Дзиро Осараги - Возвращение Страница 22

Онодзаки обхватил свою голову обеими руками в позе глубокой задумчивости, которая вызвала у Томоко беспокойство: может, он собирается отказаться от предложения. Она работала в журнале очень недолго и была слишком простодушна и неопытна, чтобы не быть испуганной разыгранным Онодзаки спектаклем. Улыбка исчезла с её лица, и она молча внимательно наблюдала за художником.

Погода была ещё холодной, несмотря на то, что цветы сакуры полностью распустились. Светило солнце, но воздух был всё ещё прохладным. Художник почувствовал поразительную гармонию между холодным безоблачным небом и серьёзной молодой девушкой. Томоко выглядела очень милой, сидя вполоборота к нему под цветущей сакурой, и линия от её груди до плеча вместе с сумочкой, которую она держала в своих руках, была женственной, деликатной и чистой.

— Значит, я не могу обратиться к вам с этой просьбой?

Она могла и не говорить этого, ибо Онодзаки принял решение взяться за эту работу, как только эта молодая милая девушка попросила его. Однако он вздохнул как тяжело больной и вновь разразился тирадой в защиту далёкого города, который он так хорошо знал.

— Малакка совершенно не такая. Действительно, не такая… Цвета сочные и радостные, напряжённые, но мягкие. Более того, милая девушка, я абсолютно убеждён, что на улицах Малакки не стояли почтовые ящики, и, когда я был там, было невозможно забрести в табачную лавку и стащить сигареты.

— Могу ли я попросить вас нарисовать так, как вы хотите?

— Как я хочу?.. Да, да, нарисовать Малакку, которую я знаю!

Томоко вздохнула с облегчением.

— Если вы согласны на эти условия…

Художник наконец перестал играть свою трагическую роль и по-детски улыбнулся, что превратило его в совершенно другого человека.

— Конечно, я нарисую.

— Тогда, когда я могла бы прийти за рисунками? Нас очень поджимают сроки. Если я приду в среду на будущей неделе, вам будет удобно?

— Конечно. — Он стал ещё более великодушным. — Но ведь ваша редакция находится на улице Гиндза, не так ли? Тогда вам можно специально сюда не приходить. Я сам доставлю рисунки. И я сделаю кое-что ещё. Один из рисунков я нарисую в цвете. Нет, я не надеюсь, что вы напечатаете цветные иллюстрации. Я просто хочу вам показать, какие красивые и сочные цвета можно увидеть на улицах Малакки. И этот рисунок будет мой подарок вам, милая девушка.

На улице Томоко Мория, освободившись от своих официальных обязанностей, вновь почувствовала себя беззаботной и полной жизни, и её походка напоминала движения маленькой рыбки, плывущей по течению. Воздух был холодный, но весна уже наступила, из окна электрички было видно, что ивы на пустырях были окутаны зелёной дымкой. Во всём, что она видела, Томоко чувствовала, что новая жизнь начинается прямо на её глазах, и она была счастлива. Её сердце не омрачали горе и страдания, которые всюду бросались в глаза в послевоенном Токио. Помимо работы в современном пошивочном ателье она недавно стала также внештатным сотрудником редакции журнала Etoile, для которого иногда писала статьи о тенденциях в моде. Всё это гарантировало ей стабильный доход.

Её мать всегда говорила ей, что даже женщина должна быть материально независимой, но Томоко не верила, что она способна на это. Но после войны различные обстоятельства заставили её предпринять попытки к этому, и, к её удивлению, они оказались успешными. Это было уже новое время, когда женщина могла работать вне дома, не вызывая косых взглядов окружающих. Таким образом, Томоко приобрела фактическую независимость от своей семьи, чего так хотела её мать, которая со своей поразительной дальновидностью чувствовала, что как бы глубоко отчим Томоко ни соблюдал свои обязательства, это был всё же не её дом. Можно сказать, что это была удивительная мать, которая в глазах всех была скромной тихой женщиной, крепко привязанной к своей семье.

Каждый раз, когда Томоко начинала думать о своей матери, что-то мягкое и тёплое заволакивало её сердце, глаза становились влажными и ощущение собственной силы покидало её. Она думала о своей матери сейчас, держась за ремень в переполненной электричке. Когда она была маленькой, её периодически охватывал ужас, что её мама может однажды умереть. Эта мысль иногда приходила к ней ночью во сне, и она была вынуждена вставать и зажигать свет или пыталась коснуться её под одеялом, чтобы убедиться, что она здесь рядом и спит. Её мама просыпалась и, увидев испуганное лицо дочери, спрашивала с упрёком: что с тобой, Томоко? Затем она нежно брала её руку в свои. В темноте Томоко не могла ничего ответить, и тогда мама тоже молча лежала некоторое время, а потом вставала и, как будто ничего не случилось, брала Томоко на руки как маленького ребёнка и вытирала её слёзы своей щекой:

— Ты не можешь спать, Томо-тян. Я тебе помогу. Спи, родная, спи и становись скорее большой девочкой.

Сойдя с электрички на станции Юракуте, Томоко направилась к редакции журнала Etoile, расположенной в районе Западная Гиндза. По дороге впереди себя она увидела Тацудзо Оки, человека, которого она называла своим отцом. Несмотря на некоторое расстояние между ними, его нельзя было принять за кого-либо другого из-за его привычки соблюдать при ходьбе важную осанку, как бы подчёркивающую общественную важность его положения профессора университета. Быстро догнав его, Томоко некоторое время молча шла рядом в ожидании, когда он заметит её. Он был близорук ещё с юношеских лет, и его большие очки в чёрной оправе казались тяжёлыми для его худого лица. Неожиданно он остановился и повернулся:

— В чём дело? — И узнав Томоко, сказал: — А я подумал, что это за молодая девушка?

Томоко только улыбнулась, прикрываясь воротником своего пальто.

— Куда вы идёте? — спросила она.

— Я получил сообщение от моего друга, бывшего журналиста, который после войны подвергся чистке, о том, что он открывает поблизости отсюда антикварный и букинистический магазин, и я хочу посмотреть, что у него там есть. Он где-то здесь совсем недалеко.

Оки перешёл на другую тему.

— Ты знаешь, цены на букинистические книги в последнее время значительно выросли. Дело доходит просто до абсурда. Ничего из себя не представляющий роман стоит сто или даже двести иен. А о научной литературе и говорить не приходится. Что касается иностранных книг то, если они хоть чем-нибудь известны, то стоит взглянуть на цену, и ты не поверишь своим глазам. И они продолжают быстро расти, от месяца в месяц. Это какое-то сумасшествие, эти цены.

Томоко прервала его замечанием, которое больше всего польстило Оки.

— Так в этом случае, папа, ваша библиотека представляет большую ценность.

— Это действительно так. Незаметно для меня она становится небольшим состоянием.

Оки откровенно высказал своё удовлетворение.

— Нам очень повезло, что она не погибла во время войны. Книги для учёного это сама жизнь. Но я всегда имел широкие интересы, и моя библиотека не ограничивается только моей областью, философией. У меня есть настолько редкие книги в других областях науки, что это поражает моих друзей-специалистов. Я очень рад, что всё так получилось.

У профессора Оки были и другие причины быть довольным собой. Он называл себя законченным либералом, хотя во время войны, поддавшись всеобщему угару, допустил несколько явных националистических жестов, и армия даже хотела направить его в Китай. К счастью, его робость и нервозность удержали его от проявления одержимого проявления национализма, и к тому же его деятельность ограничивалась сферами культуры и искусства. Таким образом, две-три книги, написанные им во время войны, не явились основанием для его отрешения от научной и общественной деятельности. При любой власти, благодаря своей умеренной и, казалось, справедливой позиции, профессор Оки не только не причинил себе вреда, но и сумел не потерять доверие своих уважаемых читателей. Естественно, любое японское правительство стремилось привлечь умеренного и непредвзятого учёного к работе в своих различных комитетах, полагая, что он не будет источником каких-либо неприятностей. В условиях расцвета культурной деятельности в послевоенные годы умеренно относящийся ко всему профессор Тацудзо Оки, конечно, не мог остаться не у дел.

— Всё ещё немного прохладно, но на улицах уже пахнет весной.

Томоко знала, что Оки был очень чувствителен к холоду, возможно, из-за того, что был слишком худой. Даже летом он носил под одеждой шерстяную рубашку.

— Не волнуйтесь. Тёплые дни вот-вот наступят. На следующей неделе Вам уже не понадобится пальто.

— Как у тебя обстоят дела? Как работа?

— Будучи культурным человеком, Оки называл дочь своей жены на «ты» и обращался с ней как с другом. — Ты находишь её интересной?

— Да, интересной, так как она позволяет мне встречаться с разного рода людьми. Например, сегодня я посетила художника Онодзаки и попросила его сделать для нас несколько иллюстраций.