Теннесси Уильямс - Рыцарь ночного образа Страница 51

Я опять ничего не сказал.

— Что с ним? — спросила она меня через какое-то время.

— Чахотка, — ответил я ей.

Она сделала вид, что шокирована.

— Это плохо? — спросила она.

Я рассказал ей, что в мемфисской больнице у него уже вырезали одно легкое, потому что рентген показал, что оно все съедено болезнью.

— Почему мне никто об этом не сказал? — спросила она.

Она посидела там и немного похныкала, я молчал и продолжал смотреть на нее.

— Не везет мне, — сказала она. — Вам не понять, как это бывает с нами, с женщинами. Я работала в магазине бакалеи в Билокси.

— И что вы хотите рассказать, — спросил я, — историю всей вашей жизни?

— Нет, — сказала она. — Просто хочу кое-что сказать. Я тогда была худенькая, не красила волосы и была очень привлекательна. Мне тогда было пятнадцать, и я не гуляла с мальчиками. Я была хорошенькая, как любая девочка в моем возрасте. И вы можете себе представить, что произошло. Управляющий магазином стал все время ходить мимо меня, и каждый раз касаться моего тела. Сначала руки, он каждый раз слегка щипал меня за руку, потом плечи, потом дело дошло до ягодиц. Я рассказала об этом подружке. Она мне посоветовала делать вид, как будто я ничего не замечаю, просто попытаться игнорировать это, может он потом и перестанет. Но она не знала Чарли. Он стал щипать меня сильнее и крутиться рядом все дольше. Что мне было делать? Не замечать этого? Я сказала подружке, она мне опять посоветовала отвести его в сторонку и честно поговорить с ним. Сказать ему, что к такому поведению не привыкла. Я так и сделала. Я пошла к нему в кабинет позади магазина. Была суббота, после обеда, в середине лета. Я сказала: «Мистер Портер, думаю, что вы ведете себя нечестно и некрасиво». «Что вы хотите этим сказать?» — спросил он у меня. «Мне кажется, — сказала я, — вы пользуетесь своим положением и позволяете себе вольности, которые мне не нравятся, потому что я получила приличное воспитание». Но Чарли только ухмыльнулся. Он подошел ко мне и положил свои руки мне на ягодицы. «Вы это имеете в виду?» — спросит он меня. Потом он меня поцеловал. А потом со мной было покончено. Я пыталась бежать, Чарли стал меня толкать в другую сторону. Он закрыл дверь кабинета прижал меня к большому столу и силой овладел мною. Он лишил меня девственности прямо на этом столе. Ему было около сорока, рыжие волосы были уже с проседью. Вы знаете, о ком я говорю, о типе людей, которые, как здоровые быки, и я влюбилась в него. Должна сознаться что он сделал меня счастливой в то лето, и память о нем — до сих пор самое ценное, что у меня есть. Говорят, что с девственностью теряешь и сердце. Ничего не могу сказать. Многим девушкам это сначала не нравится, но я должна сознаться, что мне понравилось с самого начата.

Она вытерла глаза кончиком скатерти.

— Это конец истории? — спросил я ее.

— Нет, — сказала она, — это не конец, это только начало. Я ему надоела в конце концов. Он сказал, что жена все узнала, и он должен меня уволить. Некоторые девочки сказали мне, что у него будут неприятности. Он не мог меня уволить, потому что мне тогда было всего пятнадцать. Но у меня было гордости в избытке, поэтому я упаковала вещи и перебралась в Пенсаколу. Потом в Новый Орлеан. Потом в Мемфис. До этого я никогда не работала в доме, а тогда пришлось, потому что мне надо было заплатить за аборт, который мне пришлось делать.

Лота я подцепила на улице. Он выглядел как ребенок. Такой худенький и немного жалкий. Меня очень тронуло, что он вел себя со мной по-детски. Он казался таким одиноким, я полюбила его, правда. Он спал в моих объятиях, как спал бы младенец, а когда проснулся, спросил не поеду ли я с ним к нему домой и не соглашусь ли стать его женой. Я сначала засмеялась. Мне это показалось смешным. А потом я подумала: «Прекрасно, раз парень говорит, то секс, в конце концов, это не только, когда два человека прыгают друг на друге, это нечто гораздо большее!» Поэтому я сказала: «Да», и мы отправились в путь на следующее же утро…

— Что мне теперь делать? — спросила она.

— С чем? — спросил я ее.

— С тобой, — сказала она. — С той минуты, как я увидела тебя, с самого первого взгляда на это мощное тело, я сказала себе: «Твоя песенка спета, Мэртл!» Так что мне делать?

— Хорошо, — сказал я, — если чья-то песенка спета, надо, чтобы она была спета в хорошей компании.

Я взял со стола лампу и стал подниматься по лестнице. Она пошла следом. У дверей комнаты Лота она остановилась, но я продолжал подниматься. Я знал, что она пойдет за мной. Я поднялся на чердак, сбросил с себя одежду прямо на пол рядом с кроватью, сам сел на кровать и стал ждать ее, я знал, что она поднимется. Наверное, еще ничего в жизни я не ждал так сильно, как того, чтобы эта женщина легла со мной в постель. Конечно, у меня стоял и рвался в бой, но дело было не только в этом. Дело было еще в том, что она была женой Лота, а имение перешло к Лоту, и он был законным сыном, а я выблядком, которого обвиняют в том, что в нем есть и негритянская кровь. Здесь все смешалось. И, тем не менее, я никого еще так не ждал в своей жизни, как эту женщину, того, чтобы она поднялась ко мне и легла со мною в постель. Не прошло и пяти минут, как я услышал ее шаги на лестнице ко мне на чердак. И тогда я понял, что молюсь. Я молил Бога послать мне на чердак эту женщину. Спрашивается, зачем? С какой стати Господь должен отвечать на такого рода молитвы? Какой такой Бог будет отвечать на молитвы, идущие от такого — вроде меня, кто продан дьяволу, когда тысячи добрых молитв, вроде молитв за страждущих, страдающих и умирающих, остаются без ответа, как будто возносятся от сверчков, стрекочущих летом на дворе. Это только показывает, как мало толку от всех этих религий и всех разговоров о спасении души. Круглых дураков на земле — тоже круглой — большинство.

Но сейчас — не об этом. Сейчас — о том, что жена Лота ложится ко мне в постель. И когда я услышал ее шаги, он встал так прямо, что на него можно было повесить шляпу или кое-что потяжелее. Я расставил и вытянул свои ноги, она подошла ко мне, встала рядом с кроватью, погладила его и поцеловала как некую святыню. Она захихикала, замурлыкала и проделала что-то заморское. Я просто лежал на спине, глядел в небо и наслаждался. Потом она раскачалась и запрыгнула ко мне в кровать. Я чувствовал ее тело. Такое большое и горячее, как гора, внутри которой — печь. Я хотел войти в эту чудесную гору. Я сорвал трусики с ее зада. Она столкнула их с кровати. Потом я влез на нее. Она вставила его головку. Я толкнул им, и она закричала: «Боже всемогущий!» Я вынул его немного и снова засадил, и она сказала: «О, Святая Мария». Она произносила свои молитвы — или то, что было похоже на молитвы — все время, пока я давал его ей. А когда я кончил, и она кончила в тот же момент, я мог поклясться, ее крики могли сорвать крышу с дома. «Мария Пресвятая, Матерь Божья», — кричала она. Я начал смеяться. Я подумал что крышу снесет. И он там, внизу, все это должен был слышать, потому что как раз в это время он начал выкрикивать наши имена.

Еще не спустившись утром с чердака, я знал, что Лот мертв. Так оно и было. Я нашел его тело лежащим поперек порога. Он сполз с кровати, смог доползти до двери спальни. Он смог толкнуть ее, открыть до половины. Его тело вытянулось через порог, а кровь, которая уже начала высыхать в горячем желтом солнечном свете, образовала ручеек, точнее, это было ручейком, пока не высохло, от ножки кровати до того пятна, в котором лежала его голова. Кровать выглядела так, как будто в ней закололи свинью. Я не удивился, потому что всю эту длинную, как жизнь, ночь я слышал его крики.

— Мэртл. Мэртл, Мэртл! — А потом он начал выкрикивать и мое имя:

— Цыпленок, Цыпленок Цыпленок!

Раз или два она сказала равнодушно:

— Может мне спуститься и заставить его заткнуться, чтобы не орал?

Но я сказал:

— Орать полезно для его легких. — И мы продолжали развлекаться на нашем чердаке. Крики постепенно ослабевали, и вскоре посте восхода солнца прекратились, стало тихо, и я подумал про себя: «Лот мертв».

Я позвал Мэртл, она спустилась вниз. Мы стояли вдвоем перед дверью и смотрели на него.

— Бедняжка, — сказала Мэртл. Она начала плакать. Но не очень сильно и не слишком долго.

— Все к лучшему, — сказал я ей, и она вскоре подтвердила, что и по ее мнению, так оно и есть.

В ту зиму мы поженились. Я думаю она давно готова была к этому, но немножко покочевряжилась, делая вид, что никак не может решить, вернуться ли ей в спортивный дом в Мемфисе или остаться здесь. Я делал вид, что мне вес равно, как она решит, поэтому она походила еще и сказала:

— Да, я остаюсь здесь.

Так мы и поженились — первого декабря. У нас есть свои трудности, но мы справляемся с ними, как справляются большинство молодых пар по стране. К концу лета мы ждем ребенка. Если будет мальчик, мы назовем его Лотом, в честь моего брата, а если девочка, мы назовем ее Лотти.