Лайонел Шрайвер - Другая жизнь (So Much for That) Страница 39

Глинис, стремящаяся скорее набраться сил, время от времени возмущенно покашливала, демонстрируя таким образом свою косвенную причастность к происходящему. Он вышел из спальни со странным ощущением смакования ругательств на языке, схожим с кисловатым привкусом ката – листьев, которые, как объяснил Шеп, в Восточной Африке жуют дни напролет. Кат – легкий амфетамин, и Шеп его однажды пробовал. Он сказал, что при этом появляется раздражение, беспричинная нервозность, беспокойное ожидание чего-то, что может и вовсе не произойти. Он говорил, что такое состояние напоминало ему о Джексоне.

Толкнув дверь в кухню, Джексон с первого взгляда понял, что Флика пребывала в состоянии средней степени тоски – значит, она не может нормально ходить, говорить, дышать и даже плакать, в общем, все как обычно, – и ему повезло очутиться не в самом эпицентре катастрофы, а лишь стать свидетелем легкого шторма, который они уже давно считали нормой жизни. Флика зло посмотрела в его сторону и сквозь зубы процедила приветствие. Все остальные члены общества поддержки уверяли, что их дети всегда милы и вежливы – потому что никто уже не обращает внимания на их выходки, – все счастливы уже тому, что в добром здравии встречают новый день, – Джексон всегда подозревал, что родители говорят неправду. Но даже если они и не лгали, ребенок Джексона все равно оставался угрюмым, замкнутым мизантропом.

Флика сидела за обеденным столом, с сосредоточенным лицом склонившись над учебниками, и слюна струйкой стекала на страницу. Ей следовало бы вытереть рот, но она не обращала внимания на капли, расплывающиеся на задачах по алгебре.

– Не понимаю, зачем мне учить разложение на множители, если я не проживу столько, чтобы воспользоваться всей этой ерундой, – ворчала она.

– Ну, если тебе станет легче, – перебил Джексон, – скажу, что и те твои одноклассники, которые будут жить до девяноста пяти, тоже никогда не станут пользоваться разложением на множители.

– Думаю, если мне суждено скоро умереть, я должна иметь право сама выбирать, когда этому случиться. А все это нельзя назвать приятным времяпрепровождением для жизни, равной по продолжительности собачьей.

– Если бы мы позволили тебе прожить столько, сколько живут собаки, – и при этом не учиться, – ты бы даже не смогла решить, чего хочешь.

– Я бы смотрела сериал «Друзья».

– Умница моя. Ты бы очень скоро устала от «Друзей».

– Дрянь, – не унималась Флика. – Это не для меня, а для таких, как вы с мамой. Не хочу делать вид, что я такая же, как все дети, и ходить в школу. И чтобы вы могли делать вид, что у нас нормальная семья. Представляли бы, как я окончу школу, поступлю в колледж, выйду замуж и у меня будут свои дети. Я бы притворялась, что тоже этого хочу, пусть это и не так. Все ложь, я от этого устала. Предупреждаю, больше не играю в эти игры.

Проблема заключалась в том, что Джексон был с ней согласен. Возможно, они оберегали Флику, поддерживали ее «наивность», читай «неведение», и так им было легче, но в наше время, в эпоху Интернета, трудно что-то долго скрывать от детей. Они с Кэрол впервые подключились к Интернету в 1996-м, и это было их фатальной ошибкой. Флика моментально оценила новшество, и первый ее запрос – в «Альта Висте» или на портале «Нозен Лайт» – было название ее болезни. Она сбежала вниз (вернее, проковыляла по ступенькам, покачиваясь от стены к перилам), и ее вырвало, из глотки, словно снаряды, вылетали последствия негодования и возмущения. На нее подействовало не столько прочитанное, сколько тот факт, что родители скрывали от нее все это. Тогда ей было восемь.

Сегодня он внутренне противился продолжению начатого трагедийного представления. Следовало вести себя крайне осторожно и сказать, что медицина не стоит на месте и постоянно появляются новые методы лечения, поэтому ей не стоит делать поспешные выводы о том, сколько она проживет. Ему следовало напомнить Флике, что раньше большинство детей с СВД не доживали и до ее возраста, – когда она родилась, никто не предполагал, что она протянет более пяти лет, – сейчас же такие люди живут и более тридцати лет. Эти слова постоянно звучали на встречах с группой поддержки, но Флика великолепно знала, что если обратиться к статистике, то все они умирали до тридцатилетнего рубежа. Флика не хотела, чтобы отец вел себя как лидер группы поддержки, да и ему это было неприятно.

– Посмотри на это с другой стороны, – сказал он беззаботным голосом, – если ты знаешь, сколько дней проживешь, значит, ты можешь их подсчитать.

– Ха-ха. Кстати, мама оставила тебе на плите чоризо с нутом.

– Вкусно? – смущенно спросил он, беря вилку. Она фыркнула.

– Мне-то откуда знать?

Джексон переложил еду в тарелку и поставил в микроволновку.

– Выбора у нас нет, Флика. Ты обязана ходить в школу, таков закон.

– Поверить не могу – мой отец согласен с законом. «Деспотичная тирания», я тебя же цитирую. Кроме того, можно перейти на домашнее обучение.

– Твоей матери приходится работать для того, чтобы обеспечить тебе медицинскую страховку. У нее просто не останется времени…

– Ей не придется постоянно возиться со мной. Я могу сама тихонечко сидеть или читать что-нибудь. Мне же не надо постоянно надевать жилет для дыхания, совать таблетки, делать всякие упражнения или пшикать искусственные слезы.

– Пшикать? Так ты полагаешь, тебе не нужно получать образование.

– Да. Какой смысл делать из меня полноценного члена общества, когда я не смогу даже стать по-настоящему взрослым человеком. Для меня посещать школу все равно что сидеть с няней. Мне не нужно знать причины начала Гражданской войны, вы это должны понимать. Что изменится, если я все это выучу? Знания кремируют вместе со мной. Выражаясь литературным языком, они превратятся в дым.

Услышав, как Флика легко употребляет слово «литературным», он испытал внезапное чувство гордости. Любопытно, как ему удалось научить ее отчаянно защищаться и придерживаться своей линии во время их разговоров. В этом смысле душа его была за нее спокойна. Это качество их объединяло.

– Неужели тебе не нравится общаться с детьми, заводить друзей?

– Не очень. Я для них что-то вроде живого талисмана. Общаясь со мной, они доказывают самим себе, какие они хорошие. Возвращаясь вместе со мной из школы, получают возможность похвастаться родителям, какие они толерантные, что идут рядом с этой тощей, корявой девчонкой, которая шатается из стороны в сторону, словно вот-вот упадет. Они считают, что выполнили свой долг, и больше меня не приглашают.

Звякнул таймер микроволновки, и он сел с тарелкой напротив дочери. Кусок с трудом лез в горло.

– Мне казалось, что твои учителя и одноклассники относятся к тебе с уважением.

– Потому что они сейчас считают меня умной, а когда я впервые открыла рот, чтобы что-то сказать, подумали, что я идиотка. Я разговаривала как идиотка. Я немного задыхалась, и у меня была грудь – не подумай, что грудь для меня что-то значит, папа. Пожалуйста, не покупай мне всякие лифчики с подложками, у меня все равно никогда не будет парня. Понимаешь, все считают поразительным, что я вообще умею строить предложения. И что я похожа на Стивена Хокинга.

Папа, ты даже не представляешь, сколько раз я слышала, что разговариваю в точности как он. Ничего себе комплимент! Он похож на дебила.

– Могло быть и хуже.

Джексон подул на кусок колбаски и мысленно извинился. Разумеется, слова о том, что она очень умная, – полная чушь. Она рисовалась перед ним, говоря о том, какой умной ей надо быть, чтобы понять, что в глобальном смысле она не такая уж и умная.

– Я получаю лучшие оценки, чем заслуживаю. Пишу я отвратительно. Печатать не умею. Но ни у кого из учителей не хватает смелости меня завалить. Такое впечатление, что они боятся быть арестованными за это. Все это похоже на дискриминацию.

Поскольку ее сочинения всегда несли в себе какой-то тайный смысл, порой несколько комический, а мысли имели явное сходство с анархичными высказываниями отца, Джексон немного обиделся.

– Твои работы короткие, но куда более оригинальные, чем у твоих одноклассников, уж в этом можешь мне поверить.

– Возможно, – кивнула Флика. – Но этим тормознутым все равно. Они будут охать и ахать, если я смогу открыть пачку с хлопьями. Меня все боятся. Всех уже предупредили, что я могу «расстроиться». Знаешь, так говорит мама, спокойно, ласково, когда хочет меня связать. Если в школе когда-то увидят мой приступ, они испытают ужас. Как в «Сумеречной зоне», когда маленький мальчик превращал всех, кто с ним спорил, в «Джека из коробочки»* или отправлял на кукурузное поле. Поэтому никто не велит мне замолчать и не накажет за невыполненное задание. – Флика смяла лист и бросила шарик в мусорную корзину.

Она промахнулась.

* «Джек из коробки» – популярная детская игрушка; коробка с фигуркой, выскакивающей, когда открывается крышка.