Гаетан Суси - Лоскутный мандарин Страница 28

Пегги Сью ощутила острый приступ жалости. Она даже застонала — так ей было жаль прекрасную испорченную блузку. Ей было жаль до невозможности новый наряд Ксавье, который так ему шел. И вечер этот, закончившийся кошмаром, ей тоже было жаль. Она кляла на все лады и этот город, и театр, кляла Гильдию разрушителей. Господи! Она готова была начать судебный процесс, и если бы кто-то его возбудил, на ее поддержку можно было рассчитывать полностью!..

— Пойдем — сказала она, взяв себя в руки. — Не хватало еще, чтобы вдобавок ко всему мы и на последний поезд метро опоздали. Нам повезло, что станция рядом.

Подручный следовал за ней безропотно, как игрушка. Он смотрел себе под ноги широко раскрытыми глазами, продолжая оставаться в том же состоянии возбужденного умопомрачения.

— Это же надо! Ну и приключение! Это просто жуть какая-то!

— Да, просто ужасно, — произнесла срывающимся от слез голосом Пегги.

Но Ксавье думал совсем не о люстре, которая чуть заживо его не расплющила. Он думал об истории лоскутного Мандарина.

Глава 5

Лазарь ждал у входа в метро, все чаще поднося к губам небольшую фляжку с выпивкой, сделанную в виде кожаного мешочка с пробкой. Скоро он совсем опустел, и Лазарь, сжав его, выдавил на язык последние капли. Бурдючок был сделан из бобровой кожи. Мастер выкинул его без сожаления в сточную канаву. От выпивки во рту у Лазаря остался привкус гнили, как будто он высасывал из фляжки трупные соки, — при этой мысли разрушителю скрутило живот, и его едва не стошнило. Он прислонился к стене, рот его был открыт, слюна капала на одежду. Ему стало мучительно тоскливо. Потом он вынул из кармана фрака другую маленькую фляжку, и все повторилось заново.

— Саботаж и освобождение крыс — вот до чего я докатился. — Он сдавленно фыркнул, горько и пьяно. — С этим пора кончать.

В кармане у него лежала струна ми, оставшаяся от гитары нищего, которую он купил и разбил у того на глазах несколько дней назад. Такая струна могла выдержать сильное натяжение. Он проверял. В шутку ему ответили: «Она такая прочная, что борова выдержит, если повесить».

Время от времени он касался ее со странным чувством решимости и какой-то извращенной привязанности.

Он их заметил, когда они переходили улицу по дороге к метро. Лазарь тут же отошел в тень. Но, дойдя до тротуара, они остановились. Они были еще слишком далеко от него — примерно в шестидесяти шагах, и он не мог слышать, о чем они говорили.

Ксавье хлопнул себя ладонью по голове.

— Моя форма! — сказал он. — Я забыл взять сумку с формой разрушителя!

— Подожди! — крикнула Пегги, но подручный уже повернулся и стрелой понесся к театру.

Ей было неудобно бежать за ним в юбке. Она осталась ждать на углу, скрестив руки и покусывая губы. Место это было плохо освещенным, люди проходили редко. У нее возникло такое чувство, что она стала чьей-то легкой добычей, нежным лакомым кусочком плоти для ночных акул. Она не осмеливалась обернуться, боясь испугаться, но вся обратилась в слух. При виде птички, контуры которой внезапно обозначились между двумя прутьями решетки, Пегги бросило в дрожь, К ней неторопливо приближался Лазарь, но она его не заметила. Он подошел к ней.

— Ты выйдешь за меня замуж, Пегги. Мы вместе уедем на Баффинову Землю и там начнем все заново.

И Лазарь-Ишмаэль вынул из кармана пачку денег — несколько сотен долларов.

— Так что там лежит в твоей сумке? — спросил гардеробщик, у которого дел было немало, и все — гораздо более важные, чем вопрос Ксавье. (Все сотрудники были мобилизованы на охоту за крысами.)

— Одежда.

— Какого цвета?

— Одежда?

— Нет, сумка.

— Не знаю. У меня с цветом всегда проблемы. В следующий раз я не потеряю билет, обещаю вам.

Гардеробщик раздраженно стал рыться в массе сумок, оставшихся в гардеробе после бегства обезумевшей толпы.

— Ты хоть можешь мне сказать, какая там была одежда?

Через широко распахнутые двери Ксавье наблюдал за началом потасовки. Несколько нетрезвых мужчин намеревались проучить молодцев во фраках, слова уже начали переходить в удары. Вдалеке послышался вой сирен полицейских машин. Выйдя из себя, нетерпеливый гардеробщик повторил вопрос.

— У меня там лежит форма, — ответил Ксавье. — Рабочая одежда, рубашка там такая в клеточку. Розовая, кажется, если я правильно помню. Потому что, понимаете, я только начал осваивать эту профессию.

— Ты разрушитель?

— Подручный! — энергично ответил Ксавье, подняв палец, чтобы поправить гардеробщика.

Тот бросил пареньку сумку и посоветовал ему скорее отваливать подобру-поздорову, иначе он собственноручно зубы ему выбьет. Ксавье поспешно приподнял шляпу и без промедления выполнил желание гардеробщика. Он быстро промелькнул мимо бойни, которую устроили мужчины на ступеньках театра. Его можно было принять за игрока в регби, стороной обходившего место драки с сумкой под мышкой, которую он нес, как обычно несут футбольный мяч.

Пегги будто парализовало. Лазарь настойчиво совал ей пачку денег, которую так и держал в руках.

— На Баффинову Землю или еще куда-нибудь. Подальше на север. Потому что это очень далеко. Там никто не живет. Поедем на китобойном корабле. Видеть ничего не будем неделями. И пить я там больше не буду. Брошу пить.

Она чуть подвинулась в направлении станции метро, но он преградил ей дорогу. Она повернулась и пошла в противоположную сторону. Он следовал за ней, спокойно, с решимостью сомнамбулы. Ее трясло от страха. Она прекрасно понимала, что, бросившись от него бежать, окажется на еще более мрачных и безлюдных улицах. Это был фабричный район, однако ночью фабрики не работали. Там ее в два счета могли зарезать, изнасиловать, сделать с ней все что угодно, а потом выкинуть ее останки в мусор, и никто об этом даже не узнал бы. Ей очень хотелось упасть на землю и заплакать подобно маленькой девочке. Но она продолжала идти, а Лазарь, казавшийся безразличным и уверенным в том, что получит желаемое, неотступно следовал за ней. Он бубнил себе под нос какие-то мотивы, вдруг резко замолкая. Должно быть, мотивы его вдребезги разбитого детства. Даже на расстоянии двух метров, разделявшем их, она чувствовала запах перегара, которым от него разило.

Внезапно он поравнялся с ней, отрезав пути к отступлению, встал к ней лицом и заставил остановиться.

— Дай мне пройти или я закричу.

— Давай, ори сколько хочешь, все равно тебя никто не услышит. Послушай лучше. Выслушай, что я должен тебе сказать. Я боялся, что потерял тебя навсегда. Но в глубине души был уверен, что мы встретимся снова. Может быть, ты скажешь мне, что я не должен был искать с тобой встречи прошлой весной, когда ты выходила из парикмахерской? Ты соб… ты, может быть, собираешься мне сказать, что в жизни происходят такие вещи без всякой видимой причины? Я сразу же понял, кто ты такая. С самого первого взгляда.

— Но ты для меня никто, оставь меня в покое. Я боюсь тебя, мне надо идти домой.

Он никак не мог взять в толк, что может напугать девушку, — это обстоятельство озадачило его. Он даже оцепенел на некоторое время и от этого казался еще более пьяным.

— И это после всего, что было между нами.

— Не говори глупостей. Мы и двух раз с тобой не встретились!

— Что это меняет?

Он был искренне удивлен ее доводам и чуть ли не обрадовался их неубедительности. Потом с внезапной грустью проговорил:

— Я знаю, что ты все еще меня любишь. Иначе и быть не может. После всего, что мы вместе с тобой пережили. В кино. Около твоего парадного. Это просто нельзя забыть.

— Пожалуйста, прошу тебя, дай мне пройти.

Черты молодого человека стали тверже, голос его теперь звучал жестче, он стал говорить таким резким тоном, который иногда присущ исключительно пьяным людям. (Он как будто искал дорогу в пещере, где становилось все темнее, все тревожнее, где он сам уже тоже начинал бояться.) Он снова сказал:

— Я знаю, ты еще меня любишь. Я знаю это, даже если сама ты этому не веришь. Что дает тебе право заставлять меня так страдать? По какому праву!

Он все больше заводился, когда Пеги вздохнула с облегчением: вздернув подбородок, на приличном расстоянии от них на улице появился Ксавье. Он шагал большими шагами, как обычно ходят тощие долговязые люди, направляясь к ней и ее преследователю. Каким чудом он узнал, что она именно там? Наверное, специально отыскал ее, чтоб выручить из беды! (На самом деле все было гораздо проще: покинув театр, он просто заблудился. А потом вышел на первую улицу, которая вела к метро.)

А Лазарь снова стал размахивать перед носом Пегги пачкой денег.

— Я люблю тебя, — сказал он, силой заставляя ее взять деньги.

Она нервно рассмеялась — в смехе ее прозвучала благодарность, даже счастье.