Алексей Шепелев - Maxximum Exxtremum Страница 56

14.

Я вынужден был рассудить логически: всего кнопок десять, два ряда по пять штук, две были, кажется, в верхнем ряду, одна в нижнем, промежутки в две-три кнопки — не столь уж много комбинаций. Кроме того, первая и последняя цифры отпадают — это я точно помню. 1 2 3 4 5/ 6 7 8 9 0. Это 3 5 8, или 2 6 9, или 2 5 8, или 4 7 9, или 3 6 9… — что-то точно и не помню, в каком ряду были две цифры… Действовать приходилось на ощупь… Внятно зажав всего лишь седьмую комбинацию, я открыл дверь. Зельцер сильно возликовала, бросилась мне на шею.

Зашли, занесли сову, мышей и Долгова — он был тоже доволен и выказал серьёзное намерение выкушать чего-нибудь спиртосодержащего — очень оригинально! Ещё он припомнил, как его оторвали от тёплой батареи и зачал ныть, что зря это сделали — там было очень хорошо, тепло и уютно, не то что здесь. Он кажется даже засобирался туда… Шрек дала Феде денег, наказав что именно на них купить (в её потребительскую алкокорзинку, какие бы напитки кто бы ни пил, всегда входила баклажка пива лично для неё, за что Зельцер обзывала её бездонной пивной бочкой). Долгов был для моциону присовокуплен к нему же, Шрек зашла в сортир, а мы с Элькой, сидя на кухне, сразу сплелись и стали целоваться.

Они вернулись, мы разъединились, г-жа Шрек устроила скандал, обвинив их в растрате её каких-то рупей и копеек. Долгову это очень не понравилось, он засобирался даже домой. Феде это радикально не понравилось, он стал радикально выступать экспрессивно, переходя даже на личности и потрясая своими деньгами, которых было 80 рублей. Надо ли говорить, что мы с Эльмирой, сидящие хоть и на разных стульях, но рядом, пользуясь моментом, целовались как дети малые — как будто мы всегда только и хотели этого, мы и хотели этого — обоюдно, в равной степени, сильно и постоянно! Вот оно, очевидное — невероятное! Мы сидели, приобнявшись сзади руками, сами с собой выпивая водочку, ухаживая друг за другом, мило болтая и прикалываясь, и как только они на минуту отвлекались или выходили, спешили целоваться. Шрек застала нас, когда нетерпеливая пьяная Элька влезла мне на колени, раскорячившись совсем неприлично, мы сосались даже с причмоком и постанываниями, а ладони мои явно были полностью засунуты в ее штаны в области жопы. «Ну вы даёте! — рассмеялась она, — тоже мне молодожёны! А я и не знала, что у вас такая любовь!..»

Зельцер нехотя слезла, оправляясь — лицо её было абсолютно дебильно-счастливым — без тени хоть чего-нибудь! Вот и вся её суть, подумал я, но как это возможно?! А прошлое?! А Толя?! а я, все мои страдания?! а все наши конфликты?! а наркота?! — ни хуя!! — будто и не было этого целого года, будто мы воссоединились после обычной двухдневной размолвочки! Мы хлопнули водки и, привстав, засосались как на свадьбе — я мягко высвободился, чтоб посмотреть на свою физию в зеркале — такая же хуйня! — пьяная рожица, которая так и светится нечаянно привалившим счастьем! Самый примитив, школьные прописи Омара Хайяма — вино и плоть, и всё! Я вновь кинулся к ней, она — ко мне, на шею, даже запрыгнула с ногами, я, держа ее под коленями и за попу, легко раскачивал и кружил, дюже потешая Шрека.

— Какой ты сильный, Лёшь, а говоришь: температура!

— А то!

Я перехватился и потащил её в зал, где Долгов уж озяб на «моём» диванчике, а Федя гонял сову. Внезапно я остро осознал, что давно уж меня подтачивает вопрос, где и каким образом мы будем почивать. Хозяйка решила его: попросила выдвинуть из-под упомянутого дивана некую кровать — она была что называется полутораспальная и вполне удобная и предназначалась для нас, а вот Феде выпал тяжкий жребий разделить ложе с уже укутавшейся и отвернувшейся к стенке любительницей пива. Эля отправилась в туалет, я скинул одежду и с облегчением юркнул под одеяло; Федя улёгся не раздеваясь.

Она выключила свет и присоединилась ко мне — в буквальном смысле — руками, ногами, губами. Мы как-то очень естественно и удобно сплелись — чего никогда не получалось раньше! — неторопливо и нежно поглаживая и облизывая друг друга. Было хорошо. Я был горячий и потный, но не дрожал. Я стал думать, что ей возможно и не нравится всё-это — то, что я горячий и потный, и то, что мы сплелись, и то, чего я потребую через минуту — как и не нравилось всегда раньше, просто она сейчас в меня вцепилась и от меня зависит. Уступки! Я попытался припомнить, возбудить себя возбуждением боли и злобы, но ничего этого не было! — как рукой сняло — такое идиоматическое выражение пришло на ум, когда я «вернулся» и понял, что она ладонями обнимает моё лицо, а я — её, а сами мы, конечно же, целуемся — не столь жарко, но как-то интересно, приятно, как будто в первый раз и не было ничего… и вообще — где мои семнадцать лет? — да вот они!

— Лёшечка, я очень по тебе соскучилась, — прошептала она.

— Я тоже, моя маленькая, я очень хотел этого, — ответил я, всё же затрясясь и усиливая хватку.

Мы страстно целовались несколько минут, потом замерли.

— Давай спать, — мягко предложила она.

— Ну уж нет! — как можно мягче и тише возразил я. — Повернись-ка ко мне попкой…

— Ну Лёшь, народу много… Давай завтра — все уйдут…

Её резоны я и сам понимал: мы с ней находились в центре композиции — до Алёши было полметра, до Феди и Шрека — чуть поболе, но заставил повторить их раз семь. На восьмой я отрезал — мой палец уже впился в ее дырочку, другие тёрли промежность, а вторая рука сильно тискала ее ягодицы.

— Так долго мучаться и ждать — теперь я не усну, не знаешь что ль меня, забыла, не хочешь?..

— Хочу, Лёшечка… неудобно… Лёшь, ну пожалуйста, не надо — давай завтра… — Она едва смогла прошептать это — мешал мой язык.

— Я потихоничку, Элечка, обещаю…

— Ну давай тогда хоть не туда…

— Ну почему?

— Ну… непривычно… больно… тесно… я буду…

— Всё будет тихо, давай…

Этот знакомый вроде бы текст, произнесённый совсем глубоким шёпотом — но всё равно чуть не прилюдно! — сильно возбуждал — и похоже, не только меня. Она медленно развернулась, свернувшись комочком, удобно выставив ее — это тоже возбуждало. Я с замиранием и стуком сердца прислушался: вроде сопят, Шрек храпит… Да и в рот им накот! Если бы при мне такое делали, то, конечно, неприятно — бестактно, мягко говоря. Но ведь я делаю — я это так, ничего, я в своём праве!..

Подлез к ней, не стал снимать трусы ни свои, ни ее… Спешить было некуда, шуметь нельзя, поэтому всё было тихо и долго — короче, нам (извините ещё раз за это местоимение) очень понравилось. После она, такая чистоплотная дочка, пошла в туалет, а потом опять мы сплелись, она жалобно прошептала, что у неё «всё там натёрто», я сказал, что ничего, привыкнешь теперь — надо чаще встречаться. Я не хотел её обидеть — да она и не обиделась.

— Я не хотел тебя обидеть, просто… — Объяснять было долго, да уж ей всё это было уже знакомо, разве что забыла…

— Я не обиделась, просто…

Мы опять перешли на язык поцелуев.

Могла бы закончить: «…просто я тебя люблю».

— Лёша, Лёшечка…

— Да, маленькая…

Спёртое дыхание-дыхание. Опять поцелуй.

— …Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, маленькая!

Вот вам! — до каких телячьих нежностей может дожить человек! Она мне желает спокойной ночи! И я — тоже мне «маленькая»! Федя, Алёша и многоуважаемая г-жа Шрек — вы слышали?!

Мы так и заснули, свернувшись клубками, примкнув друг к другу, обнявшись, лицом к лицу на одной подушке… И её дыхание — почти беззвучное, но всё же, всё же — не мешало мне спать!..

15.

Мы проснулись, похмелились и отправились по делам. Эльмире надо было в больницу — всё температура и прочие недомогания — я, конечно, чувствовал себя получше, но не совсем уж, но поскольку меня с моим сельповатым медполисом «безработный, с. Сосновка» не ждут нигде, я был должен просто её сопровождать. Затем надлежало поехать на квартиру к Толе собирать вещички. Федя сразу отказался в этом участвовать — тут же выскочил из автобуса, бросив на ходу: «Я сейчас пойду куда-нибудь покушаю; приходи на Кольцо».

Конечно, говорю я своей вновь обретённой дорогой подруге, нет сомнений в том, что на 80 руб. можно пообедать — даже два раза, но я вот тоже хочу есть, и твой дорогой Толя, если застигнет меня — с тобой и у себя, да ещё и роющегося в его бельевом ящичке… Он дурак, у него и справка есть, не так ли? Да, отвечает она, у него были некоторые проблемы с головой — полгодика в психушке, нервный характер, гора мускулов — ну и что?.. Да я и сам видел, как он расшибал двух нехилых чувачков — об одного он обломал табурет, на котором сидел, а второго поднял с табурета, на котором тот сидел, и им этот табурет и расшиб — или его об него — как вам, златые, угодно будет… Да хватит тебе, Лёшь, мы же все свои, да и ты тоже… того… «Что того?! Что того??!!! — заорал я на весь салон. — Ты что хочешь устроить?! Свои — хуи!! Я, блять, я его разнесу!! Блять, убью!!». Она сказала мне заплатить и выходить.