Александр Листовский - Конармия[Часть первая] Страница 11

Только что прошел небольшой дождь. Из степи наносило горьковатые запахи. Солнце, просвечивая сквозь дымчатую пелену облаков, начинало садиться. На дальних холмах пылали снопы густо-красных лучей.

Буденный свернул вправо, направившись через стан партизанской пехоты. Тысячи распряженных телег, а среди них кое-где пушки и зарядные ящики занимали огромную площадь от железной дороги до синевшего вдали древнего сторожевого кургана с каменной бабой. Вокруг слышался гул голосов, рев скота, конское ржанье. На зарядном ящике играли ребятишки. Тут же, на телеге с изготовленным к стрельбе пулеметом, мать кормила грудью ребенка. Простоволосая молодица в короткой исподнице, выставив колени, доила корову. Другие тоже занимались хозяйством. Кто кормил кур или гусей. Кто хлопотал вокруг подвешенного над огнем котелка. Слышались ритмичные звуки отбиваемых кос.

«Да, — думал Буденный, — вот так и воюй, связанный по рукам и ногам». Действительно, стычки с белыми больше сводились к защите беженцев, а не к уничтожению неприятеля. Надо было как можно скорее добираться к Царицыну, но некоторые отряды, разложенные думенковской вольницей, вообще не хотели двигаться дальше и на митингах выносили решения не уходить из родных мест.

Приехав в расположение конных партизан, занимавших старый казачий лагерь, Буденный отдал лошадь коноводу.

— Ну как, Семен Михайлович? — спросил Федя, оглядывая покрытого пеной жеребца, который, переступая с ноги на ногу, нетерпеливо перекатывал во рту удила.

— Хорош… Пойдет… — сказал Буденный. — Смотри выводи его хорошенько.

Узнав, что Думенко у себя, Буденный пошел мимо коновязей с привязанными вдоль них разномастными лошадьми. За ними среди землянок белели две-три палатки.

Скакал казак через долину,Через маньчжурские поля.Скакал он, всадник одино-окий…

донесся хриплый голос из крайней палатки, где помещался Думенко.

«Опять пьяный», — подумал Буденный.

Он вошел в палатку. Три человека, поджав ноги, сидели на попоне вокруг большой миски с вареной бараниной. Один из них, толстый, чем-то похожий на Тараса Бульбу, говорил, обращаясь к Думенко:

— Я хохол. А шо такое хохол? Душа нараспашку и мотня в дегтю. Душа широкая. Понимаешь?.. Дай я тебя поцелую! — Держа в руке щербатую чашку и расплескивая спирт, он лез целоваться.

Буденный кашлянул. Думенко поднял на него красное лицо с широким, как у быка, низеньким лбом, обрамленным потными кудряшками рыжих волос.

— Ну, чего надо? — грубо спросил он, толкнув большим пальцем закрученные кверху колечки светлых усов.

— Поговорить, — спокойно произнес Буденный.

— Ну и чего? Говори. Это мои гости. Люди свои. — Думенко кивнул на сидевших.

Буденный значительно посмотрел на него.

— Секрет?

— Да.

— А ну, выйдите вон! — распорядился Думенко. Сидевшие вытерли жирные руки о сапоги, неохотно поднялись и, косо поглядывая на Буденного, вышли.

— Ну давай говори… Постой, выпить хочешь? — Думенко взял бутылку и трясущейся рукой наполнил стакан.

— Не такое время, — отказался Буденный. — Так все в жизни можно пропить… А в первую очередь революцию. — Он посмотрел, где бы присесть, но ни табурета, ни лавки в палатке не оказалось.

В глазах Думенко мелькнула неприязнь. Он уже давно чувствовал, что Буденный выше его на две головы, и ненавидел его со всей злобой недалекого, завистливого человека.

— Ты это к чему говоришь? На меня намекаешь? — спросил Думенко, прищурившись и раздувая ноздри короткого носа.

— Ни на кого я не намекаю, товарищ Думенко. Я говорю прямо. Надо это дело кончать, — Буденный кивнул на бутылки. — Я прямо скажу: то, что вы делаете, не к лицу революционному командиру.

— Ты чего? — Думенко попытался встать, но смог только пошевелиться. — Ты чего? Мне указывать?! А кто ты такой?

— Спокойно, товарищ Думенко, я не указываю, а прошу вас, как командир командира, чтобы вы изменили свое поведение. Бойцы видят… Нехорошие разговоры… В отряде пьянство.

Думенко потянулся к спирту, но Буденный быстрым движением опрокинул стакан.

— Ах, вот ты как! — Думенко схватился за кобуру, но Буденный крепкой рукой перехватил его кисть.

— А ну, отставить!

— Пусти!..

Они молча боролись. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в эту минуту подбежавший боец не крикнул, приподняв полу палатки:

— Товарищ Думенко, командующий фронтом приехал!..

Ворошилов в сопровождении Пархоменко приехал в Гашун на бронепоезде. На станции оказалась тачанка. Ею и воспользовался предприимчивый Пархоменко. Лихие кони одним духом примчали их в лагерь. И теперь Ворошилов стоял у тачанки, отвечая на вопросы подбежавших бойцов — зачем их собрали в Гашун и скоро ли выступать.

Внезапно из-за длинного ряда землянок показался всадник.

— Кто это? Думенко? — спросил Пархоменко.

— Нет, Буденный, — сказал один из бойцов, стоявший поближе.

Буденный на всем скаку сдержал лошадь, присевшую на задние ноги, соскочил с седла, скользнул взглядом по приехавшим и подошел к Ворошилову, придерживая руку у козырька фуражки.

— А где товарищ Думенко? — спросил Ворошилов, приняв доклад и пожимая руку Буденного.

— Нездоров, товарищ командующий.

Ворошилов, уже знавший о слабости командира отряда, нахмурился. Но в эту минуту его не так интересовал Думенко, как стоявший перед ним смуглый, как-то особенно подтянутый командир со строгими зеленоватыми глазами.

— Где бы нам потолковать? — спросил Ворошилов.

— Так вот моя землянка, рядом, — показал Буденный. — Шагов двадцать, товарищ командующий…

Немного погодя Ворошилов и Пархоменко сидели за сколоченным из жердей низким столом с расставленным на нем скромным ужином.

Пархоменко молча ел и поглядывал на свежеоструганные бревна просторной чистой землянки с небольшим окном и застланной койкой у противоположной стены. Там же висели в углу бурка, шинель и полевой бинокль в чехле.

Ворошилов и Буденный беседовали. Разговор шел о личном составе отрядов, о том, за сколько времени партизаны, обремененные беженцами, смогут дойти до Царицына. Буденный развернул карту и, водя по ней пальцем, делился соображениями, как, по его мнению, лучше двигаться, чтобы сохранить силы людей.

Слушая его, Пархоменко отмечал про себя, что этот молодой еще командир, по-видимому унтер-офицер, правильно разбирался во всех сложных вопросах. «А ведь обстоятельный человек, — думал он. — Такой в суматохе не потеряется. Нет. И если что решил, то не отступит… Не пьет… И, видно, в коне понимает…»

— Ну хорошо, — сказал Ворошилов, — мы вам поможем… Вот вы говорите, что с дисциплиной слабовато?

— Прямо сказать — плохо, товарищ командующий. Конечно, разные есть отряды. Вы бы нам дали побольше коммунистов, партийных работников.

— Дам… А как вообще бойцы смотрят на партию коммунистов?

— Да как вам сказать… — Буденный пожал плечами. — Народ-то еще малограмотный, темные есть. Но, по-моему, партию коммунистов понимают как нужно. Да вы спросите любого бойца.

— А вы?

— Прямо скажу, что без партии нам как без головы.

Деваться некуда.

— Та-ак… — Ворошилов задумался, потом взглянул на часы. — Ого, уже поздно!.. Вы сможете сейчас собрать командиров отрядов? — спросил он с озабоченным выражением на утомленном лице.

— Смогу, товарищ командующий.

— Собирайте. А на утро назначим митинг. Буденный поднялся, надел фуражку и, звякая шпорами, покинул землянку.

— Ну как? — Ворошилов выпрямился, отложил карту и взглянул на Пархоменко.

— Свой мужик. И, видно, боевой, — отвечал тот, прекрасно понимая, о чем задан вопрос.

— Да, — подтвердил Ворошилов. — И, главное, мировоззрение наше… — Он встал из-за стола, одернул гимнастерку и, заложив руки за спину, начал медленно ходить по землянке.

Бахтурову стоило большого труда приехать в Гашун. Еще в памятный день разгрома в Платовской карательного отряда он твердо решил в ближайшем будущем возвратиться к партизанам, но обстоятельства сложились так, что партийный комитет был лишен возможности отпустить его сразу же. Теперь, получив эту возможность, Бахтуров приехал на фронт, но, к большой своей досаде, не застал Буденного.

Из разговора с бойцами Бахтуров узнал, что во время митинга, проводимого Ворошиловым и посвященного переформированию партизанских отрядов в регулярные части, в Гашун примчался израненный кавалерист, с трудом ушедший от погони. Он сообщил тревожные сведения. Село Мартыновка, находящееся в девяноста верстах от Гашуна, уже более месяца находится в осаде. Партизаны отчаянно сопротивляются. Им помогают женщины и дети. Белые обстреливают село артиллерией, а у партизан кончаются патроны. Есть им нечего. Положение осажденных безвыходное.