Теннесси Уильямс - Рыцарь ночного образа Страница 35

И что теперь делать, Бу? Ты понимаешь, какая тут заключена трагическая ирония? Бедняжка Вайолет никогда, никогда не соответствовала тому положению, которое она теперь занимает в жизни, ее, мне кажется, внезапно вынесло далеко за пределы ее возможностей, и она стала бы самой счастливой девочкой, если бы осознала свой потенциал и никогда бы его не превышала. Только я чувствую, Бу, что эту трагедию жизнь еще может исправить. Если Брейдена и Бейб с такой силой потянуло друг к другу, и обнаружилось такое родство душ, я думаю, это Божья воля, и наша моральная обязанность сделать все, что в наших силах, чтобы они почаще встречались. Я пишу тебе, потому что у тебя идеальные возможности свести их там вместе, а я могу сводить их вместе тут, и можешь мне поверить, что гораздо труднее будет удержать Бейб и Брейдена на расстоянии, чем свести их друг с другом. Бу, ты меня понимаешь? Я понимаю, что это совершенно ненужный вопрос, потому что ты не смогла бы понять меня, только если бы была слепа, как десять летучих мышей на колокольне, чего, конечно, о тебе не скажешь. Твой нюх и твои мозги никогда нельзя было провести. Я думаю, такие невинные мероприятия, банкет, пикник и всякие забавы спасут жизни двух прекрасных молодых людей, провидением предназначенных друг для друга. Только прошу тебя, Бу, держи язык за зубами, и если тебе мое предложение кажется таким же чудесным, как и мне, то немедленно телетайпируй мне одно единственное слово «чудесно», но если у тебя есть какие-то оговорки или вопросы, то пошли мне одно слово «туман», и —…

— Ой, — вскрикнула мисс Гудли, — у меня сломался карандаш!

— Какого черта, — завопила мамаша Пирс, — что творится сегодняшним утром!

Мисс Гудли, ни разу не слышавшая, чтобы ее работодательница так сильно выражалась, помчалась, всхлипывая, в туалет, чтобы привести себя в чувство.

Пока она была там, мамаша Пирс завершила свой сеанс «Виброчуда» и, поскольку делать ей в тот момент было нечего, лениво взяла телеграмму, пришедшую утром. Так случилось, что телеграмма была от Гевиннера. В ней стояло: «Дорогая мама, я был потрясен и очень опечален известием, что мой дорогой отец переселился на небеса. Чувствую, что должен быть с тобой в этот тяжелый и горестный момент, и останусь при тебе столько, сколько необходимо, чтобы придумать способ, как избежать излишнего сокращения моих расходов на путешествия. Заклания упитанного тельца не требуется, но ждите моего возвращения домой в ближайшие несколько дней. Точную дату телеграфирую позднее. С преданнейшей любовью, Гевиннер».

— Господи, смилостивься над нами, — закричала мамаша Пирс. Она заметила, что на телеграмме не было ни номера телефона, по которому можно было бы позвонить, ни адреса, по которому можно было бы ответить и дать Принцу знать, как мало она нуждается в его присутствии, чтобы поддержать ее в этом новом вдовьем состоянии.

А теперь еще дальше уйдем назад, ко временам, когда Гевиннер был весь в нетерпении — с той своей шестнадцатой весны, с того утра той весны, когда его спутник и наставник, покойный мистер Гораций Гривз, так быстро и легко убедил отца и мамашу Пирс в том, что их первородному сыну, Принцу из башни, будет гораздо полезнее заниматься гуманитарными науками, путешествуя по разным заграничным странам и морям. Покойный доктор Гривз едва начал свое обращение к родителям, как покойный мистер Пирс заорал: «Прекрасно, чудесно, великолепно, ради Бога, отправляйтесь», а мамаша Пирс почти одновременно позвонила шоферу, чтобы быстро, как молния, он отвез ее сына и его наставника в аэропорт и не выпускал их из вида, пока они не сядут в самолет, а самолет не оторвется от земли.

Так начались путешествия Гевиннера с его спутником и наставником.

Гевиннер расцвел во время этих путешествий, а его спутник и наставник впал в нервное состояние, осложненное бессонницей и завершившееся ударом, за ним последовали несколько рецидивов, после которых он в конце концов немного пришел в себя на баварском курорте, специализирующемся на лечении нервных расстройств с помощью льда. Бедного доктора Гривза на три месяца обложили льдом, его температуру поддерживали на уровне температуры тела рыб и ящериц, и во время этого ледникового периода в стоической жизни доктора Гевиннер каким-то образом умудрился попасть в военно-морской флот. Его рывок во флот оказался чрезвычайно коротким, он продолжался всего десять дней плюс-минус несколько минут. После чего Гевиннер вернулся к штатской жизни, а его имя и все, к нему относящееся, было вычеркнуто из всех анналов военно-морских сил, как будто он, Гевиннер, вообще никогда не существовал.

Гевиннер тогда телеграфировал доктору Гривзу: «Вылезайте изо льда и давайте гудеть дальше». И так случилось, что доктора Гривза именно в тот день, когда телеграмма настигла его, вышли изо льда, и хотя у выдающегося ученого и воспитателя в области гуманитарных наук не было достаточно времени полностью оттаять, он не менее Гевиннера страстно желал снова начать гудеть, особенно где-нибудь в области экватора.

Два события произошли непосредственно друг за другом и привели к задержке продолжения их путешествий, и эта задержка на самом деле больше напоминала полную отмену. Одно из этих событий было уже упомянуто: фатальный несчастный случай с доктором Гривзом на Манхэттене, в районе Тертл-бей, произошедший по иронии судьбы во время прощального банкета на крыше пятиэтажного городского дома, банкета, на котором главным, и единственным, блюдом был вид грибов, обычно относимый к поганкам, под влиянием которых добрый доктор принял себя за парашютиста и окончил свои земные путешествия внизу на безжалостном тротуаре. О втором событии, однако, еще предстоит рассказать. Это была небольшая информация, полученная Гевиннером от служащего банка — информация, что его отец в настоящее время похоронен на семейном участке, а все имущество перешло в ведение мамаши Пирс и младшего сына, Брейдена. Это обстоятельство произвело тяжелое впечатление на Гевиннера, поскольку означало, что его денежные поступления больше не будут соответствовать его прежнему изысканному стилю жизни и возможности путешествовать по всему свету.

Гевиннер вполне здраво полагал, что если он на какое-то время вернется домой, у него не займет много времени убедить мамашу Пирс и младшего брата, что будет гораздо лучше, если он, Гевиннер, продолжит свои путешествия в том роскошном стиле, к которому он привык.

Хотя Брейден Пирс, брат Гевиннера, был на год его моложе, он обладал зрелостью семейного человека, в то время как Гевиннер все еще выглядел грациозным подростком — благодаря своей стройности и качеству кожи, такой гладкой, что она казалось лишенной пор, как тончайший шелк, при взгляде на который забываешь, что он соткан из нитей.

Гевиннер жил в башне дома из серого камня, спроектированного в виде старинного замка, но построенного в стиле поп-арт. Он поселился в башне, еще когда ему едва минуло десять лет, чтобы быть как можно дальше от семейной жизни Пирсов, насколько это позволяла география дома, к тому же у него была железная пожарная лестница, спускавшаяся от окна до лужайки, так что его непрерывные входы и выходы посреди ночи не будили никого из семьи. Его звали Принцем как из благоговения, так и в насмешку за природное изящество.

Брейден Пирс выглядел так, как выглядят игроки в американский футбол, когда перестают заниматься спортом, уходят в бизнес и женаты уже несколько лет: раздобревший, растолстевший, с начавшим багроветь лицом, то есть превратившийся в бычка, который сметает все препятствия одной своей массой и энергией движения, который смягчается от обильной выпивки к сорока пяти — пятидесяти годам, и у которого не выдерживает сердце к шестидесяти.

Как раз в это время Брейден был на вершине своей мужской силы. Его жена, Вайолет, по утрам выглядела бледноватой и сыроватой, как будто ночи она проводила в парилке. Их спальня, к несчастью Гевиннера, находилась в точности под его комнатой в башне, и когда они занимались сексом — а было это практически каждую ночь — то оба рычали, как дикие звери в джунглях. Когда кончал Брейден, он выл и ругался, а когда кончала Вайолет, она кричала, как целый загон растревоженных павлинов. Очевидно, в экстазе они также катались и метались, сшибая все, что стояло на их прикроватном столике. Иногда по ночам мамаша Пирс даже подходила к их дверям и кричала:

— С вами ничего не случилось? Сынок, Вайолет, с вами ничего не случилось?

Никто из них, конечно, не отвечал. Вайолет продолжала всхлипывать и кричать, как будто ее душили, а Брейден — сыпать проклятия и ругательства еще минуты две после испуганного вопроса мамаши Пирс, а потом, наконец, они вдвоем отвечали хриплыми голосами:

— Нет, нет, мама, нет, мама, все в порядке, мама, иди ложись, мама.

Однажды их соседи — овдовевшая леди Фишер и ее холостой сын — пришли к ним сыграть партию в бридж, которая не успела закончиться, когда Брейден и Вайолет отправились спать. Гевиннер тоже участвовал в игре, поскольку любил перехитрить свою мать в бридж, и так они продолжали играть, когда по всему замку стали разноситься завывания, проклятия, религиозные и богохульные восклицания. Мамаша Пирс прокашлялась несколько раз, а потом попросила Гевиннера включить свой магнитофон, но Гевиннер, противно ухмыляясь, сказал: