Иван Чигринов - Свои и чужие Страница 10

Хочешь не хочешь, а надо было класть лосёнка на землю, освобождать себе руки.

Чубарь оглянулся, увидел в нескольких шагах два берёзовых пня, которые торчали по сторонам зеленой купины, собрался было шагнуть туда. Но но успел. Другой человек, тот, что был одет в темно-синюю шинель, живо, даже ловко, обошёл Чубаря сзади, вцепился клещом в его винтовку сверху и сильно потянул её с Чубаревого плеча. Чубарь не стал упираться. Он только отвёл назад плечо, пропустил винтовочный ремень; этого довольно было, чтобы винтовка тут же оказалась в чужих руках.

Разоружение произошло быстро и неожиданно, человек обладал необычайной ловкостью, какая не всякому даётся, и неожиданно не только для Чубаря, по, судя по всему, и для тех, кто стоял на просеке. Вспыхнул смех.

«Кто они? — наконец трезво подумал Чубарь. — Окруженцы или, может… партизаны?»

Но как угадаешь?… Ни лиц знакомых, ни знаков различия. Даже одежда и оружие — и те с бору по сосенке.

На память Чубарю пришла встреча его в лесу за прифронтовой деревней с вооружённой группой, которая несла раненого полкового комиссара. Тех можно было узнать, как говорится, ещё за версту, кто да откуда. А эти? По всему было ясно, что действовать силой никто не собирался, просто этим людям не хватало такого случая, как теперешний, чтобы пошутить да посмеяться. Но и надеяться на их понимание очень-то не приходилось — теперь всякому закон был не писан на скорую расправу. Наконец смех стал помаленьку стихать. И опять к Чубарю подскочил все тот же низкорослый в темно-синей шине ли, который на некоторое время затерялся было с Чубаре вой винтовкой в толпе. Казалось, на него тут не было никакой управы и действовал он самостийно, в полной уверенности, что непременно получит поддержку у своих спутников. Не долго думая, человек этот перехватил винтовку прикладом вперёд и толкнул его в спину. — Пшел!

И, отойдя немного в сторону, снова вскинул винтовку на плечо, дулом кверху.

Боли Чубарь и тогда, и теперь от толчков не почувствовал, однако голову поторопился отклонить. При этом успел заметить, что другого оружия, кроме его винтовки, у человека в темно-синей шинели не было. Наверно, потому и поторопился тот завладеть ею.

«Вот же гнида!» — затаил злую мысль Чубарь и с этой мыслью, как слепой, шагнул негнущимися ногами раз и другой по кочковатой просеке, стараясь сообразить, куда идти дальше. К счастью, путаться в раздумьях долго не пришлось, ибо уже в следующий момент его перегнал кто-то и зачастил впереди.

Так они и шли по просеке — сперва партизан или красноармеец (Чубарь все ещё не знал — кто), потом Чубарь с лосёнком на руках, а потом все остальные, в том числе и тот, в темно-синей шинели.

Никто сзади но шумел и не торопился перегнать его, никто не толкал больше в спину. Но Чубарю все равно было тревожно: ведь не мог он не только защититься, но и предвидеть, что могло вообще угрожать ему сзади.

Лосёнка он по-прежнему не решался выпустить, потому что знал — люди, которые перехватили его тут, на просеке, и сперва обезоружили, а потом повели куда-то с собой, пока не догадываются, что за живность в руках у «полицая». Ему почему-то казалось, что как только он скажет им — мол, это не крестьянская животина, а дикая, так сразу же что-то случится. К тому же, выпусти он сейчас лосёнка — тот не устоял бы на земле, — сделался бы совсем беспомощным.

А голоса за спиной Чубаря постепенно совсем утихли, и люди шагали вслед за ним уже так, будто не хотели зря растрачивать себя на злобу.

Странно, но и теперь, когда Чубарь почувствовал это, он не решился вступить со своими конвойными в переговоры. Хотя, с другой стороны, чего уж тут странного, ведь по всему было видно, что вели его в условное место, значит, у них где-то есть лагерь, может, даже неподалёку, ну если не лагерь в обычном значении этого слова, то временная стоянка. Видно, там и решится окончательно его судьба. Таким образом, и вправду вроде бы выходило: торопиться с объяснениями, что никакой он не полицай, а совсем наоборот, что они напрасно сочли его за немецкого прихвостня, не то чтобы не стоило, но смысла не имело. И мало ли что снова могло завариться в связи с такой попыткой.

К своему удивлению, Чубарь все не обнаруживал в душе даже и малого страха. Не только такого, который заставляет человека разум терять, а такого, который прошибает холодным потом. Оказывается, нe зря понюхал он тогда, в августе, войны… Последние недели Чубарь прожил в Мамоновке у Гапки Азаровой обособленно, словно бы отгороженным от мира сего. И вот теперь эти два обстоятельства не исключали друг друга, а, наоборот, дополняли, делая Чубаря почти равнодушным к опасности и упрямым в повадке.

Просека тем временем все не кончалась, хотя Чубарь и не был уверен, что по ней доведётся идти до конца. Как и полагается осенью, в лесу пахло грибами — опятами, они или толпились в невысокой траве жёлто-белыми стайками, или льнули к берёзовым пням, а кое-где даже взбегали, будто шустрые озорники, на стволы деревьев, что стояли по обе стороны просеки. Когда на опята кто-то наступал, они трещали под ногой с какой-то нежной, но и ядрёной хрупкостью.

Сопровождающие, однако, неплохо знали дорогу, по крайней мере тот, что шёл впереди, ориентировался на просеке довольно уверенно, не иначе он бродил вокруг Веремеек не первый день, — это Чубарь отметил про себя сразу, потому что через несколько минут провожатый без всякой посторонней подсказки свернул с просеки направо, где среди елей пряталась наезженная лесная дорога с глубокими, грязными колеями. Чубарь зашагал за ним.

На лесной дороге все вытянулись в цепочку, но шли по-прежнему тихо, даже с трудом: видно, перед тем, как оказаться тут, они проделали немалый путь. Кое-кто из них даже задрёмывал на ходу, и все равно терпеливо, по солдатской, небось, привычке, топал по конской выбоине между колеями. Наконец Чубарь узнал дорогу, по которой они шли. Как раз по ней возвращался он когда-то в Мамоновку, заночевав в хатке-лупильне. Но в тот раз Чубарь бежал по ней почти в темноте, ещё до рассвета. И все-таки как пи торопился он тогда обойти лесом в предрассветной мгле Веремейки, а большой вывороченный пень успел заметить: с внутренней стороны, где с корневищ не осыпалась при падении чёрная земля, напоминал он чем-то кленовый лист. По пню теперь он и признал дорогу. И в этот раз выворотень сразу бросился в глаза — для него он стал уже заметной вехой. От него можно было уже прикинуть расстояние в одну и в другую сторону. Теперь Чубарь мог с полной уверенностью сказать: скоро за краем леса, который постепенно дичал и полнился завалью, неприметно переходя в болото, поросшее ольховником, откроется знакомый пригорок с хаткой-лупильней.

Используя то обстоятельство, что спутники его как бы забыли обо всем, в том числе и о пойманном «полицае», Чубарь повернул голову назад, потом украдкой огляделся по сторонам. Казалось, лучшего места и лучшего случая, чтобы убежать, нельзя и выбрать. В довершение к тому, что конвойные потеряли бдительность, над самой дорогой, почти закрывая нижними ветвями колеи, нависали густые заросли орешника, а дальше стеной высились деревья с толстыми комлями, за которыми, спасаясь короткими перебежками от выстрелов, можно было легко спрятаться.

Чубарь шевельнул затёкшими руками. Лосёнок почувствовал его беспокойство, вздрогнул, насторожённо вскинул голову. Но было поздно. Дорога уже выходила на увал, впереди обозначился большой просвет.

Слева на увале сразу бросались в глаза три военные палатки. За ними — ещё какое-то приспособление для жилья, вроде обычного лесного шалаша, сложенного из еловых лап. Там, возле этого шалаша, еле приметно дымился костёр и расположились несколько человек в такой же полувоенной одежде, как и у Чубаревых сопровождающих.

«Ну вот, — невесело сказал себе Чубарь, — тут уж не отмолчишься».

Сомнений не было — на пригорке разместилась какая-то военная часть.

Цепочка спутников Чубаря сразу же рассыпалась. И Чубарь даже не успел заметить, как пришедшие смешались с теми, кто стоял возле костра. И вскоре уже нельзя было разобрать, кто пришёл только что, а кто был здесь прежде. И того, что происходило возле костра, Чубарь тоже не видел. Зато не прошло и пяти минут, как повторилось недавнее, то, что было на просеке: Чубаря обступили полукругом и опять вспыхнул хохот. Как же, полицая поймали да ещё с краденым телёнком!

К Чубарю снова подскочил человек в темно-синей шинели, принялся скалиться да угрожать:

— Ага, полицейская морда! Вот сейчас тебе покажут, как телят воровать! — При этом в глазах его было что-то дикое и счастливое.

Полный неприязни, которая не оставляла его с того момента, как он получил от этого человека в спину прикладом, Чубарь сказал с пренебрежением:

— Это не то, что ты думаешь, это — лосёнок. Казалось, то обстоятельство, что на руках у «полицая» вместо одной животины оказалась другая, к тому же дикая, на мгновение сбило с толку всех. Хохотать да хвататься за бока перестали разом, однако уже в следующий момент из толпы послышался голос — одновременно и наивно-рассудительный, и подначивающий: