

– Вправду, Безнос, что ты к ним пристал, – вступился стопятидесятилетний. – Йормунрековы злодейства – не их вина…

– Тебя-то как величать, отче? – почтительно взыскал Кнур.

– Да величали Селимиром, старым посадником…

Кнур, Найдена, и Круто поклонились, Горм последовал их примеру.

– А теперь зови Селишкой. Какой посад, такой и посадник, – старик прислонил совню к стене и опустился рядом на корточки.

Горм, выбравшись из саней, присел рядом со старым посадником.

– Селимир-посадник, как по отцу тебя?

– Радилович.

– Селимир Радилович, так город Йормунрекова ватага взяла?

– Они, потатчики.

– Но как?

– Черной волшбой. Мертвый бог за них молнии мечет, и дань последним живым дыханием берет.

Горму вспомнилось дерево с повешенными. Старый посадник истово продолжал, словно был рад возможности выговориться:

– На шестидесяти ладьях пришли. Гонец из-за Лещина острова их на собаках по берегу опередил, так что ждали мы незваных гостей, стража на стенах, и у камнеметов, мосты подняли, из посада народ кто разбежался, кто за стены спрятался. Но что нас настигло, такой лютой кручины не ждали… В ночи, их ладьи у берегового льда встали. Зима мягкая, озеро почти не замерзло. Я на Тайничной башне стоял, с Векшем, вторым старым посадником. Стоим мы у трубы зрительной, весла в ладьях считаем. Вдруг в одной ладье свет зажегся, навий, багровый, будто вовсе и не свет…