Михаил Колесников - Большие расстояния Страница 10

Над палубой с визгом проносились осколки, врезались в борта и надстройки. Вокруг бронекатера поднимались водяные столбы. Ус маневрировал, чтобы избежать накрытия, бросал бронекатер на всплески. Он слился со штурвалом, и корабль, послушный его воле, делал отчаянные скачки в сторону, неожиданные развороты. Комендоры и пулеметчики беспрерывно вели огонь по врагу.

Неожиданно корму корабля подбросило, все заволокло дымом. На мостик доложили о повреждениях в машинном отделении. Погас свет. Заклинило руль. Корабль потерял управление.

— Перейти на ручное управление! — раздался голос командира бронекатера. Но было уже поздно: корабль стал быстро погружаться в воду. Виктор Ус почувствовал, как палуба уходит из-под ног. Потом его обожгло холодной водой. Он разжал пальцы, сделал несколько сильных взмахов руками, стремясь как можно дальше уйти от тонущего бронекатера. Осмотрелся по сторонам. Рядом плавали матросы. Мотоботы устремились к ним на помощь. Противник продолжал вести огонь.

Вскоре бронекатер затонул. Погибли все труды… Рассудок не хотел с этим мириться. А там, на берегу, десантники ждут боеприпасы.

Виктор был хорошим пловцом. Он мог и без помощи мотоботов добраться до берега. Но сейчас он меньше всего заботился о спасении собственной жизни. Вернулся на то место, где совсем недавно покачивался на волнах подбитый бронекатер, набрал побольше воздуха в легкие и нырнул. Так и есть — здесь совсем неглубоко… Под водой он открыл глаза и увидел неясные зыбкие очертания бронекатера. На палубе горой были навалены ящики с боеприпасами. Ус ухватился за один из ящиков и вынырнул.

— Эй, на мотоботе! Принимай! — крикнул он хрипло.

Его услышали. Мотобот подошел. Ус передал матросам ящик.

— Я еще…

Он скрылся под водой и вскоре появился на поверхности с новым ящиком.

Вода пенилась и бурлила, ударяя о плечи Виктора, иногда лицо захлестывало волнами и из воды виднелись только руки… Вражеские снаряды падали где-то совсем рядом. Вот почти у самой головы взбила воду пулеметная очередь.

Но Виктор не замечал ничего. Немного отдышавшись, он снова скрывался под водой, а затем появлялся с тяжелым ящиком. С каждым разом нырять становилось труднее. Ноги сводила судорога. Отяжелевшая одежда тянула вниз. Он совсем выбился из сил и еле держался на воде. Двенадцать ящиков уже удалось ему поднять с затопленного бронекатера. Но там, под водой, еще оставалось много таких ящиков. Их нужно было отвоевать у моря. Нужно продержаться… как можно дольше продержаться. В воду бросились матросы с мотобота. Самоотверженность Виктора, его желание спасти во что бы то ни стало боеприпасы заразили их. Они также спускались на палубу затонувшего бронекатера и выносили наверх ящики. Подошли остальные мотоботы.

Виктор задыхался. Легкие устали от невероятного напряжения. Сейчас в нем жила только одна мысль: спасти как можно больше боеприпасов.

— Хватит, хватит! — кричали ему товарищи. — Утонешь…

— Нельзя… Много еще… там…

Сквозь наползающий бред он почувствовал, как чьи-то руки подхватили его под мышки. Что было дальше, он не помнил.

Пришел в себя только на берегу. Открыл глаза — и сразу же закрыл их: солнечный свет ослепил его. Заботливо укутанному телу было тепло и уютно. Где-то рядом разговаривали.

— Вот это моряк! — пробасил кто-то. — Поднял со дна моря сорок ящиков. Под артиллерийским огнем! Удивительно… А ты, солдат, тоже, видать, не лыком шит: здорово подсобил морячкам. И этого в последнюю минуту ловко на берег вытащил.

— А нам не впервой, — услышал Виктор удивительно знакомый голос. — Мы на лесосплаве… Ну, бывайте, покедова! Меня, видать, в полку уже заждались. Морячок-то в себя пришел…

Виктор широко раскрыл глаза и сел.

— Солдат, подойди сюда, — сказал он требовательно. — В боку что-то колет — подняться не могу. Дай руку…

Солдат подошел, усмехнулся и протянул руку. Виктор крепко пожал ее, эту шершавую руку, пропахшую дымом и ружейным маслом. Он не стал расспрашивать, каким образом солдат очутился здесь, в Крыму.

Коктебель.

ДАЛЕКИЙ БРАТ

Всегда немного грустно наблюдать за тем, как улетают в теплые края птицы. Первыми покидают наше Заполярье кулики. Еще задолго до первых заморозков их шумные стайки устремляются на юг. Вслед за ними снимаются с мест поморники, гуси и сапсаны. И только чайки да гагары с тревожными криками носятся над вспененным морем до самых зимних холодов. Но потом исчезают и они. Тусклое негреющее солнце надолго скрывается за сопками. Гудит, гуляет по арктическим просторам пурга, загоняет зверей в норы. Лишь голодные тундровые волки бесстрашно подходят почти к пирсу.

В этом году снег выпал в сентябре. Кругом белым-бело. По вечерам над бухтой горят багряные зори. Последние осенние зори… Ночью можно любоваться северным сиянием. Да только здесь оно не такое, каким его описывают в книжках. Просто невысоко над горизонтом дрожат, переливаются бледно-зеленые занавеси.

— Никак в толк не возьму: отчего тянет людей сюда? — говорю я своему приятелю Сергею Кравцову. — Снег, ветер… Сентябрь, а в пять часов дня уже звезды зажигаются. И море какое-то неинтересное: серое, холодное. Вот закончим службу — и айда к нам в заволжские степи!.. Идешь, бывало, по тропке, а на жнивах телеги поскрипывают: это колхозники скошенную пшеницу свозят на тока. Разобьешь о колено арбуз — красный-красный. Привалишься к душной копне, жуешь и смотришь, как в небе беркуты плавают. Красота!..

Мы сидим почти у самой воды на выщербленном камне. Глухо шумит Баренцево море. Расплывчатый красный диск солнца низко повис над заснеженными сопками. Небо какое-то желтоватое. Неподалеку на торфяных буграх копошатся куропатки. Полярная дымка окутала корабли, стоящие у пирса. Кравцов слушает меня рассеянно. По тому, как он хмурит брови, плотно сжимает тонкие губы, болезненно щурит глаза, я заключаю, что Сергей думает о чем-то своем. Думает упорно, непрестанно.

Что сталось за последнее время со старшим матросом Кравцовым, нашим первым затейником и песенником? Заскучал, сделался неразговорчивым. На все вопросы отвечает односложно: «да», «нет». Похудел, глаза ввалились. Неприятности по службе? Сердечные тайны? Может быть, дома что случилось?

Вот уже неделю я тщетно ломаю голову над этой загадкой. Очень плохо, когда твой приятель загрустил, а ты не знаешь, чем помочь ему. Какие неприятности по службе могут быть у Сергея Кравцова, которого командир корабля всегда ставит нам в пример? У морских пограничников служба, сами знаете, нелегкая, но Сергей говорит, что не променял бы ее ни на какую иную. У Кравцова железная выдержка и завидное здоровье.

Сегодня я решил наконец поговорить с ним по душам. По дому, наверное, соскучился. А возможно, дивчина писем не шлет. Всякое бывает. Да будь моя власть, я бы тем девушкам такой приказ объявил, чтобы, учитывая здешний холодный климат, погорячее письма писали, и притом не реже одного раза в неделю.

— Скрытный ты человек, Сергей, — говорю я, отбросив всякую дипломатию. — Служим мы с тобой, служим, а я о тебе, о твоей прошлой жизни ровным счетом ничего не знаю. Ну скажи, любил ли ты когда-нибудь? Была у тебя на примете девушка?

Кравцов удивленно вскидывает брови, смотрит на меня в упор своими серыми глазищами, потом отворачивается, наклоняет голову. Некоторое время мы сидим молча. И когда я уже теряю надежду выпытать что-нибудь у Сергея, он заговаривает:

— Вот, к примеру, взять хотя бы того же поморника. Странная птица. Почти девять месяцев носится над безбрежными просторами Тихого океана и все-таки хоть ненадолго, но прилетает сюда, в Заполярье. Должно быть, родина здесь. Я тоже родился на Севере. А рос в другом, теплом краю. И оставил я в том краю брата, будто половину сердца оставил… Очень любили мы друг друга. Тяжело мне было расставаться с ним, но пришлось. Совсем недавно я узнал, что брат попал в большую беду: лежит он где-то за тридевять земель в госпитале, раненный, и я ничем не могу помочь ему, не могу с ним повидаться. Вот мое горе, друже Иван. А девушек у меня нет, не успел обзавестись…

Кравцов замолкает, теперь уже надолго, и я не решаюсь расспрашивать его. Когда у человека горе, лучше не лезть к нему с вопросами — все равно делу не поможешь. Сергей вынимает баночку с махоркой. Мы крутим козьи ножки и закуриваем. Слова Кравцова заинтересовали и взволновали меня. Я начинаю предполагать, что брат Сергея также пограничник и служит где-то на южной заставе. Стычки с нарушителями не редкость и в наши дни. По-видимому, в одной из таких стычек и был ранен брат Сергея. Вот так же весной этого года задержали мы иностранную шхуну. Не обошлось дело и без стрельбы. Кравцов одним из первых прыгнул на борт той шхуны. Действовал он решительно и смело. В перестрелке был смертельно ранен старшина второй статьи Макеев. Все мы тогда очень тяжело переживали эту утрату. Да, шпионов мы задержали, но потеряли нашего лучшего друга Макеева. Сергей ходил со сжатыми кулаками и перекошенным от злости лицом.