Богдан Сушинский - Фельдмаршал должен умереть Страница 10

— Заставить замолчать самого себя мне нетрудно, — заверил его Сольнис. — Вопрос в том, как заставить забыть о конвое фельдмаршала всех остальных?

— Не волнуйтесь, заставим. Забудут. Все, кто что-либо помнил, обязательно забудут. А теперь всё, гауптман, всё! Вы свободны!

7

Когда в кабинете остались только Гиммлер и Бургдорф, фюрер вновь усадил их за стол и несколько минут молча вышагивал за спинами.

«Роммель! — всё убийственнее осеняла его догадка. — Вот откуда исходит опасность! Англичане, очевидно, немало подивились тому, что один из наиболее прославленных заговорщиков до сих пор ожидает окончания войны в своём поместье. Живя спокойно, без каких-либо ограничений, без слежки, он принимает у себя давнишних друзей, обсуждает — и, конечно же, осуждает, — карательные операции гестапо и СД против путчистов и выжидает, выжидает…».

— Так что вы скажете по этому поводу, Гиммлер? — наконец остановился вождь нации напротив сидевших рядом, через стул, рейхсфюрера и генерала.

Гиммлер мельком взглянул на Бургдорфа, словно ожидал подсказки, но тот слишком дорожил своим отсутствующим видом.

— Вы правы, мой фюрер, — Генрих понял, что вождь задал вопрос, вытекающий из его размышлений. А о том, что в последнее время Гитлер всё чаще теряет грань между своими мысленными экзальтациями и реальностью — в рейхсканцелярии знал уже каждый, кому приходилось с ним общаться. — Пора принимать решение. Нельзя оставлять без последствий то, что оставлять без последствий попросту невозможно.

— У вас есть доказательства того, что Роммель действительно принимал самое непосредственное участие в заговоре?

— Их более чем достаточно.

«Он что, решил подстраховаться? — почти с презрением спросил себя Гиммлер. — Или же захотелось подставить меня в образе злодея-губителя «любимца армии?».

— Я имею в виду не поддакивание «народного фельдмаршала»[5] чьему-то мнению за рюмкой коньяку. Не вольномыслие на подпитии… Чтобы обвинить в измене Лиса Пустыни, героя Африки, понадобятся очень серьезные аргументы. Надеюсь, вы понимаете меня.

— Германцы уже смирились с тем, что в числе заговорщиков оказались высокопоставленные военные рейха. Поэтому их не очень удивит, что среди них оказался и Роммель. — Фюрер недовольно покряхтел: аргумент показался ему слишком сомнительным, и потом этот намёк на то, что против фюрера восстала вся военная элита… — Тем не менее, я и начальник Главного управления имперской безопасности Эрнст Кальтенбруннер отдаём себе отчёт в том, что речь идёт о «герое Африки», командире Африканского корпуса, командующем группой армий и всё такое прочее. Да, мой фюрер, я готов официально заявить: имперская служба безопасности располагает достаточным материалом, чтобы дать добро на арест фельдмаршала Роммеля. Если же вы позволите провести хотя бы беглое расследование с правом допроса фельдмаршала…

— Никаких допросов, — болезненно поморщился Гитлер. — Только никаких официальных арестов и допросов. Хватит с нас Штюльпнагеля. Но тот хоть сам стрелялся. Этот же ранен в бою. Да и славу Штюльпнагеля не сравнить со славой «героя Африки» Роммеля.

— Понимаю, мой фюрер.

— Нет-нет, Генрих, — вспыльчиво отреагировал на его согласие Гитлер. — Я решительно протестую против каких-либо санкций. Арест, пытки, казнь… Этого заслуживает любой предатель и заговорщик. Но когда подобные действия коснутся Роммеля, мы лишь деморализуем значительную часть нашего генералитета и офицерского корпуса.

— …Которая и так уже деморализована, — цинично напомнил ему рейхсфюрер С С.

— Однако оставлять Роммеля не у дел тоже крайне опасно, — заметил Бургдорф.

— Генерал прав, — поддержал его Гиммлер. — Очень скоро англо-американцы найдут его слишком удобной фигурой для переговоров с внутренними врагами рейха, для организации переворота и планов послевоенного переустройства Германии. Пусть даже планов несбыточных, но в наше время крайне нежелательных.

Фюрер наконец-то перестал вышагивать, уселся, но не в своё кресло во главе стола, а чуть сбоку, на которое во время заседания обычно усаживался Мартин Борман. Этим Гитлер как бы подчеркивал, что не намерен диктовать свою волю, а всего лишь хочет посоветоваться, как бы лучше выйти из создавшейся ситуации.

— Посудите сами, мой фюрер: фельдмаршал почти не сражался на Западном фронте. Он принимал участие в боях во Франции, но по существу сдал англичанам всё французское побережье. Увешан всеми наградами, а потому, попадая в среду солдат, чувствует себя эдаким Бонапартом. К тому же не следует забывать, что из Африки Роммель вывез несметные сокровища.

— Вот именно, и сокровища… — пробормотал себе под нос Гитлер.

— …Большая часть из которых покоится на дне Средиземного моря, часть — в хранилищах в Южной Германии… Но не исключено, что какую-то часть драгоценностей фельдмаршал припрягал где-то неподалеку от своего поместья.

— Припрятал?! — спросил Гитлер с таким искренним удивлением, словно и мысли не допускал о подобной возможности.

— Не исключено. Скорее всего, припрятал. И в нужное время они могут быть использованы во вред рейху.

— То есть, точных сведений у вас всё ещё нет?

— Однако их можно получить. Судя по всему, Роммель уже сейчас откровенно рассчитывает на благосклонность к нему если не англичан, то хотя бы американцев. Не говоря уже о русских. К тому же известно, что он давний приятель Паулюса. А уж «герой Сталинграда», конечно же, замолвит словечко перед Сталиным по поводу «героя Африки», ничем не насолившего русским.

— …И даже сражавшегося против их естественного врага — Великобритании, — с видом первооткрывателя подхватил его мысль Гитлер, хлопнув при этом ладонью по столу.

И что странно: над этим мы как-то совершенно не задумывались, — по-холуйски признал вселенскую мудрость хозяина командующий войсками СС. — Чтобы так, всерьез…

Гиммлер умолк, рассчитывая, что фюрер вновь поддержит его и четко сформулирует приговор. Однако Гитлер задумчиво молчал. Причем рейхсфюрер СС не был уверен, что вождь осмысливает ситуацию или хотя бы ощущает себя присутствующим здесь.

«Чего он ждет? — возмутился он наконец. — Что я предложу убить фельдмаршала из-за угла? Взорвать вместе с его деревенским особняком?!».

— Что же будем делать? — вернулся из своих душевных блужданий Гитлер. Он спросил это, ни на кого не глядя, отведя взгляд куда-то в сторону.

— Можно лишь сожалеть, что у Роммеля не хватило мужества последовать примеру фельдмаршала фон Клюге или того же Штюльпнагеля, — вновь дождался своего часа Бургдорф.

Адъютант прекрасно понимал, что фюрер не случайно оставил его здесь. Такие вопросы, как убийство фельдмаршала, в присутствии адъютанта — пусть даже это адъютант фюрера — как правило, не обсуждают. Но если уж их посвящают в подобные тайны, то рассматривают при этом только в одной роли — исполнителей. А потом предпочитают убрать, чтобы не оставлять в качестве свидетелей.

Подумав об этом, генерал-майор поежился и передёрнул плечами: «…Только не в убийцы Роммеля!» — мысленно взмолился он.

— Роммель на самоубийство не пойдет, — резко, нервно возразил Гиммлер.

— Почему? Если с ним настойчиво поговорить на эту тему, он, возможно…

— Роммель только что оправился от боевого ранения, которое оказалось весьма кстати. Он только-только вернулся из госпиталя, и весь нацелен на то, чтобы выжить. К тому же это опытный солдат, привыкший выкручиваться из любых, казалось бы, самых сложных, безысходных ситуаций. А ситуация, в которой он теперь оказался, не вызывает у фельдмаршала даже чувства досады, поскольку непосредственного участия в покушении не принимал…

— Но ведь… — попытался возразить Бургдорф, однако Гиммлер не дал ему договорить:

— Я имею в виду — самого непосредственного участия, кем-то засвидетельствованного. — А ранение к тому же списывает все его мелкие грешки и прегрешения. Госпиталь дарует ему алиби, а слава и награды — индульгенцию на бессмертие. Вот и сидит Роммель в своем Герлингене, как в бункере, и с высоты своей славы взирает на агонию, — как он наверняка считает, — вермахта, агонию Третьего рейха, агонию национал-социализма.

— Значит, вы утверждаете, что на добровольный уход из жизни фельдмаршал Роммель не согласится? — постучал костяшками пальцев по столу Гитлер.

— Уверен в этом, мой фюрер. Понимаю, что один-единственный выстрел помог бы нам решить множество проблем, но, судя по всему, добровольно за пистолет Лис Пустыни не возьмётся.

— А вы что скажете, Бургдорф? — поинтересовался Гитлер, отводя при этом взгляд куда-то в сторону.

— Считаете, что его следует убить? Что нужно подослать убийцу?