Павел Кочегин - Человек-огонь Страница 10

Фомич был завален заказами на изготовление сейфов с секретами, с мудреными замками.

Зимой Гирин увез Фомича в Троицк делать тайник в новом доме. Из Троицка мастер не вернулся.

— Как в воду канул Фомич-то, — судачили соседи.

1907 год начался тяжелыми провалами большевистских организаций в промышленных центрах Урала. Связь с партийными комитетами прервалась. А вскоре остались без руководителя и куртамышские революционеры.

Провокатор донес на волостного писаря. Сразу Скворцова не стали арестовывать, а сообщив в губернское управление, установили за ним слежку. Распоряжение об аресте Петра Семеновича пришло быстро. Из Куртамыша выехал жандарм.

Но не дремали и товарищи. Связной от Друговых прискакал в село двумя часами раньше.

Чтобы нагрянуть внезапно, жандарм за версту до села подвязал колокольчик. И был весьма доволен выдумкой. Каково же было его изумление и возмущение, когда он узнал: Скворцова и след простыл. Только как память о нем осталось на заборе несколько большевистских листовок.

…Во всех политических ссыльных Николай Томин видел друзей народа, мучеников за народ.

Он не замечал того, что одни политические в тяжелых условиях ссылки не пали духом и продолжали борьбу. Другие — ныли, сетовали на свою судьбу, стали приспосабливаться. У некоторых оказались богатые родственники, с помощью которых они купили лавочки, стали торговцами, хозяйчиками мастерских, пимокатен.

Но вот произошли провалы. Встал вопрос: что делать?

Друговы решили собрать оставшихся товарищей.

Яков Максимович рассказал о тяжелой обстановке. Пощипывая кончик бородки, спокойно спросил:

— Что будем делать, товарищи? Прошу высказаться.

Сторонники плехановской оценки революции «не надо было браться за оружие» заявили, что надо покориться судьбе. В таком захолустье, как Куртамыш, своими активными действиями ничего не сделать, а тюрьмы или каторги не миновать.

— И не стыдно вам, господа хорошие, говорить такое, — с гневной отповедью выступил Владимир Яковлевич. — Когда революция побеждала, вы кричали: «Свобода, равенство, братство. Ура!» А теперь в кусты, дескать, моя хата с краю, я ничего не знаю. Ну что ж, торгуйте. Это дело вашей совести, а нам с вами не по пути.

«Друзья народа» с надменным видом удалились.

Поднялся Николай Томин.

— Я жизнь так представляю. Жизнь — поле, выходят, борются. Кто может продолжать борьбу, тот остается, кто не в силах, тот уходит добровольно. Я остаюсь на поле борьбы.

Яков Максимович сказал, что придется менять методы работы.

— Надо использовать легальные организации, — продолжал он. — В нашем селе хорошая самодеятельная труппа, но последняя пьеса, поставленная ею, никуда не годится: проповедь упадничества, разложения, зависимости человека от судьбы. Необходимо, чтобы на сцене народного дома шли пьесы, призывающие людей к борьбе, поднимающие у них веру в победу разума и справедливости. В Куртамыше нет профсоюзных организаций. Для начала мы и поручим Николаю Томину организацию союза приказчиков. Пусть не забывает и своих друзей в станицах и поселках. Среди казачества должна вестись работа особо. А Владимир Другов займется организацией воскресной школы для рабочих.

Встали все в круг, обнявшись, вполголоса спели «Вихри враждебные». Расходились с уверенностью в завтрашний день. Томин энергично принялся выполнять новое порученное дело. В своем дневнике он делает записи:

«Сегодня вечером устроили собрание наших служащих, но ничего не решили, оставили до завтра».

На другой день:

«Сегодня на собрании выбрали депутатов, сделали сбор. Вечером получил устав Омского союза служащих».

А далее:

«В четверг было собрание служащих насчет урегулирования торгового или рабочего времени, восьмичасового рабочего дня».

— Не за свое ты дело взялся, Николай, — высказал свое недовольство Гирин. — И зачем он нужен, этот восьмичасовой рабочий день приказчикам? Что они будут делать в свободное время? Пьянствовать, шарлатанить?

— Я не по доброй воле, Лука Платоныч, мне поручили это дело приказчики на общем собрании. Думаю, что свободное время будут использовать для учебы. Станут грамотными, лучше будут торговать, вам же польза от этого.

— Так-то оно так, — протянул Гирин.

Остальные купцы злились на Николая.

— Вон смотри-ка, Томин-то казак, а корчит из себя барина. Из грязи лезет в князи, хоть паренки ест, да с салфеткой, — говорили они.

Союз был создан, но вызвал только огорчение у организатора. В руководство в большинстве пролезли хозяйские холуи.

«18 марта, воскресенье, 1907 год. Грусть страшенная. Все как-то противно. Из Челябинска ничего не пишут, черт знает что такое».

Плохое настроение у Николая было вызвано не одними неудачами в союзе приказчиков. Хозяйка уехала в Троицк обживать новый дом и увезла с собой Наташу.

…В магазин зашла черноволосая девушка с большими карими глазами, в пуховом платке и длинном, до пят, пальто, с опушенными мехом рукавами и подолом.

В ней Николай узнал дочку горничной купчихи — Анну Клопову. Раньше он с ней не разговаривал, встречались мельком, хотя дома их хозяев стояли рядом. И вообще он не обращал на нее никакого внимания.

— Моей хозяйке потребовалась дюжина вязальных спиц. Выберите самые лучшие и упакуйте аккуратнее, — с легким пренебрежением проговорила она и бросила на прилавок деньги. Монеты запрыгали, и одна свалилась на пол. Пришлось ползать на коленках, искать ее между ящиками.

«Ну, всучу же я тебе сейчас товарчик за такие фокусы, даст хозяйка тебе за него перцу», — подумал Николай. Он быстро упаковал товар, и девушка ушла.

Через несколько минут с шумом открылась дверь и со слезами на глазах вбежала покупательница.

— Лука Платоныч, Лука Платоныч! — кричала она. — Смотрите, какой товар продает ваш приказчик! Я просила для барыни выбрать самые лучшие спицы, так он какую-то ржавчину завернул. — Хозяйка велела бросить их вам в глаза.

— Николай, ну-ка, подь сюда. Как ты смел такой почетной госпоже отпустить эту дрянь? Как ты смел, я тебя спрашиваю? Сейчас же замени, выбери самые наилучшие и, если я еще раз замечу, не жди добра.

Когда девушка ушла, хозяин подошел к приказчику и начал читать нотацию.

— Ты знай, кому какой товар продавать. Разве можно суседским делом, да еще именитой купчихе, третьесортицу всучивать? Ты бы мог их завернуть и другому покупателю, ну, какому-нибудь мужику или кухарке. А то…

— У купчихи денег много, а у кухарки — гроши.

Гирин с минуту стоял пораженный этими словами, а потом затопал ногами, закричал.

— Не смей мне больше думать об этом! Эти голодранцы мне на гроши прибыли дают, а купчиха сразу на сотни берет!

Покричав, он ехидно улыбнулся.

— Вот уж и доверенным стал, а все ума-разума не набрался. Верно, облапошивать их надо, только не на вязальных спицах, а нагреть, так уж нагреть, сразу на тысячи! — И Гирин поднял кверху правую руку. — С конкурентами надо так делать, чтобы — раз! Пух! И в трубу, как дым.

«Вот так звери! — подумал Николай. — Так и норовят клыки друг другу в глотку всадить».

После скандала с вязальными спицами Николай, сам не зная почему, стал искать встреч с Аней. В дело и не в дело заходил во двор к купчихе с надеждой хоть мельком взглянуть на кареглазую. Анна решила совсем не разговаривать с нахалом, но любопытство брало свое: то наблюдает, как парни играют в бабки, и заметит, что она неравнодушна к успехам Николая, то забежит в магазин, да так и не купит ничего.

Случилось, что в один из вечеров молодежь играла в разлучки. Глянула Аня и сердце встрепенулось: среди играющих был он, Николай. Ну как было усидеть, устоять перед соблазном? Только они подошли с подругой, Николай стал разнимать пары. Пришла их очередь, а он все еще не мог поймать никого. Что было духу бросилась бежать Аня, но быстро очутилась в руках Николая. Весь вечер не нашлось ни парня, ни девушки, чтобы разлучить их.

Когда выпадали такие счастливые, свободные от работы вечера, они встречались, садились на лавочку и, любуясь луной, тихо разговаривали. Летело время. Он любил ее все больше и сильнее, но сказать об этом не решался.

Однажды с друзьями пробыл в лесу допоздна. По пути домой нарвал большой букет цветов.

Подходя к дому, Николай увидел Аню.

«Вот сейчас самый удобный случай сказать ей все, что я думаю, о чем мечтаю».

Увидев Николая с букетом цветов, Аня удивленно вскинула глаза и мягким голосом спросила:

— Откуда ты и чему радуешься?

— Аня, мне надо что-то сказать тебе, очень важное. Знаешь что, — тут его язык словно окаменел, и он с трудом выдавил: — Посмотри, какой букет я тебе нарвал.