Дарен Кинг - Том Стволер Страница 3

Марко Меккано закрывает глаза и как будто принюхивается. Как будто пытается уловить запах.

Только это не запах, а звук. Где-то на улице, за окном. Я подхожу к окну и выглядываю на улицу. Окно выходит на сад за домом. Там играют какие-то девочки. Очень шумно играют. Сразу видно, что им там весело.

— Hermana amistades. — Марко Меккано тоже подходит к окну. — Apestoso hermana.

— Может, тоже пойдем поиграем на улице?

Марко Меккано качает головой. Он не хочет играть на улице.

Он не хочет, а я хочу. Я бегу вниз по лестнице, ищу дверь, которая в сад. Вижу мистера и миссис Меккано и сразу от них убегаю. Не хочу, чтобы они меня тискали и подбрасывали к потолку. Мистер и миссис Меккано смеются, как будто я очень их рассмешил. Но я совсем не хотел их смешить. Я хотел поскорее добраться до сада, где играют те девочки. Они потому что такие красивые.

И вот я в саду, только девочек там уже нет. Есть только я, без никого. Чей-то голос говорит:

— Aceituna.

Я поднимаю глаза. Это Марко Меккано. Открыл окно в своей комнате и высовывается наружу и ест оливку. Рядом с домом растет оливковое дерево, ну, на котором оливки. Марко Меккано срывает оливку с дерева, ест ее и плюется в меня. Уже не оливкой, а косточкой.

Я смотрю на дерево. Оно очень большое, и сад тоже большой, и там много деревьев. Самые лучшие — это оливковые, на которых растут оливки. Оливки — это такие ягоды, они похожи по вкусу на оливковое масло. Ветки дерева тянутся прямо в окно Марко Меккано, тянутся ему в рот, оливки растут у него во рту, а потом — в животе, он их ест и плюет в меня косточки, он как живой автомат, который стреляет косточками.

Я прячусь за деревом. Смотрю вверх, на Марко Меккано, который высунулся из окна и высматривает меня, только он меня не видит. Потому что я спрятался.

Где же девочки?

Выглядываю из-за дерева. Смотрю вверх, на Марко Меккано, только его уже нет.

Ну, где же девочки? Их уже нет. Я их не вижу и даже не слышу. И не чувствую, как они пахнут. Они, наверное, вообще не пахнут. Потому что они красивые. Симпатичные. Смотреть на девчонок — это как будто смотреть на цветы, и на солнышко, и на мороженое, и на маму. Я иду их искать. Куда же они подевались? Я сейчас разозлюсь. Они, наверное, прячутся от меня, как я прячусь от Марко Меккано, только он косточками плевался, а я косточками не плююсь, у меня даже нет косточек, чтобы плеваться. Эй, девчонки, вы где?! Тут в саду столько деревьев, за которыми можно спрятаться, и они где-то прячутся, эти девочки. Прячутся от меня за деревьями. Им меня видно, а мне их — нет. Они прячутся и смеются надо мной. А я их ищу, этих девочек, которые… Я что-то нашел.

Наклоняюсь, смотрю. Это такая девчоночья штучка, чтобы носить на руке. Украшение. Браслет. Очень красивый браслет, розовый с белым, как будто цветы и ракушки нанизаны на ниточку друг за другом. Я смотрю на него. Думаю, думаю, думаю. Стучу пальцем по лбу. И вот что я придумал: главное, это не что я нашел, а — где. Браслет лежит на дорожке, которая маленькая и отделяется от большой, где я сейчас. Я сворачиваю на маленькую дорожку и иду по ней. Ищу этих девочек, которые…

Я опять что-то нашел.

Это кукла, она тоже девчоночья. Все девчонки играют в куклы, в свои девчоночьи игры. Я поднимаю ее, смотрю. У нее голубые глаза, такие большие-большие. Чтобы лучше меня видеть. Только кукла, конечно, меня не видит, потому что она не живая, она игрушечная. Она вообще не настоящая. А я настоящий. Я опять думаю. Очень задумчиво думаю. Стучу пальцем по лбу. Потом кладу палец в рот. И вот что я придумал: все эти штуки — они девчоночьи, значит, их обронили те девочки. Значит, они были здесь. Они здесь играли, а потом ушли. Но, наверное, они где-то рядом. Я иду по дорожке, смотрю под ноги, а вдруг я еще что-то найду…

Вот, нашел.

Это трусики. Тоже девчоночьи. Девчоночьи — они точно такие же, как мальчишечьи, только красивее. На них узор из цветочков и такая смешная оборочка вместо резинки. Я поднимаю их. Думаю, думаю, думаю. Кладу палец в рот, так удобнее думать. А думать приходится очень задумчиво, очень-очень. Я знаю, что думать о трусиках, которые девчоночьи, это нехорошо, если мама узнает, она будет ругаться. Но как же не думать о трусиках, если вот они, трусики. Это девчоночьи трусики, значит, девчонки должны быть где-то поблизости. Только их нигде нет. Где они? — вот вопрос.

Может быть, в том деревянном домике?

Я подхожу к деревянному домику, тихо-тихо. Я не буду его трогать. Он весь деревянный, и можно занозить руку, и тогда будет больно, и придется бежать с плачем к маме. А мама возьмет металлический пинцет и достанет занозу. Потом посадит ее в саду, и из нее вырастет дерево. Потом дерево срубят, распилят на доски, а из досок построят деревянный домик.

Я не буду трогать его руками, ну, домик. Чтобы не занозиться. Лучше я заберусь на дерево. И я лезу на дерево, которое стоит рядом с домиком, лезу на самый верх, высоко-высоко. А потом лезу вниз и спускаюсь на крышу домика. Очень тихо, чтобы меня не услышали. Ложусь на живот. Ползу к самому краю. Свешиваюсь вниз головой и смотрю в домик.

Да, они там, эти девочки. В домике.

Только они перевернуты вверх ногами.

Э…

Я думаю, думаю, думаю.

Нет, они не перевернуты вверх ногами, это я висю… нет, вишу вниз головой, и поэтому мне кажется, что все перевернуто вверх ногами. Они сидят в домике, эти девочки, и разговаривают. Не перевернуто, а нормально. Когда вниз ногами и вверх головой. Мне все слышно, о чем они говорят. Потому что окно разбито, и они говорят громко. Первая спрашивает:

— А кем ты станешь, когда вырастишь?

— Ну, — отвечает вторая. — Когда я вырасту, я стану дамой. Из Дании. Да. Дамой из Дании.

— Но ведь ты не из Дании. — Громкая девочка говорит: — Ты отсюда. Ты не можешь быть дамой откуда-то из другого места. Потому что ты не оттуда.

— Я поеду туда. — Девочка, которая не из Дании, говорит: — И буду там жить долго-долго. А потом, когда я вернусь, я уже буду оттуда.

— Тебя мама не пустит.

— А вот и пустит. — Девочка, которая не из Дании, говорит: — Я буду старше, чем мама. Когда я вырасту.

— Не будешь старше. Когда ты вырастешь, твоя мама вырастет еще больше. — Громкая девочка говорит: — Так не бывает, чтобы кто-то был старше, чем мама.

— Мой дедушка старше, чем мама.

— Он потому что мужчина. — Громкая девочка говорит: — Мужчины всегда старше женщин. На два года старше. Всегда. Ты что, не знаешь? Ты вообще ничего не знаешь.

— Я знаю много чего.

— Например?

Девочка, которая не из Дании, говорит:

— Я буду королевой.

— Не будешь ты королевой. — Громкая девочка говорит: — Ты будешь бедной пейзанкой.

Еще одна девочка, третья, смотрит на громкую девочку и говорит:

— А кто такая пейзанка?

— Жена фермера, в деревне. — Громкая девочка смотрит на девочку, которая не из Дании, и говорит: — Вот кем ты будешь. Бедной женой фермера.

Девочка, которая не из Дании, качает головой.

— Я буду королевой. И я прикажу, чтобы тебя казнили. Повесили на веревке. И ты будешь висеть, пока твои глаза не превратятся в бриллианты. А когда они превратятся в бриллианты, я их выковыряю и продам. И куплю себе красивое платье. И выйду замуж. За храброго рыцаря, который съедобный. Нет, не съедобный. С хорошим вкусом.

— Не выйдешь ты замуж за рыцаря. — Громкая девочка говорит: — Потому что ты будешь уродиной. И рыцарь, который с хорошим вкусом, тебя испугается и убежит. И ты останешься старой девой. А потом выйдешь замуж за какого-нибудь отшельника.

Третья девочка, которая редко когда говорит, смотрит на громкую девочку и спрашивает:

— А кто такой отшельник?

— Это такой очень противный старик, который все время живет один. И еще он воняет.

Девочка, которая не из Дании, качает головой.

— Он не будет вонять. Я его вымою. И причешу. И мы с ним сделаем ребеночка.

— Вы с ним сделаете ребеночка, только он будет мертвый. — Громкая девочка говорит: — И нянька выбросит его на помойку. Или съест.

Третья девочка, которая редко когда говорит, смотрит на громкую девочку и спрашивает:

— Это что?

— Что? Нянька или помойка?

Третья девочка показывает на что-то. На окно. На меня.

— А, ты об этом. — Громкая девочка говорит: — Это какой-то мальчишка. Давайте его поймаем.

Они меня не поймают, я от них убегу. Я уже убегаю. Слезаю с крыши, даже, вернее, не слезаю, а падаю. Приземляюсь на что-то мягкое. Прямо на голову. Как солдаты, которые по телевизору. Я почти как солдат, только маленький. Я еще маленький, я — Том Стволер, и я бегу со всех ног. Я в жизни так хорошо не бегал, вот как сейчас.

Сейчас я бегу, убегаю, и поэтому мне некогда думать.

Я потом буду думать, когда не буду бежать.

Наверное, хватит бежать, я уже долго бегу, очень долго. Надо сесть, отдохнуть. Отдышаться. Я сажусь и отдыхиваюсь… нет, отдышиваюсь. Сердце колотится в животе: бум-бум-бум. Как будто меня отругали, и мне обидно. Но меня не ругали, и мне не обидно. Я здесь. В саду. Сад очень-очень большой, просто огромный. Я смотрю по сторонам. Вообще ничего не видно. Видно только деревья. Я как будто солдат, только не в армии, а в саду. Я в армейском саду, прячусь от девочек. Девочки — они как будто враги. Ну, которые плохие. Которые не за наших. Они меня ищут, хотят взять в плен. Только у них ничего не получится. Они потому что девчонки, а я — мужчина. Я — солдат, прячусь в саду от врагов. Нужно сделать все правильно, как положено в армии: замаскироваться, нарисовать на лице полоски. У меня нет с собой краски, но можно взять землю и смешать ее со слюной. Да, я все правильно делаю. Развожу землю слюной, пальцем рисую полоски у себя на лице. На щеках и на лбу. Как положено в армии.