Юрий Мещеряков - Панджшер навсегда (сборник) Страница 11

– Повоюем, – невозмутимо ответил Савельев, – нам ли, русским, привыкать к азиатским походам?

– Ты прав, не привыкать… Мы бы этой войны все равно не миновали. Американцы стараются. На все изжоги пойдут, чтобы вытянуть из нас жилы, обескровить, заставить людей бояться за себя, за будущее. А тут война. Самые сливки. Афганцы с их проблемами Штатам не нужны, они – жертва мировой политики, заложники. Они и вся их страна – сыр в мышеловке. Мы им стали помогать – вот мышеловка и захлопнулась. Удивительно, что наши старцы в Политбюро этого не просчитали.

– Хорошо ли, плохо ли соображают наверху, не мне судить, но здесь армия наконец-то занимается своим делом. Столько десятилетий длится «холодная» война, и чтобы не искрило? Так не бывает. Даже странно, что мы не влезли в войну раньше, где-нибудь в Сирии или в Египте.

– Так ты поддерживаешь наше присутствие здесь?

– Я бы сказал по-другому. Если этого миновать нельзя, то надо действовать.

– Ага, я тебя понял, начальник штаба. Маленькая победоносная война… ну и так далее. – Усачев растянул губы в хитрой улыбке, но потом стер ее с лица. – Я только что закончил знакомиться с офицерами батальона. Наши взводные – зеленые лейтенанты. О солдатах и не говорю. Это они обеспечат нам победоносную войну?

– Другого не дано. Они обречены на войну, как на неизбежность. Полк в последние годы стал перевалочной базой. Только придет пополнение – следом разнарядка, вот и получилось, что в строю одни лейтенанты последнего выпуска. Прифронтовой полк – и судьба его прифронтовая. Ну а что до личного состава… – Савельев задумался. – Игры в боевую готовность закончились. Прежние оценки ничего не значат. Чего мы стоим, покажет реальная обстановка. Панджшер.

– Не поздно ли будет?

– Если поздно, то мы об этом узнаем первыми.

Центр Вселенной переместился в Баграм. Такой потрясающей активности военной жизни Ремизову видеть еще не приходилось. Баграмскому гарнизону был сродни разве что город районного масштаба, но тот с сумерками засыпает, а здесь все как будто только начинается. Тысячи людей двигались в едином ритме, как однажды заведенный и хорошо отлаженный механизм. На аэродроме круглосуточно с небольшими интервалами взлетали и садились штурмовики и вертолеты, их раскатистый гул сменялся залпами реактивного дивизиона и артиллерийских батарей, наносивших удары по дальним целям в Баграмской или Чарикарской «зеленке». Мотострелковые, разведывательные роты серыми колоннами уходили в рейды и возвращались из них, танки и бронированные машины занимали окопы и дежурили на трассе Кабул-Саланг. Все это время походные кухни варили солдатскую кашу – система функционировала без сбоев. Батальон легко и даже незаметно стал частью этой системы, словно растворился в ней. Восемь-десять часов занятий днем, вылазки в засады ночью, в промежутках сны без сновидений: кому в солдатской палатке, кому в модуле. Почувствовать же местный афганский колорит, этот дурманящий мускусный запах, в первые дни Ремизову так и не пришлось, а хотелось-то как, мир-то перевернулся.

– Ладно, успеем.

– А тебе оно надо. Давай лучше в магазин сходим. Хоть посмотрим на заморские товары. – Марков был практичен, этого не отнять, тем более выдалось несколько часов свободного времени.

При всем масштабе происходящих вокруг событий этот скромный гарнизонный магазин не мог остаться незамеченным, сам по себе он тоже был событием. Когда два приятеля наконец до него добрались, то как-то сразу поняли, что попали в музей. Руками не трогать, только смотреть. Романы Александра Дюма, Вальтера Скотта, Льва Толстого спокойно себе стояли на полках и ждали, когда за них заплатят деньги. Рядом с ними пылились японские магнитофоны, их владельцы уже известны, они в списке очередников. Здесь же лежало что-то из модной европейской одежды, но ценники были таковы, что внимание на ней не задержалось и скользнуло дальше, к витрине с продуктами. Черная икра (ого-о), сыр французский с какой-то плесенью (фу-у), сырокопченая колбаса (да-а), ветчина из Югославии (характерное сглатывание слюны). На десерт в этот день предлагались австрийские леденцы в ярком целлофане, кофе, сгущенное молоко и сливки и жутко шипучий голландский лимонад «SiSi» в диковинных банках. Чудеса.

Но ходить на смотрины с пустыми карманами и тихо завидовать коллегам из других батальонов все-таки глупо, поскольку первая зарплата в чеках внешпосылторга ожидалась нескоро, а точнее – неизвестно когда. Чеки служили в Афганистане надежной валютой, на них в дуканах, в континах и на базарах покупалось все что угодно и экзотика тоже. Хочешь, например, ишака – пожалуйста, изрядно облегчишь тяготы службы где-нибудь на точке. Хочешь козу – и будешь с молоком. Покупались, как им стало известно по большому секрету, даже женщины, вот дикая страна, но шурави, в отличие от афганцев, на такую покупку требовалась очень большая смелость или полное отсутствие тормозов.

Добравшись вечером до своей койки в четырехместном номере офицерского модуля, Марков мечтательно бросил:

– Эх, посылочку бы домой отправить.

– Помечтай, помечтай… Увы, только письма, – задумчиво ответил ему Ремизов.

– Знаю. Ну чтобы сразу все и в одном неказистом магазине – такое и во сне не увидишь. А тут тебе икра красная, икра черная…

– Ага, икра заморская.

– Всякая, Арчи. Не понимаешь ты всей прелести полета фантазии, – нехотя бросил Марков, – и напрасно, да и не фантазия это вовсе, надо только потерпеть чуть-чуть.

– Потерпеть можно, но фантазировать – только раздражаться. Конечно, все свое, ан нет, нигде ты этой икры не купишь.

– А почему так? Может, все на экспорт гонят?

– Или просто на всех не хватает. – Ремизов с сожалением вздохнул, ему хотелось бы удивить своих близких такими деликатесами – это мамино слово – но увы. Страна живет нескончаемым дефицитом и вечными очередями, и только здесь перед ними, военными, разыгрывался настоящий гастрономический спектакль.

– Вот чеки получим, устроим настоящий праздник живота. Ждать долго, но ничего. – Черты лица у Маркова сосредоточились, стали серьезнее, отражая очевидное движение мысли. – Я сегодня узнал у ребят, взводным по двести шестьдесят платят. Нормально, да? А ты что с ними делать будешь?

– Еще не думал.

– Я, наверное, откладывать буду. Может, машину куплю. Я тут прикинул, за два года приличная сумма наберется.

Марков умел создавать вокруг себя уютную, бесконфликтную обстановку, мир приятных иллюзий и сбывающихся надежд. Вокруг него все становилось простым и понятным, как дома в тапочках, и ничто не намекало на грядущие неожиданности и тревоги, теплый свет лился на дорогу его жизни, а сама дорога и перед ним, и перед его будущей машиной стелилась мягкой душистой травой.

– Все ты распланировал, все у тебя по полочкам. А если убьют?

– Ты свихнулся! – Марков даже привскочил на кровати. – Типун тебе на язык!

– Я не о тебе. Я о нас, обо всех. Два года – это большой срок. Я так далеко и не загадываю, дожить бы. – Ремизов еще не стал фаталистом и о смерти думал, как о чем-то неконкретном, как о тумане безвременья. – Вовку Ровбу, нашего ротного, помнишь? Он из Афгана часы «Сейко» привез и джинсовый костюм. Все остальное пропил. Вчистую. Вот так. Он же колонны сопровождал и в самом начале своей командировки на машине подорвался, случай спас. Так что не буду я ничего собирать.

– Вовку помню. Сопьется, наверное. Он в Термезе по-черному глушил, не просыхал. А ротным был настоящим. Когда он к нам пришел, согласись, служить легче стало, наконец-то порядок появился.

– Да, одни ночные марш-броски чего стоили. Наш бывший командир – сгусток воли и нервов. Полная самоотдача! На таких офицерах армия держится. Не сопьется. Кто-то его остановит, сам себя остановит. – Ремизов считал, что у него уже есть образец для подражания, он ясно представлял, каким должен быть офицер, и, надо сказать, эта планка располагалась высоко. – А с новым ротным мы еще хлебнем, плевать ему и на нас, и на всю роту, да и на себя тоже.

– С Мамонтом точно хлебнем. Он ленивый, и у него явный излишек веса. Интересно, как он себе будущие рейды представляет? Ротой же командовать надо, а не только анекдоты рассказывать. Я его рядом с Ровбой и представить не могу. – Марков вяло зевнул. – Арчи, а ты не знаешь, откуда к нам это счастье привалило?

– Разное говорят. Вроде бы начальником разведки служил у соседей. За пьянство с должности сняли, из партии турнули, а к нам в виде поощрения направили как одного из лучших офицеров. – Ремизов не удержался от сарказма, потому что капитан Мамонтов и по своему облику, и по характеру совершенно не походил на военного. Мягкотелый, несобранный, он производил впечатление человека, случайно оказавшегося в армии. Но почему-то именно его направили на войну.

– Выходит, у нас не мотострелковый батальон, а что-то вроде отстойника! То эпилептика мне во взвод пытались всучить. Помнишь, на полигоне дело было? То ротного дали – молись на него, как на икону, лишь бы не угробил. – Марков, обычно спокойный и невозмутимый, неожиданно сменил свой снисходительный тон более категоричным, почувствовав, что от командира теперь зависит не только служба.