Канта Ибрагимов - Аврора. Канта Ибрагимов (rukavkaz.ru) Страница 10

Конечно, в этом очерке сплошная ложь. Но суть есть: скорее всего, и сама Аврора прямо или косвенно связана с боевиками и, наверное, деньги для них просит. Так и Цанаев может попасть в пособники НВФ. Такая перспектива его никак не прельщала, он даже мучился в сомнениях, и деньги для него немалые, да слово дал. И чтобы хоть как-то перехитрить ситуацию, он намеренно вылетел в Грозный на день раньше — и что от коллег слышит? — мол, Аврора со спецслужбами повязана, с ними общается, кто-то видел.

— Как повязана? Ведь ее брата спецслужбы и убрали.

— Так они сами вербуют, сами воспитывают, сами помогают, как им не надо или надо, сами же парней ликвидируют. И служба есть, и погоны есть, и боевые с полевыми и с наградами.

Об этой ситуации все знали или догадывались, что все не так просто в этой войне. И, наверное, поэтому Цанаев, впрочем, как вся интеллигенция, пытался держаться вне этих событий, соблюдая как бы нейтралитет: он ученый и занимается только наукой. А тут его ученый секретарь, действительно Аврора, почти революцию не только в институте, но и в его душе учинила.

«Надо от нее избавиться, — твердо решил Цанаев. — Вот отдам три тысячи долларов, словно откупаюсь, и пусть увольняется. Ни мне, ни институту эти проблемы не нужны».

Настроившись, он так бы это ей и сказал. Но Аврора опередила его. Как всегда, она с зарею была около института. И на свежем снегу Цанаев увидел ее следы: только она ходит в туфлях на шпильке. Конечно, это бедность — сапоги, видимо, купить не может. И пока директор об этом думал, она выскочила из-за тополя, испугав его, и сразу вопрос:

— Вы деньги привезли? Я долг верну. Я в течение двух-трех месяцев рассчитаюсь, — она нервно сжимала у груди посиневшие от холода руки, словно вымаливала.

— Не на улице ведь, — сказал Цанаев. — Хотя бы в здание пройдем.

В кабинете Цанаев первым делом бросил перед ней на стол деньги и после этого хотел поговорить, — мол, расчет с последующим увольнением, и не поминай лихом. Однако Аврора вдруг резко схватила пакет, вновь руки прижала к груди:

— Здесь три? — она быстро попятилась к двери, и уже выходя: — Я так благодарна вам, так благодарна!

Цанаев даже слово сказать не успел, и первое ощущение — будто цыганка его облапошила. Сразу же захотелось курить. Вообще-то, по его распоряжению, в здании института не курят. Он и сам на работе очень редко курил, и то на самом верху, на чердачном балкончике, куда он в одном костюме и заторопился.

С высоты вид всегда завораживающий. Выпавший за ночь обильный снег многие изъяны войны прикрыл, но все равно вид разбитого города уныл, пе-щерен, как нависшие хмурые, беспросветные, тяжелые тучи. Как гром — гул привычной канонады, некий предопределенный ритм воюющей Чечни. И словно под этот ритм, преодолевая небольшие сугробы, по своей тропе торопится Аврора.

У забора она остановилась, стала звонить. Разговор был недолгий, после чего она ловко перемахнула через преграду и, видимо, кого-то поджидая, стала прямо посредине разбитой, редко посещаемой дороги.

Этой ситуацией Цанаев так заинтересовался, что успел выкурить не одну сигарету, а изменений нет, и тогда, поняв, что холод одолевает, он вернулся в кабинет и уже сел в свое кресло, да любопытство вновь потянуло к балкону, и он даже надел пальто, надеясь выстоять до конца.

Ждать пришлось недолго: вторую сигарету докуривал, как появился «Уазик» — мчался, словно на праздник. Около Авроры резко, с юзом, затормозил, как будто заигрывая, чуть не сбил ее. И что Цанаев видит: с некой лихостью из машины выскочил уже знакомый Цанаеву усатый фээсбешник-чеченец, который интересовался Авророй.

Что они говорят, Цанаев, конечно же, не слышит. Видно, разговор не мирный и, как показалось ему, Аврору попытались посадить в машину, она отбилась, кинула что-то в салон и побежала. Мужчина что-то крикнул ей вслед, тут же умчался.

«Она связана со спецслужбами», — с такой мыслью Цанаев вернулся в кабинет, но вновь не усидел. По горячим следам он должен разобраться с Авророй и уволить ее.

Так он и сделал. По ее следу добежал до забора. Но тут чуть-чуть рассудок возобладал. Вдруг кто увидит, как он лезет через забор. Да и не просто, забор-то высокий.

Цанаев быстренько вернулся обратно во двор института, и пока отряхивал со штанов снег, думал идти в кабинет, да ноги повели за Авророй, правда, в обход, как положено, по тротуару, что, оказалось, действительно очень далеко.

Цанаев вовсе не охотник, но тут ничего не надо — все на виду, только Авроры след — туда и обратно. Как ни странно, живет она совсем рядом, да найти ее и вправду было бы непросто. Никто не догадался бы, что в этих развалинах кто-то может жить.

Для приличия Цанаев постучал в перекошенную калитку, крикнул негромко «Аврора!», не услышав ответа, осторожно приоткрыл. Маленький дворик. Здесь чувствуется жизнь, не кое-какой, а заметный порядок и еще кто-то наследил.

— Аврора! — уже во дворе вновь крикнул Цанаев, подошел к окну, да оно заклеено клеенкой. Рядом — разбитое ракетой крыльцо, новая дверь, за которой он в полумраке обнаружил покрытые коркой льда ведра с водой, колотые дрова, пушистый, рыжий кот, который, увидев его, прильнул к двери в комнату, как бы за собой приглашая, что Цанаев сделал, и тут же, в дверях, как вкопанный, стал. Аврора только-только поставила капельницу мужчине, успокаивает его:

— Потерпи, сейчас станет полегче.

В ногах у мужчины, на тех же нарах, двое мальчиков: старший с изуродованным шрамами лицом, и тело такое же кривое. Младшему годика три — плачет.

Еще одна женщина у дровяной печи, руки — в тесте, удивленно-испуганно уставилась на Цанаева.

— Гал Аладович? — выпрямилась Аврора, явно стушевалась. — Проходите, — хотя и проходить-то вроде некуда.

— Э-э, — Цанаев тоже замялся, не зная, как быть: от этой картины он потерял дар речи, понятно — война, и он одно лишь смог сказать. — Твои родные?

— Да. Мой отец. Ранен. Позвоночник. Мои племянники. А это невестка, их мать.

— Это ваш дом?

— Наш дом разбит… Одна ракета: и дом, и их всех накрыла, — говорит Аврора и, как ни странно, вновь на ее лице не печаль, а эта странная улыбка или ухмылка, словно маска, которая скрывает ее лицо; вот только глаза всю трагедию выдают. — Проходите. Может, чаю? — предлагает она.

— Нет, нет, я пойду, — еще что-то пробормотал Цанаев, и он даже не помнит, как обратно дошел до института, и на сей раз ему просто для утверждения самого себя захотелось, как и Аврора, перемахнуть через забор. Преграду он преодолел, вот только штаны распорол. Злясь на весь мир, после этого сидел в своем кабинете, никого не принимая, думая об увиденном, о своих детях и о племянниках Авроры и самой Авроре, как она после стука появилась, без спроса села и сразу:

— Может, я уволюсь? Деньги я верну. А то мои дела — вам проблема.

— Кстати, о делах, — очнулся Цанаев. — Какие дела у тебя со спецслужбой?

Словно от боли исказилось лицо Авроры, и она сразу же резко ответила:

— Никаких дел у меня со спецслужбами нет, не было и не будет.

— Как же! — Цанаев встал. — Я ведь видел утреннюю встречу.

Аврора тяжело вздохнула, опустила голову, молчала. А директор уже склонился над ней, будто допрашивает:

— А что ты кинула в машину этого фээсбешника, если не секрет?.. Хм, — он недобро ухмыльнулся. — Я подумал было, может, граната?

— Надо бы, — вдруг, жестко, не своим, а металлическим голосом ответила Аврора, поднимая голову и в упор глядя на директора: — А кинула ваши деньги.

— Три тысячи! — отпрянул Цанаев. — Зачем?

— Честно? — она отвела взгляд, надолго уставилась в окно, как раз в ту сторону был ее дом. — Может, вы знаете, мои братья воевали… Сейчас их нарекли НВФ — боевики-бандиты. Но они никого не грабили, не насиловали, на мой взгляд, Родину защищали… Теперь их нет. Остались отец и два ребенка — племянники. Вы их видели — инвалиды, — тут она надолго замолчала, а директор, думая, что Аврора вот-вот заплачет, потянулся было к графину с водой, но она так же жестко продолжила. — Этот усатый чекист-чеченец сообщил, что есть решение истребить всех Таусовых мужского рода.

— Детей? Инвалида? — вырвалось у Цанаева, и он сел от какого-то появившегося бессилия в ногах.

— Да, — продолжила Аврора. — И как спасение, потребовал выкуп.

— Три тысячи долларов?

— Вначале требовал десять… Сошлись на шести. Три я отдала. Еще три — ваши.

— Вот так торг! — выдал Цанаев. — Ужас!.. Я сообщу Главе.

— Прошу вас, — мягче стал голос Таусовой, — никому ничего не говорите. Не впутывайтесь в эту грязь.

— Да как так можно?! — вновь Цанаев встал.

— Пожалуйста, не говорите, — Аврора тоже встала. — Я думаю, все все знают. Ничего поделать не могут — для того и война.

— Да, — не смог не согласиться Цанаев, и тут же спросил: — А чей этот дом?