Пьер Гийота - Могила для 500000 солдат Страница 5

— Как тебя зовут?

— Мантинея.

— Как долго ты в рабстве?

— С самого рожденья, моя мать пела в Опере, когда ваши солдаты взяли город.

— Мои родители погибли на войне, которую мы вели против вас, мы с тобой брат и сестра.

Он берет руку рабыни, целует ее, поднимаясь до рукава блузки.

— Не трогайте меня, завтра меня продадут вдове вашего прежнего принца, у нее четыре сотни рабынь в ее домах и угодьях, восемь сотен на заводах и в рудниках, они мрут по десятку в день, и их тут же заменяют новыми. Говорят, что она людоедка. Она покупает меня, чтобы сожрать.

Рассеянный отблеск зари смешивается с газовым светом лампы на потолке. Лица бледны, глаза закрыты, кровь струится в венах рук, Бактриана в коридоре отбивается от раненого, она оттаскивает его от стены, он держит ее за плечи, перебинтованными пальцами пытается сорвать с нее блузку, тянется губами к губам Бактрианы; другие раненые, лежащие и сидящие в кровавой полутьме палаты, вопят, хрустят суставами, сдирают повязки, смеются, распахивают пижамы, вынимают члены, впиваясь глазами в раненого, держащего Бактриану; Иериссос отнимает руку от руки Мантинеи, выбегает в коридор, вырывает Бактриану, бьет солдата по лицу, рот раненого разорван, на кулаке Иериссоса кровь, раненый плачет:

— Господин лейтенант, вы ударили раненого.

— Не можешь сдержать себя — все вы как несмышленые щенки. Иди спать.

Солдат, понурившись, пижама спущена до середины ягодиц, возвращается в палату, закрывая разбитые губы ладонью; Иериссос стирает кровь платком, облокачивается на подоконник; серенькая заря проявляет башни, купола и флаги дворца, по террасе проходят жрецы, их сандалии из ослиной кожи мокнут в ледяной воде луж, листами их книг играет ветер; внизу, на винтовой лестнице, неподвижно застыли их маленькие рабы с орарями в руках, ожидая конца мессы, ткань рубашек и шортов трепещет на ветру; на перекрестках разворачиваются взводы, наброшенные плащ — палатки трещат на свежем ветру, как горящий бензин; группы рабов, беглых, ищущих защиты, жмутся к воротам дворца; солдаты отсекают, стреляют, топчут, оглушают, рабы рассеиваются, бегут, прижимаясь к домам, залпы сбрасывают их на тротуар или кидают на стену; муниципальные поливальные машины опрыскивают улицы; блестят обмытые трупы с разделенными струей воды проборами; окрашенная кровью вода стекает по мостовой, взбивая пену вдоль тротуаров, дворники наваливают трупы в пасти грузовиков вместе с остывшим пеплом и экскрементами.

Священники спускаются, опираясь на плечи маленьких рабов, отирая орарями холодный пот со лбов. Агония закончена; их свободные руки скользят по перилам лестницы; голуби планируют на балюстрады, скаты, оттаявшие крыши, сливающие дождь, росу, птичий помет; сонные вороны ищут свои щели, натыкаясь на пасти драконов, груди граций, антенны и стяги; рубашки и шорты маленьких рабов под дождем прилипли к торсам и бедрам; Иериссос возвращается в зал столовой, Мантинея дрожит, Иериссос трогает ее плечо, Мантинея склоняет голову, ее щеки и ресницы соприкасаются с ладонью Иериссоса, который поднимает пальцы к губам Мантинеи; взгляд вождя и порыв ветра из двери застают их врасплох, Мантинея снова берет со скатерти свое полотенце, прижимаясь животом, стянутым блузкой, к столу, Иериссос кладет руку ей на грудь; он догоняет вождя у двери, министры сторонятся, некоторые оглядывают его с ног до головы.

В машине, рядом с вождем, дремлющим в надвинутой на лоб черной шляпе — Иериссос, поднятый воротник закрывает мочки ушей; маленький раб в набедренной повязке из мешковины присел на корточки у кровавого ручейка; его руки шарят в сливе водостока, он вынимает их, перепачканные кровью до локтевого сустава, поднимает над головой, смотрит на Иериссоса блеклыми зрачками, налитыми кровью; Иериссос сжимает подлокотник, мальчик бежит за автомобилем, обхватив руками лысый череп; рука вождя трогает бедро Иериссоса:

— И все-таки я разбил этого врага.

Иериссос поворачивает голову, протирает заднее стекло; мальчик бежит, пританцовывая, кровь стекает ему на грудь, заполняя впадину пупка; шофер видит его в зеркале заднего вида; вождь снова засыпает, Иериссос замечает начертанный на блестящем затылке шофера крест, полуприкрытый шарфом; машина замедляет ход, мальчик обгоняет ее, его окровавленная рука скользит по стеклу, шофер со стуком открывает свою дверцу, мальчик прыгает на тротуар, шофер жмет на газ, он видит кровавый крест на стекле рядом с Иериссосом, направляет машину на ребенка, тот, подвернув ногу, падает, правое переднее колесо давит его голову, волочит по шоссе; проснувшийся вождь двумя руками вцепился в спинку переднего сиденья, капля слюны стекла на его подбородок; Иериссос открывает свою дверцу, выбегает, опускается на колени перед ребенком, освобождает его голову, вывихнутые кости плеча перекрещены где-то в горле; машина отъезжает, шофер дрожит, уткнув голову в рукава пальто, размотавшийся шарф висит на руле, Иериссос поднимает тело на руки и убегает. Вечером:

— Хозяин, лейтенанта Иериссоса видели в руинах Лектра. Арестовать его?

— Нет, после каждого из своих побегов он возвращался еще послушнее, еще нежнее, его щеки и плечи хранили аромат ветров. Пусть он побегает, покроет потом свой лоб, мороз сделает твердыми его губы, пальцы, его член, а потом весна смягчит его кожу.

Враги вновь вошли в Экбатан. Иериссос спустился с Лектра в предместье рабов, однажды вечером остановился перед одной из лачуг и услышал обращение того офицера, что сбежал на Букстехуде, голос призывал к сопротивлению даже тех, кого Лектр лишь недавно пропустил за свою ограду:

— Эта битва, что ведется против врага, способного поработить ваших хозяев, для своего победного завершения требует вашего участия, тогда вы избавите своих детей от еще более тяжкого ига, а я обещаю вам, что заставлю ваших хозяев, после того, как вы их освободите, даровать вам волю.

Иериссос входит, видит рабов, собравшихся за столом у транзистора. Солнце освещает вершину Лектра, острия ограды, угли сожженных столбов, вражеские всадники скачут по берегу, копыта лошадей топчут тела юных бойцов сопротивления, расстрелянных ночью, присыпают их песком; всадники поднимаются на дюну, галопом пересекают улочки предместья, топчут детей, играющих на песке в бабки; каска одного из всадников падает на окровавленный песок, всадник спрыгивает с седла, лошадь мчится дальше, всадник с каской в руке бежит за эскадроном, исчезающим за воротами Экбатана в облаке кровавой пыли и взметенных отбросов; рабы выходят из хижин, подбирают детей, ласкают их раздавленные руки и ноги; один из них держит ребенка за челюсть, выбитую ударом копыта, ребенок кричит, пальцы ног вывернуты; Иериссос в разорванной в клочья униформе бежит за ребенком, у которого оторвано ухо и выбиты зубы, тот взбирается на скалу Лектра, Иериссос хватает его за плечи и отводит в свою хижину; с полотенцем на шее, он выходит в садик, мыло щиплет ему глаза; два танка ползут по берегу, взбираются на дюну, гусеницы срывают дерн и корни, башня поворачивается, пулемет прошивает буруны, потом вершину Лектра, где на ограде белеет разорванный парашют: партизан прячется в руинах, руками сбивая пепел с обгоревших столбов; Иериссос возвращается в хижину; два раба, посланные вождем, стучатся в дверь; мать прячет в углу раненых детей, Иериссос открывает дверь:

— Хозяин хочет знать, здоров ли ты.

— Скажите хозяину, что я один, что бремя власти переполнило меня страхом, что дворец населен убийцами.

Раб вцепился рукой в член Иериссоса, тот отпрянул, отдирая ладонь раба от ширинки форменных штанов.

Рабы ушли. Они направились в Экбатан; тот, что касался Иериссоса, поднес ладонь к губам вождя.

Иериссос с полудня до ночи готовил выступление тайной армии рабов; одному из них вплавь удалось достичь Букстехуде, он вернулся сквозь пулеметный огонь и упал, истекая кровью, на циновку Иериссоса; в его сжатом кулаке нашли смятый листок, покрытый указаниями и обещаниями оружия.

Рабы понемногу организовывались в отряды: танки поджигались, склады взрывались, свободные бойцы вначале испытывали некоторое отвращение к своим новым товарищам по борьбе, во время привала жаловались на вонь, на неуклюжесть и разболтанность этих рабов, привезенных бог весть откуда.

Однажды вечером Иериссос вошел в спальню вождя, тот сидел в кресле перед освещенным столом, заваленным бумагами, над ним склонился лакей; Иериссос подошел, вождь повернулся в пол — оборота, прогнал лакея ударом кулака по заду, встал, Иериссос подошел ближе, вождь положил ему руку на бедро:

— Я знаю, ты командуешь армией подростков и рабов. Проведи меня как — нибудь ночью в твой лагерь, я хочу смотреть, как они спят: оружие между колен, в горле трепет, пупок открыт, губы и щеки лоснятся от жира и вина, грудь волнуется, член вздыблен голосами и образами мечтательной дремы. Ты здесь и капитан на Букстехуде — вот две артерии моего сумеречного сердца. Я прикрываю вас с двух сторон, а когда война во всем мире будет закончена, Септентрион повержен и разорен, вы оба приговорите меня к смерти. Ты оставлял меня не раз, чтоб спасти какого — нибудь раба от мучений. Теперь я предаюсь тебе. Ты живешь за меня в свете и суете, из которых я не могу зачерпнуть и горсти. Ты едва позволяешь мне испить с твоих щек, с твоих ладоней пот твоих деяний. Я был рожден даровать волю, а не составлять, день за днем, списки заложников. Они навязывают мне септентрионских лакеев, они выворачивают мои носки, их шпионы смеются за дверью, когда я сажусь на унитаз. Ты воняешь рабом. Они тебе подчиняются? Сегодня утром я видел одного на крыше дворца, он менял чугунный водосток, кровь стекала с его пальцев на искореженный металл; выпрямившись, он долго смотрел, как дым, выходящий из трубы, на которую он опирался, тает в свете дня; он перехватил мой взгляд, опустил глаза; ветер раздувал его рубаху; он поднял глаза, они были омыты росой и кровью, я едва сдержался, чтоб не столкнуть его в пропасть, как камень. Ты останешься на ночь? Он накрыл ладонями уши Иериссоса: