Анджей Збых - Железный крест Страница 10

– Это подпись Дибелиуса, даю слово! – ахнул Лехсе. – Подожди, ведь это же долговые расписки. Шесть тысяч марок, – прочитал он вполголоса, – двадцать тысяч злотых. Это невозможно!

– Ты удивлен?

– Теперь мне понятна просьба Дибелиуса, с которой он обратился ко мне еще в начале следствия. Вот почему он стал таким вежливым и обходительным. Значит, он действительно был должником Вонсовского. Слушай, Ганс, я не понимаю только одного: он же должен был помнить об этих долговых расписках. Почему же тогда он арестовал Вонсовского? Мог просто застрелить его там, на месте. К чему он вызывал меня?

– Не забывай, что граф вращался в высших кругах общества. И не так-то просто было убрать его потихоньку. Кроме того, ты же сам мне говорил, что Дибелиус был тогда пьян. А может быть, рассчитывал на то, что, не выпуская дела из своих рук, вернет долговые расписки и никто о них не узнает. Не случайно же на вилле в Жолибоже его сотрудники тщательно осматривали стены и вскрывали пол в поисках тайников. Так же основательно обыскивали и особняк в Вонсове, только, на счастье, я оказался там первым. Видишь, Адольф, я предчувствовал все это и на всякий случай не включил этих расписок в протокол следствия. Надеюсь, ты не в обиде на меня. Теперь я отдаю их тебе, делай с ними что хочешь. Полагаюсь на твой опыт. Если решишь подать рапорт на меня за укрытие вещественных доказательств…

– Не беспокойся, Ганс, рапорта не подам, должен буду обратиться к рейхсфюреру.

– В обход служебным правилам? – спросил с беспокойством Клос. – А если мы ошибаемся? А если подписи Дибелиуса подделаны? Вдруг по не известным нам причинам Вонсовский просто солгал? Что тогда?

– Почему он должен лгать?

– Не знаю, – беспомощно развел руками Клос. – Его показания уличают высокопоставленных офицеров.

– Они признались, все признались, – рассмеялся Лехсе, – а ты еще в чем-то сомневаешься.

– Да, – сказал тихо Клос, – они признались.

Глядя на гауптштурмфюрера, Клос подумал, что и Лехсе признался бы, если попал бы в руки такого же специалиста, как он сам. Клос готов был дать голову на отсечение, что при первом же испытании толстый Лехсе рассказал бы все, что знал, а может быть, и больше. А чтобы избежать допроса третьей степени, он сознался бы, что лично намеревался убить Гитлера.

– Видимо, действительно нет другого выхода, – сказал громко Клос.

Зазвонил телефон. Лехсе поднял трубку. С выражением безграничного удивления положил ее на место.

– Звонил Дибелиус. Потребовал, чтобы мы оба сопровождали Вонсовского в камеру предварительного заключения абвера. Ты что-нибудь понимаешь?

– А ты? – ответил Клос. – Советую проверить, заряжен ли твой пистолет.

Эсэсовец вытянулся, увидев пропуск, предъявленный обер-лейтенантом Клосом, другой открыл перед ним тяжелые дубовые двери. Он оказался в большом зале. Вдоль колоннады стояли неподвижные, как статуи, эсэсовцы в стальных шлемах, с автоматами, готовые немедленно открыть огонь.

Штурмбанфюрер в черном мундире еще раз внимательно осмотрел его пропуск, что-то сверив с листком бумаги, который держал в руке.

– Все правильно, господин обер-лейтенант, – сказал он, – прошу сдать оружие. Пожалуйста, проходите дальше. Все это займет немного времени.

Клос подал ему кобуру с пистолетом и в сопровождении эсэсовца прошел в большой зал без окон. Простые колонны серого мрамора вдоль стен, темный гранитный пол, на центральной стене – черный орел, держащий в когтях свастику. Все это напоминало больше гробницу, чем приемный зал. Все присутствующие, вызванные для вручения наград, молчали.

Клос сел около майора с повязкой на голове. Еще раз мысленно перебрал в памяти все последние события, которые привели его в этот зал, где через несколько минут кто-то из гитлеровских руководителей приколет к его мундиру Железный крест.

Когда Клос решил сделать оберста Рейнера причастным к делу Вонсовского, он почувствовал нечто вроде угрызений совести, хотя не питал никаких симпатий к своему шефу. Информации Центра о его «подвигах» в Греции было достаточно, чтобы не церемониться с этим элегантным и благовоспитанным оберстом. А через два часа он уже совсем не чувствовал к нему жалости: ведь именно он, Рейнер, отдал приказ убить его и Лехсе…

Сценарий был подготовлен в спешке, предлог шит белыми нитками, а спектакль разыгран неточно.

Заняли места в тюремной автомашине: Лехсе – в кабине рядом с шофером, Клос с Вонсовским и двумя эсэсовцами – в крытом кузове. Выглянув в заднее окошко, Клос увидел следующий за их машиной полугрузовой «опель» с жандармами. Все стало ясным: если «опель» «затеряется» – это будет означать, что их решено уничтожить. С самого начала Клос считался с этой возможностью, ибо, находясь в самом центре событий, узнал слишком много и был опасен для своего шефа.

На минуту Клос отвернулся, намереваясь сесть ближе к Вонсовскому и сказать ему по-польски, чтобы в случае стрельбы спасался бегством. А когда снова посмотрел в окошко, то «опеля» уже не было видно.

Дальнейшее произошло молниеносно: тележка с овощами, кем-то направленная прямо под колеса тюремной машины, попытки шофера избежать столкновения и две автоматные очереди. Шофер, падающий на приборный щиток автомобиля, и неестественно скрюченный Лехсе. Выбив стекло, отделяющее его от шофера, Клос быстро перебрался в кабину, но взрыв гранаты вырвал заднюю дверцу кузова. Взрывная волна выбросила Клоса из кабины на, мостовую. В этот момент он увидел человека о светлом плаще и сдвинутой набок кепке, который, упирая в бедро автомат, поливал свинцом автомобиль. Клос бросился к человеку. Неизвестный направил автомат в сторону Клоса, но тот ловким движением выбил оружие из его рук. Крепко вцепившись друг в друга, они покатились по мостовой. Остальные гитлеровцы, атаковавшие машину, внезапно скрылись за углом дома. Прохожие, перепуганные стрельбой, укрылись в подъездах и нишах ворот, а на мостовой остались лежать только Клос и человек в светлом плаще.

– Доннер веттер! Отпусти! – простонал человек в плаще по-немецки.

Клос еще сильнее прижал его к мостовой. Через несколько минут подъехал «опель» с жандармами. Не все получилась так, как задумал Рейнер. Правда, погиб Вонсовский, который теперь уже ни о чем не расскажет. Но уцелел он, Клос, и гауптштурмфюрер Лехсе, которого только ранили.

Через два дня Клос представил находящемуся в госпитале Лехсе показание схваченного «партизана», и это было единственное правдивое показание во всей этой истории: человек в светлом плаще, бывший уголовник, состоящий на службе в полиции и абвере, получил приказ атаковать вместе с группой переодетых в штатское полицейских тюремную машину и убить Вонсовского, Лехсе и Клоса. Приказ отдал оберет Рейнер. Перед тем как поехать в госпиталь СС, чтобы рассказать об этом Лехсе, Клос не мог отказать себе в небольшом удовольствии. Он позвонил адъютанту Рейнера и попросил доложить шефу, что обер-лейтенант Клос через четверть часа доставит арестованного «партизана». Через некоторое время позвонил адъютант и дрожащим от волнения голосом сообщил Клосу, что оберет Рейнер застрелился в своем кабинете.

Открылись массивные дубовые двери приемного зала. В сопровождении двух эсэсовцев показался незнакомый Клосу старший офицер СС со знаками различия группенфюрера. Все присутствующие в зале как по команде сорвались с мест и вытянулись в струнку.

– Господа, – обратился он к стоящим навытяжку офицерам, – на вашу долю выпало огромное счастье: вы удостоились большой чести, отличившись перед рейхом. Сам фюрер – Адольф Гитлер поручил мне вручить вам эти награды. Прошу вас пройти за мной.

Все направились к массивным дубовым дверям приемного зала, над которыми распростерлась черная фашистская свастика.