Борис Лавренёв - Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое Страница 10

Окончивший разговор с адмиралом, президент Аткин приблизился к собеседникам.

— Да, — сказал он, — я могу с гордостью заявить, что принципы истинной социал-демократии, впервые примененные во всей широте и последовательности в нашем отечестве, являются показателем того, что умеренный и правильно понимаемый социализм есть лучшая форма правления.

— Простите, господин президент, но я должен заметить, что, с моей точки зрения, лучшей формой правления является осуществляемая моим монархом, — заметил несколько сурово лорд Орпингтон, которого шокировала бестактность президента.

Но президент Аткин недаром был адвокатом. Поняв совершенную неловкость, он не растерялся и добавил с учтивым поклоном:

— Вы не дали мне докончить мысль, милорд, и потому неправильно поняли мои слова. Я хотел сказать: умеренный и правильно понимаемый социализм, сохраняющий связи с промышленным капиталом, под эгидой благодетельной и мощной власти монарха.

Лорд Орпингтон был удовлетворен и с чувством пожал руку президента.

Было поздно, и гости поднялись.

Перед прощанием президент вынул из своего портфеля изящный кожаный футляр и, выпрямив грудь, подал его лорду Орпингтону.

— Республика, — сказал он торжественно, — просит вас, милорд, не отказать ей в чести принять высшую степень ее ордена, орден Демократической Свободы. Пусть на вашей груди пламенный цвет орденской ленты напоминает вам всегда пламенную любовь населения к вам и к нашему могущественному союзнику Наутилии.

И, раскрыв футляр, президент Аткин с помощью министра внутренних дел возложил на генерала Орпингтона знаки ордена.

Сэр Чарльз принял дар республики с должным уважением и благодарностью и проводил ее сановников.

Вернувшись в каюту, он с облегчением вздохнул, снял ленту, уложил ее в футляр и сел писать письмо жене.

Письмо было кратко, как вся переписка сэра Чарльза, в которой он выработал особый лаконический и деловой стиль.

«Милая Генриетта! Я говорил вам, что еду в исключительно забавную страну. Она оказалась еще забавнее, чем я предполагал. Думаю, что мне удастся здесь избавиться навсегда от приступов хандры. Даже климат этого места располагает к беззаботному веселью. По возвращении у меня будет чем развлечь вас и его величество. Поцелуйте Роберта и расскажите ему, что сегодня я получил от здешних властей орден, который страшно пойдет шимпанзе Аяксу.

Запечатав письмо, сэр Чарльз позвонил и приказал вестовому попросить командира экспедиционного корпуса.

— Простите за беспокойство, генерал, но я хочу сказать только, чтобы десант начался без опоздания. Кстати, кого вы назначаете командовать десантной бригадой?

— Полковника Маклина, сэр Чарльз.

— Прекрасно! Он, думаю, будет на месте. Опытный, а главное, уравновешенный человек. Я, конечно, нимало не сомневаюсь, что эти знаменитые капитаны будут послушны, как овечки, но все же… И передайте Фрэди Осборну, чтобы он не выкидывал никаких фарсов. А затем позвольте пожелать вам доброй ночи и удачи. В случае чего-нибудь чрезвычайного пошлите разбудить меня.

И, отпустив командира корпуса, лорд Орпингтон погасил лампу, зажег настольный ночник и безмятежно заснул.

Первая рота десантной бригады высадилась на пристань, когда небо на востоке расплылось лимонной желтизной, и рассыпалась цепью по территории порта, чтобы не допустить к месту высадки досужих обывателей.

Лощеные, крепкие солдаты стояли, опираясь на винтовки, в десяти шагах друг от друга, непроницаемой ледяной стеной.

Их суровое молчание и неподвижные позы так противоречили сиреневой дымке, окутывавшей набережную, ласково ароматному воздуху, что им самим становилось неловко, и когда из переулков осторожно появились первые фигуры любознательных республиканцев, солдаты не выдержали и радушно заулыбались подходящим.

Итлийцы подбирались к часовым, ласково кивали головами, жестикулировали, дарили цветы и фрукты. Офицеры смотрели сквозь пальцы на явное нарушение устава, потому что восторженные лица жителей совершенно ясно говорили, что возможность каких-либо эксцессов в корне исключена.

Под конец и они приняли участие в этом братании, перебрасываясь воздушными поцелуями с хорошенькими продавщицами фруктов.

Только когда в толпе обывателей появились загадочные личности, молниеносно носившиеся всюду и предлагавшие солдатам груды бумажных денег Итля за королевские монеты Наутилии и показывавшие из-под своих плащей бутылки с таинственным содержимым, офицеры дали короткие свистки и приказали толпе отойти на двадцать шагов.

Приказ был исполнен с почтительной покорностью, но и с этого расстояния солдаты и зрители продолжали обмениваться словечками и улыбками.

А за линией часовых подходившие один за другим к набережной катера выбрасывали на известковые плиты все новые и новые группы солдат.

С тяжелым грохотом выкатывая из понтонов орудия, ржали повеселевшие и почуявшие под ногами твердую землю лошади.

Баронет Осборн высадился с первой ротой и сидел, раскачивая ногами, на фундаменте подъемного крана. Ему смертельно хотелось спать, и, борясь с дремотой, он пересвистал все припомнившиеся ему мотивы.

Гемма, вооруженная коротким карабином, — она взяла его несмотря на все уговоры коммодора: ее пламенному воображению чудились битвы и романтические подвиги, — с момента высадки покинула своего возлюбленного и все время находилась в цепи, разглядывая население Итля и пытаясь объясниться на придуманном ею самой языке.

Когда толпу отогнали, она вернулась к баронету.

— Вы оказались правы, Фрэди. — Она стукнула прикладом карабина по камню набережной. — Ничего интересного! Я даже жалею, что поехала, и боюсь за свой цвет лица после сегодняшней бессонницы.

— А вам понравились деревья? Ведь они действительно огромны, — ответил, зевая, баронет.

Гемма бросила презрительный взгляд на громадные платаны, окаймлявшие набережную.

— Конечно, они достаточно велики, но я ведь живу не для деревьев. А среди этих смешных людей ни одного мало-мальски интересного мужчины. Вот теперь, Фрэди, я понимаю, до чего вы красивы.

— М-гм, — лениво промычал коммодор.

— Однако вы не очень любезны сегодня. Я не думала, что вы такой соня. Но поглядите, Фрэди, там, кажется, начинается что-то интересное.

Солнце уже взошло, бросив на белый известняк набережной густые индиговые тени. В его серебряном блеске на стене противоположного дома горел яркой зеленью приклеенный на штукатурку лист бумаги.

Из переулка, выходящего на набережную, появилась небольшая кучка итлийских капитанов. Они направились к цепи гордой и независимой походкой, очевидно, собираясь приветствовать товарищей по оружию, но по дороге зеленый листок привлек их внимание. Они остановились у стены, и по мере чтения лица их вытягивались, исказились гримасами гнева и злобы, послышались возгласы возмущения и крепкая ругань.

В этот именно момент Гемма и обратила внимание коммодора на их группу.

Он стряхнул остатки сна и расхохотался.

— Действует! Это, значит, тот самый приказ, о котором говорил мне адмирал Кроузон. Пожалуй, Гемма, сейчас начнется романтика. Но смотрите, смотрите, что с ними делается?

Офицеры сорвали со стены лист и яростно потрясали кулаками в сторону войск его величества. Потом, словно по команде, они разом повернулись и бросились в город, оглашая воздух бешеными криками.

— Ну, сейчас начнется история, — сказал баронет.

Перепуганные происшедшим, обыватели начали разбегаться, услышав слова команды и увидев, как пулеметчики, выкатив вперед аппараты, спешно закладывали ленты.

— Неужели будет стрельба? Боже, как это романтично! — вскрикнула Гемма. — Теперь я благодарна вам, Фрэди, что вы взяли меня с собой.

Коммодор встал с крана и подошел к залегшей цепи, и как раз в эту минуту из-за угла на набережную выехало открытое ландо. В нем сидела женщина, одетая в лунную тафту, и лицо ее показалось баронету таким небывалым, таким ошеломляюще прекрасным, что он даже зажмурился на мгновение, как от блеска залпа. Но женщина также заметила коммодора, и глаза ее расширились удовольствием и вспыхнули ярче.

Когда баронет решился вновь разлепить ресницы, он встретил такой же восторженный взгляд. Вечный поединок зрачков, такой волнующий и острый, — первая не выдержала незнакомка. На лице ее запылала полнокровная утренняя заря смущения, она крикнула что-то кучеру и повернулась к офицеру спиной.

Но, увы, дочь главы республики, — ибо это была она, — забыла, что такой маневр не спасает положения. Глубокий вырез платья показал баронету неподражаемую линию спины, напоминавшую ему несравненное искусство японских художников. Он шумно вздохнул и впился глазами в эту линию.