Лайонел Шрайвер - Другая жизнь (So Much for That) Страница 6

В облике Глинис появилась угрожающая мягкость, она определенно была собой довольна.

– А ты вычеркнул Францию, – сладко пропела она.

– Верно. Нас бы задушили налоги.

– Всегда деньги, Шепард, – пожурила она его, словно шаловливого ребенка.

Его поражало, как люди, считающие себя выше денег, – высокодуховные натуры, как его сестра или их старик отец, – оказывались именно теми людьми, кто не заработал ничего, чтобы иметь право так утверждать. Глинис прекрасно знала, что в Последующей жизни они должны быть хорошо обеспечены материально, иначе существование превратится лишь в банальный длинный отпуск.

– Но ты решила перекрыть мне все пути к действию, так ведь? – не унимался он. – Тебя не только не устраивала каждая страна, но и время отъезда. Нам пришлось ждать, пока Амелия окончит школу. Нам пришлось ждать, пока Амелия окончит колледж. Нам пришлось ждать, пока Зак окончит начальную школу. Теперь среднюю. А почему не колледж? Нам пришлось ждать, пока наш инвестиционный фонд пополнится после кризиса, потом после 11 сентября. Что ж, теперь все в порядке.

Шеп не привык говорить так долго и сейчас из-за пустой болтовни чувствовал себя глупо. Он, как Глинис, был зависим от этого сопротивления, вернее, ее сопротивления.

– Хочешь сказать, я вел себя эгоистично. Возможно. Но лишь однажды. И это не касается денег, речь о… – он помолчал, смутившись, – о моей душе. Ты, конечно, скажешь, нет, уже сказала, что это будет не то, чего я ожидал. Но и это я ожидал. Поверь, меня никогда не занимала мысль провести остаток дней на пляже. Солнце быстро надоедает, я отлично это понимаю. Даже скажу больше: я планирую спать восемь часов. Кажется, что мало, но это не так. Я обожаю спать, Глинис, и… – Нельзя молчать, словно проглотил язык, только не сейчас, пока не выговорился до конца. – И особенно мне нравится спать с тобой. Если я скажу на вечеринке в Уэстчестере, что намерен спать по восемь часов в день, они меня засмеют. Засмеют. Для работающего человека эта мысль настолько абсурдна, что над ней можно только посмеяться.

Поэтому мне все равно, поеду ли я в Пембу или куда-то еще, где постоянно отключают электричество. Что будет, если и на этот раз я отступлюсь? В глубине души я осознаю, что этого никогда не случится. Даже не видя другого берега, я буду плыть вперед, Гну. Мне надоело постоянно подчищать и исправлять все за этими увальнями в безруком «Умельце Рэнди». Мне надоело часами стоять в пробках на шоссе и слушать Эн-пи-ар. Мне надоело постоянно заезжать за молоком в «Эй-энд-Пи» и получать «бонусы» на нашу накопительную карту супермаркета, чтобы, потратив за год тысячи долларов на продукты, выиграть бесплатную индейку ко Дню благодарения.

– Не самая плохая жизнь.

– Возможно, – ответил он. – Хотя я не уверен. Мы повидали немало нищеты – смердящие нечистотами сточные канавы и женщин, вылавливающих из них шкурки манго. Но они знают, почему так живут, и уверены, что, будь у них в кармане несколько шиллингов, или песо, или рупий, все изменится к лучшему. Страшно, когда постоянно твердят, что тебе выпала самая счастливая доля, а с годами ничего не меняется, вокруг все то же дерьмо. Говорят, что это самая великая страна в мире, но Джексон прав: это блеф, Глинис. У меня уже штук сорок разных «паролей» для банковских карт, телефонов, кредитных карт, интернет-адресов и сорок же разных счетов, и все это существует и действует. Мне все это отвратительно, физически отвратительно. Огромные торговые центры в Элмсфорде, «Кей-март», «Уолмарт», «Хоум-дипоу»… кругом пластик, хром, яркие контрастные цвета, и все бегут – куда?

Нет, ему не показалось. Она действительно его не слушала.

– Извини, – пробормотал он. – Ты все это уже слышала. Возможно, я и ошибаюсь и действительно через несколько недель примчусь домой виноватый и с поникшей головой. Но я лучше попробую и признаю, что ошибался, нежели сразу откажусь от этой идеи. Это будет для меня равносильно смерти.

– Думаю, у тебя все получится. – Голос звучал так размеренно, в каждой интонации было столько мудрости и сдержанности, которую он не замечал раньше. – И вовсе это не похоже на смерть. Ничто в этом мире не похоже на смерть. Мы просто используем эту метафору для более мелких и низменных чувств.

– Если таким образом ты предполагаешь заставить меня изменить решение, знай, это не сработает.

– Когда ты планируешь покинуть родные берега?

– В следующую пятницу. Рейс на Лондон в 22:30. Затем в Найроби, в Занзибар и Пембу. У вас с Заком будет время подумать до закрытия стойки регистрации. Я решил убраться из дома пораньше, чтобы вам не мешать. – Дать вам возможность соскучиться по мне – вот что он имел в виду. Соскучиться, пока есть шанс все изменить. И, честно говоря, он боялся ее. Если он останется, у нее появится возможность его отговорить. Она мастер на такие штучки. – Я поживу у Кэрол и Джексона. Они меня ждут, ты сможешь найти меня там в любое время, пока я не улетел.

– Надеюсь, ты не улетишь, – сказала Глинис, как-то немного лениво.

Взяв со стола стакан, она встала и расправила брюки тем жестом, который он характеризовал как «приведение себя в порядок», чтобы отправиться готовить еще один весьма ординарный ужин.

– Раз уж ваш Рэнди такой умелец, попроси, пусть подберет мне страховку получше.

Тем же вечером, когда Глинис все еще возилась в кухне, Шеп проскользнул в спальню и выложил из чемодана банный халат. Две рубашки он вернул на место в третий ящик комода, разгладив образовавшиеся заломы. Затем нашел плоскогубцы, отвертку и ножовку и разложил по ячейкам в большом красном ящике с инструментами. Наткнувшись на расческу, занимавшую свое место рядом с коробкой из-под сигар, в которой хранилась оставшаяся от предыдущих поездок иностранная валюта, он взял ее и задумчиво провел по волосам.

Глава 2

– Он никогда не сможет уехать, – сказала Кэрол, перебирая веточки рукколы.

– Ерунда, – отмахнулся Джексон, выуживая кусок итальянской колбаски из острого соте. – Он уже купил билет. Я видел его своими глазами. Вернее, их. И сказал, что не стоит зря тратить деньги еще на два. Она не поедет, это уж точно. Я это понял еще раньше Шепа. Глинис воспринимала эти поездки как увлекательную игру. Игру, от которой она уже устала.

– Ты всегда думал, что я считаю его малодушным, а это не так. Просто он слишком ответственный человек. Он никогда не бросит семью в трудную минуту; это не в его характере. Уйдет и не обернется? Начнет жизнь с чистого листа почти в пятьдесят? Ты когда-нибудь встречал таких людей? Даже если он и уедет, чтобы что-то доказать, то очень скоро вернется домой. Флика, уже прошло полчаса. Ты закапала искусственные слезы?

Их старшая дочь издала звук, похожий одновременно на глубокий вздох, стон и блеяние. Эти внутриутробные звуки могли означать как согласие, так и отрицание. Она быстрым движением сунула руку в карман, достала маленький полиэтиленовый пакетик и поочередно поднесла к каждому глазу пузырек, который всегда напоминал Джексону бомбу «Толстяк», сброшенную на Нагасаки. Как обычно, глаза защипало, ресницы намокли и слиплись от геля.

– Что, поджала хвост? – спросил Джексон. – Никакого уважения к мужской гордости.

– Ах вот как? – Кэрол буквально испепелила его взглядом. – Ладно, где находится эта Пемба?

– Недалеко от побережья Занзибара, – ответил Джексон. – Славится тем, что там выращивают гвоздику. По всему острову стоит запах этой пряности. По крайней мере, так говорил мне Шеп. Так и вижу его покачивающимся в гамаке, со стаканом виски в одной руке и куском тыквенного пирога в другой.

– А я готова поспорить, что он уедет, – подала голос Флика. – Если он сказал, значит, так и сделает. Шеп никогда не лжет.

Ее, шестнадцатилетнюю, часто принимали за младшую сестру, которой было одиннадцать; откровенно говоря, следовало рассчитывать ее возраст как возраст животного относительно человеческого, и это означало бы, что ей скоро стукнет сто три. Сейчас, являясь свидетелем вечного противостояния, Флика, и это очевидно, мысленно была очень далеко отсюда.

Джексон взъерошил ее светлые волосы. В детстве они всегда стригли их коротко, чтобы они не были постоянно перепачканы рвотными массами, но после операции фундопликации ее может стошнить только чем-то твердым, поэтому Флика решила отрастить волосы.

– Вот уж неверующая!

– А что он там будет делать? – не отступала Кэрол. – Модернизированные фонтаны для стран третьего мира? Шеп не такой человек, чтобы валяться в гамаке без дела.

– Не обязательно фонтаны. Он может рыть колодцы. Шеп привык приносить пользу. С этим ничего не поделаешь. Доведись мне жить в грязной полуразвалившейся хибаре, я бы хотел иметь такого соседа.

– Флика, немедленно отойди от плиты!

– Я вовсе не рядом с плитой, – ответила Флика, сохраняя свой обычный невозмутимый вид. Она всегда говорила в нос, словно у нее были проблемы с аденоидами, и казалась пьяной, как Стефан Хокинг после бутылки «Уайлд Терки». Голос всегда звучал грубо, это стало чертой ее характера. Джексон обожал ее за это. Она отказывалась играть роль задорного, жизнелюбивого ребенка-инвалида, поражающего окружающих мужеством и отвагой.