Лайонел Шрайвер - Другая жизнь (So Much for That) Страница 25

Шеп со всей серьезностью подошел к вопросу еды. Стол был заставлен множеством закусок, достаточных для вечеринки человек на двадцать пять: хумус, креветки на шпажках, запеченные на гриле, спаржа, редкая\в это время года, гребешки в беконе; он потратил сумасшедшие деньги только для того, чтобы подать на стол блюда, к которым подойдут серебряные палочки для еды, сделанные некогда Глинис. Она спустилась к гостям в черном бархатном платье в пол; горели свечи, отбрасывая дрожащие тени, атмосфера была завораживающая, словно в скором времени в этой комнате должен был произойти некий сатанинский ритуал. Джексон подошел и обнял хозяйку дома, его пальцы коснулись мягкой ткани, которой было слишком много, а Глинис под ней слишком мало. Ее плечи заострились и стали похожи на куриные крылышки.

– Ты выглядишь великолепно! – воскликнул Джексон.

Глинис поблагодарила его с девичьей стыдливостью, но он лгал. Это был первый случай из череды многих, когда она услышит слова неправды, хотя приятно уже то, что сегодняшним вечером хоть что-то начинается. Глинис была накрашена ярче, чем обычно; однако румяна и красная помада никого не могли обмануть. Печать страха уже появилась на ее лице. Тем не менее это все еще была высокая, эффектная женщина, которая выглядела максимально достойно в сложившейся ситуации. Он старался гнать от себя мысли о том, какой она может стать в скором времени.

Все устроились в удобных креслах, пока Шеп наполнял фужеры. В былые времена, а это значит шесть недель назад, Глинис обязательно завела бы разговор с гостями. Ее редкие фразы были ценнее болтливости, она принадлежала к породе людей, готовых долго слушать чужие споры, а потом одним высказыванием подводить итог многочасовой дискуссии. Теперь же в ее манере появилось нечто царственное, словно она королева вечера, готовилась вершить суд.

В свою очередь, они с Кэрол были настороже, готовые в любой момент закрыть рот. Они внимательно выслушали подробный рассказ Глинис о том, что ей предстоит в понедельник утром, хотя уже знали обо всем от Шепа. Если Глинис и находилась сегодня вечером в центре внимания, то это было то внимание, которого все в этой комнате с удовольствием бы избежали.

– Мне наконец удалось связаться с семьей Глинис, – сообщил Шеп. – Разговор с ее матерью, доложу я вам, – это было что-то.

– Она как настоящая примадонна, – сказала Глинис. – Я слышала ее рев в трубке в другом конце кухни. Я знала, что она превратит мою драму в личную. Со стороны вполне можно решить, что это у нее рак. Ей даже удалось заставить меня мучиться оттого, что я заставила ее страдать. Можете себе представить?

– Хорошо хотя бы то, – заметила Кэрол, – что ей это небезразлично.

– Ей небезразличны собственные чувства, – сказала Глинис. – Ее интересует все, что она сможет использовать в своем книжном клубе, – понимаете, такая несправедливость жизни, когда ребенок заболевает прямо на глазах матери, и прочее, прочее, прочее. Однако сестра сказала мне правду, они готовы приехать, но радуются, что все случилось не с ними. Может, мне повезет, и Руфь отправит мне ароматические свечи, которые они получили в подарок от «Мастеркард».

Глинис всегда была резкой на высказывания и суждения, и Джексон подумал о том, какая же реакция семьи порадовала ее больше.

– А что сказали дети? – спросила Кэрол. Глинис заметно помрачнела.

– С ними сложнее, – осторожно вмешался Шеп. – Амелия заплакала. Зак нет, но лучше бы он разрыдался. Мне показалось, что ему было еще тяжелее. Я никогда не подозревал, что мой сын может стать еще более закрытым. Оказалось, все возможно. Он окончательно ушел в себя. Даже не задал ни одного вопроса.

– Он уже все знал, – сказала Глинис. – По крайней мере, подозревал, что происходит нечто страшное. Я много спала, и глаза были постоянно красными. Мы много шептались и замолкали, как только он входил.

– Уверена, он решил, что вы разводитесь, – заметила Кэрол.

– Сомневаюсь. – Глинис повернулась к мужу, пожимая ему руку. – Шепард был очень нежен. И очень внимателен.

– Ну, это не такая уж редкость, чтобы Зак был удивлен! – поддержал разговор Шеп. – Знаете об этой проблеме, когда дети буквально запираются в своей комнате. Вот. Нанако, администратор в нашем доме, рассказывал мне о японских детях, которые никогда не выходят из своих комнат. Как они это называют, что-то похожее на хайкумори? Родители оставляют им еду у двери, забирают грязные вещи, а иногда и судно. Эти дети никогда не разговаривают и не переступают порог комнаты. Все дни они проводят у компьютера. У них это большая проблема. Ты должен знать об этом, Джек. Новая субкультура, дети, которые говорят: «Идите к такой-то матери, вы все дерьмо, оставьте меня в покое». Среди них есть и восьмилетки, и те, кому уже двадцать. Нанако считает, это реакция на японское воспитание. Из-за страха проиграть они перестали играть вообще. Эдакая версия Последующей жизни – только без перелета.

Шеп начал говорить о Японии с целью как можно дальше отойти от темы болезни. Кажется, Глинис расслабилась.

– Эти хики-кимчи, или как их там, – сказал Джексон, – бездельники-переростки, вот кто они такие. Они так привыкли, что о них заботятся, что отказываются это делать сами. Все ждут, что кто-то придет и сделает им суши.

– Но такую жизнь завидной не назовешь, – вздохнула Кэрол. – Мы не этого желаем Заку.

Наивная откровенность его жены порой переходит все границы.

– Знаешь, Шеп, я тут подумал, что мои заголовки не всегда выражают то, что я хочу опубликовать. -*- Джексон сделал вид, будто у него разыгрался аппетит, и с удовольствием зачерпнул кусочком питы немного хумуса. – Как тебе это: Го, что Ты Трусливый, Малодушный Дурак, Из Которого Умные и Смелые Люди Вытрясли Все до Нитки, Не Значит, Что Ты Не Можешь Оставаться Приличным Человеком.

Это было очень своевременно.

– Кстати, о тех, кто вытрясает все до нитки, – поддержала его Глинис. – Вчера у нас была Берил. Вы можете себе представить, она хотела, чтобы мы внесли первый взнос за ее квартиру на Манхэттене.

– Да, почему не забросить удочку, если есть возможность, – усмехнулся Джексон. – Господи, эта женщина просто Мегасатрап. Никогда не замечали, что эти богемные личности уверены, что все им обязаны? Словно мы должны быть счастливы и благодарны им за то, что они создают нечто значимое и прекрасное для нас, несчастных неандертальцев. А тем временем они маячат напротив с протянутой рукой, выпрашивая то очередной правительственный гранд, то пентхаус в Мидтауне у Старшего Брата Капиталиста.

Они с Берил встречались лишь однажды: масло и вода. С ее точки зрения, он был радикальным правым дурнем, а она, по его мнению, – безголовой, либерально настроенной занозой. Каждый раз, когда в разговоре речь заходила о сестре Шепа, Джексон не мог держать себя в руках.

– Но, дорогой, – обратилась к мужу Кэрол, – мне казалось, Сатрапы должны быть «умными и дерзкими». Я полагала, ты им симпатизируешь. Из чего следует, что и Берил тебе нравится, так?

– Я предпочитаю людей, которые знают, что останутся безнаказанными, и остаются таковыми. Берил же ведет себя так, словно стала жертвой вселенской несправедливости. Будто обществу необходим еще один документалист. Они все упертые, меня тошнит от каждого из них, честно.

Затем Джексон встал и вызвался помочь на кухне.

– Скажи, с тобой все в порядке? – заметил Шеп. – Ты как-то странно ходишь.

– Ох, просто переусердствовал в тренажерном зале. Что-то потянул.

По лицу Кэрол пробежала тень.

Ужин прошел в непринужденной атмосфере, блюда сменяли одно другое. Джексон боялся скованности в общении, но все же постарался не слишком налегать на вино, хотя каждый раз, когда брал в руки бокал, тот странным образом оказывался пуст. Он наливал снова и снова. Это был особенный вечер, и пребывать в дурном расположении духа было бы просто невежливо. Веселье достигло наивысшей точки. Все смеялись слишком охотно, слишком усердно и слишком долго. Но главное, им удалось победить хандру.

– Следили за судебным процессом Майкла Джексона? – начал Шеп.

Короля поп-музыки в очередной раз обвиняли в неподобающем поведении по отношению к маленьким мальчикам.

– Да, там полная неразбериха, – продолжил Джексон. – Он выпутается.

– Я не вникала в детали, – сказала Кэрол. – Меня угнетает его лицо – сплошь пластическая хирургия. Очень странное увлечение.

– Знаешь, так бывает, когда в голове слишком много заморочек, они ведь никуда не исчезают, – высказал свое мнение Шеп. – А теперь мы все должны любоваться их проявлением.

– Я тебя понимаю, – кивнула Глинис. – Такое впечатление, что все стали выставлять напоказ свои комплексы. Мы привыкли к тому, что нас окружают люди, старающиеся казаться нормальными, а уж когда они приходят домой, то могут выпускать всех своих монстров перед зеркалом. Теперь идешь по улице и встречаешь женщин с грудями размером с дирижабль «Гинденберг» каждая. Мужчины в платьях и лифчиках пуш-ап, а когда видишь, как их обтягивают колготки, кажется, что все они сделали операцию по изменению пола. Такое впечатление, что попала в другое измерение.