Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута Страница 25

– Пойдем прямо. Белена должна быть сразу вдоль дороги, а дальше в лесу и дурман растет. Кстати, какую часть белены мы будем собирать?

– Молодые весенние листья?

– Это было совсем легко, а вот скажи… – Горо осекся и посмотрел в сторону чертога. Из оконных проемов блеснул и тотчас погас огонь, яркий, как день.

– Ты тоже видела? – спросил травник вполголоса.

– Что это? Я слышала, челядь говорила, что иногда ночью в развалинах можно увидеть, как пляшут привидения, – так же вполголоса ответила Тира.

– Та же челядь думает, что это развалины дворца гегемона, а не надзирателя за слоновьими погонщиками.

– Посмотрим?

– А стоит ли? Может, это разбойничий костер?

– Совсем непохоже. Смотри – снова блеснуло.

– Может, хуже что?

– Например?

– Например, ламии или стриксы[54]. Украли в деревне ребеночка и едят, – без большой веры в народные пугалки предположил травник.

– А что проблескивает так ярко? Почти как солнце. Это не может быть магический ритуал, враждебный Четырнадцати – тогда огонь был бы багровый или мертвенно-зеленый, – вспомнила Тира. – Может, и правда, тени предков вернулись ненадолго из путешествия за берега заката? Глянем?

– Только издали, осторожно, и если я скажу остановиться, остановимся? – Горо тоже разобрало любопытство.

Тира кивнула. Стараясь ступать неслышно, травник и наследница багряной гегемонии приблизились к чертогу. То, что они увидели, выглядывая из-за поваленной колонны, по-видимому было частью сложного магического или литургического обряда. Остатки одной из комнат были полностью расчищены от растений, земли, и мусора, открыв мозаичный пол. Его неярко, но почти без теней освещали несколько сотен светлячков, ровными рядами почему-то сидевших на прямоугольном подносе, прислоненном к лучше всего сохранившейся стене. Все убранное с пола оказалось загадочным образом перемещено в соседнюю комнату, в открытых ларях из чего-то полупрозрачного.

Участники обряда заполняли освобожденное таким образом пространство в таком количестве, что мозаику на полу трудно было разглядеть. Их вид напомнил Тире сказание о Лелапсе – замечательно умном молоссе[55], который никогда не упускал дичь, за которой охотился. За неимением лучшего имени, она решила назвать примерно два десятка изрядно перепачканных в земле зверей, толпившихся в свете подноса со светлячками, лелапсами.

Их длинные морды заканчивались подвижными темными носами, некоторые из них виляли пушистыми хвостами, уши у кого висели, у кого торчали, у кого почти полностью скрывались в длинной шерсти, но они проводили большую часть времени на задних лапах, пальцы их передних лап ловко хватали различные предметы, а некоторые звери были перепоясаны ремнями, с которых свисали то ли предметы вооружения, то ли хозяйственные принадлежности. Тира заметила и даже смогла опознать кое-какую утварь, лежавшую на носилках, положенных поперех дверного прохода – кисти, щетки, стилосы, все со следами почвы. Лелапсы определенно находились в очень возвышенном состоянии духа. Две или три пары возились, тыкались носами, и таскали друг друга за уши, как сильно переросшие щенки. Один зверь, белый с черными пятнами, сидел спиной к стене и, жмурясь от удовольствия, чем-то упитывался из мешочка, сделанного из блестящей материи, время от времени просыпая часть вкусности себе на толстенькое брюшко.

Внимание остальных лелапсов было сосредоточено на предмете их поклонения, стоявшем в середине помещения и, судя по виду, очень древнем, из покрытого пятнами металла и полуистлевшего дерева. Общей формой он напоминал прямоугольный стол с очень толстой столешницей, у которой один угол почему-то был срезан по красивой кривой с двойным изгибом.

Особенно крупный лелапс с туловищем в длинной сивой шерсти просунул лапу под крышку стола. Оказалось, что она поднималась на петлях, поставленных вдоль длинной несрезанной стороны прямоугольника. Зверь подпер крышку бронзовой спицей и отступил, сложив лапы в благоговении. Внутренняя сторона крышки была покрыта мозаикой, искусно набранной из дерева разных пород, янтаря, и нескольких металлов. По лучше сохранившимся частям, Тира догадалась, что мозаика изображала двух, а может быть, и трех брадиэфеков (последнее было видно по миндалевидным глазам и по форме ушей), хитросплетенных в эротическом объятии. В нижней части столешницы виднелись полоски проволоки на металлической раме, словно кто-то плашмя положил в стол бронзовую арфу, недосчитывавшуюся большей части струн. Сивый лелапс навис над проволокой, пытаясь что-то разглядеть внутри.

Еще несколько зверей пристроились за ним, комично пытаясь одновременно просунуть морды под крышку. Их движение открыло Тире вид на короткую сторону прямоугольника. Вдоль нее в два ряда шли пластинки из потемневшей и растрескавшейся от старости слоновой кости, словно поломанные зубы в челюстях какого-то давно вымершего животного. Над ними, наполовину скрытый разъеденными почвенными солями бронзовыми шестернями, виднелся бронзовый же диск, неравномерно покрытый маленькими выступами. Тиру поразило отсутствие некоторых кусков, например, верхней половины одной из ног, поддерживавших столешницу, которое загадочным образом никак не отражалось на устойчивости всего сооружения.

Лелапс с почти львиной по длине гривой и, видимо, белый в не полностью изгвазданном землей состоянии, возился с металлической коробочкой, стоявшей на треножнике. Белый зверь издал несколько мелодичных звуков, одновременно подхваченных еще тремя из собакоподобных существ. Тира догадалась, что звуки, услышанные ею с тропы, скорее всего тоже были или разговором лелапсов, или строфами из гимна, что они время от времени принимались петь, но тут же останавливались.

Остальные звери расступились, освобождая место между треножником и древним сооружением. Коробочка трижды пискнула, и вдруг из нее выпростался даже не луч, а плоский угол насыщенно-зеленого света, несколько раз скользнувший по древнему устройству вверх-вниз, как взмахи крыла исполинской бабочки-павлиноглазки. В воздухе запахло послегрозовой свежестью. Последовал еще один спорадический обмен мелодичными фразами. Каждый раз, когда это происходило, звук начинал один зверь, а за ним двое или больше вторили в совершенной гармонии. Случись где-нибудь недалеко стриксы или ламии, они наверняка разбежались, разлетелись, или расползлись бы от ужаса, неспособные противостоять магической энергии, насыщавшей воздух.

На треножник была поставлена другая коробочка, звери сбились в кучу вокруг древности, уставившись в ее сторону. Белый лелапс снова запел. Теперь его примеру последовали все остальные звери сразу, задрав морды к небу. Гармония переливчатого многоголосия устремилась ввысь, усложняясь и усиливаясь, пока белый зверь, и с ним все остальные, вмиг не смолкли. Торжественно звенящую тишину нарушил раскатистый пук толстого черно-белого лелапса. Несколько его соседей отодвинулись, морща носы и бросая неодобрительные взгляды на вонючку. Белый зверь с гривой заурчал, обнажив острые зубы, и поднял лапу, указывая в сторону треножника. Лелапсы уставились на коробочку и замерли. Сцену на миг осветила ослепительная, как от молнии, вспышка, отразившаяся в зеленых, желтых, и светло-карих глазах и озарившая мокрые носы, блестящие клыки, и полувысунутые розовые языки.

Когда глаза Тиры снова привыкли к неяркому освещению светлячков, носилки с кистями и стилосами были убраны с прохода, и череда зверей вносила в комнату лари с землей и растениями. Три зверя вспрыгнули на полуразрушенные стены, и каждый положил на верх своего участка стены темную полусферу. Еще один гармонический звуковой перелив, и сферы осветили пространство между ними тысячами лучей. Каким-то образом, пересечения этих лучей в воздухе создали светящиеся очертания кустов, кусков кладки, и различных форм на мозаичном полу и на расстоянии от него. Тира наконец смогла рассмотреть, что изображала эта мозаика – вереницу слонов, с грузами шедших к конической башне, рядом с которой стояла одинокая решетчатая опора. Девять зверей встали вокруг стола-арфы-механизма и бережно разъяли его на части. Трое сразу же положили их на места на полу, намеченные лучами сфер, а шестеро остались ждать, пока их сотоварищи рассыпали по полу землю из ларей. Когда уровень земли сравнивался со светописным образом в воздухе, один из зверей поворачивал часть устройства, пока она не совпадала со светописью, и выпускал ее из лап. Наконец, вся земля была высыпана, кусты расставлены, лари и поднос со светлячками схвачены в лапы, и лелапсы снова столпились перед треножником с металлической коробочкой наверху. Сверкнула еще одна вспышка, затем развалины погрузились во тьму.

На чертог теперь падал только свет звезд и ущербной луны, вышедшей из-за облака. Тира и Горо сидели за колонной в восхищенном безмолвии.