Сергей Фрёлих - Генерал Власов: Русские и немцы между Гитлером и Сталиным Страница 11

Что же могло убедить Власова? По существу, он должен был покончить с собой, поскольку Сталин требовал этого от всех, кто попал в плен. Но так поступили очень немногие, считая, что всегда еще можно будет застрелиться. К этому времени советские солдаты переходили к врагу в надежде, что советское господство в России обречено на гибель, независимо от того, как закончиться война.

Я думаю, что Власов видел в предложениях Штрикфельдта некий третий путь борьбы против Сталина и Гитлера. Он не одобрял Гитлера, видя в нем убийцу и преступника. Но помощь Гитлера была необходима в борьбе против Сталина. Ведь, в конце концов, формируемая Освободительная армия должна быть вооружена и снабжена. И для этого Власов усматривал возможность только с немецкой стороны, так как все остальные Великие Державы состояли в союзе со Сталиным. А как мы позже освободимся от Гитлера, — рассуждал Власов, — это станет нашей заботой только после победы над Сталиным.

Нелегко было для Власова решение принять предложение этого немецкого офицера. Он знал, что этим ставит на карту жизнь свою и своей семьи в России. За неудачу в этом начинании ему пришлось бы заплатить своей жизнью. Месть Сталина достигла бы его даже за пределами Советского Союза. И, несмотря на все это, Власов все-таки решился на этот шаг. Отступать ему было невозможно. При этом несомненно имело решающее значение крестьянское происхождение Власова. Ведь он считал, что в 1917 году советская масть обманула крестьян, обещая им землю, которую так никогда и не дала. Ни один крестьянин не забыл этого обмана. Это доказывают безжалостно подавленные многочисленные крестьянские восстания.

В отношении Сталина у Власова совесть не была чиста. Он мною месяцев знал о существовании нелегальной офицерской организации, так называемого «Союза Русских Офицеров», которые собирался по окончании войны ликвидировать диктатуру Сталина. Эта организация не имела особого значка для своих членов, и Власов никогда не называл тех, кто входил в состав этого антисоветского союза. Но можно предполагать, что среди них были достойные упоминания военные, на помощь которых он тайно рассчитывал. На такую возможность Власов указывал неоднократно в частных разговорах со мной. Во всяком случае он хранил несколько документов этого союза. Весть о действиях НКВД, которые стали ему известны из телеграммы жены, заставляла его подозревать, что эти документы оказались в руках энкаведистов. Возможно, что принадлежность к этой организации сыграла известную роль при размышлениях Власова о предложении, сделанном ему немецким офицером.

О существовании этого тайного союза было известно только от самого Власова. В последующие дни приходилось обдумывать, на кого еще можно было рассчитывать среди русских пленных генералов для создания Русской Освободительной Армии. В том же лагере находились два важных советских командующих армиями: генерал Михаил Федорович Лукин, командир 19-й армии, и генерал Павел Григорьевич Понеделин, командовавший 12-й армией на юго-западном фронте. Я могу сейчас назвать эти имена, потому что знаю, что оба уже скончались. В разговорах с Власовым в лагере для военнопленных все трое пришли к следующему соглашению: «Ты, Андрей Андреевич, переходи к немцам. Если выяснится, что описываемое тобой задание не является обманом, а это вещь серьезная, — тогда мы с тобой. Если же это окажется обманом — мы не присоединяемся». Так Власов добился согласия от своих старших сослуживцев.

Его привезли в Берлин. На Виктория штрассе 10, где находилось Отделение Военной Пропаганды в составе Главной Ставки Вооруженных Сил, (сокращенно WPr. IV), Власов встретился с другими русскими пленными или перебежчиками, которые выразили готовность сотрудничать с немцами. Начальником этого отделения, которому подчинялся Штрикфельдт и в котором работал капитан Николай фон Гроте, был полковник Ханс Лео Мартин. Штрикфельдт действовал очень умело, подчиняясь одновременно отделению с полковником Мартином и отделению «Иноземные войска на Востоке» с полковником Рейнхардом Геленом. Это давало ему возможность в критических ситуациях отклонять неприятные требования с третьей стороны, причем, заранее заручившись согласием, он мог ссылаться то на одно, то на другое учреждение. Таким образом ему удавалось идти своим путем.

Конфликты крестьянского сына

В Берлине у Власова было много времени, чтобы обдумать мотивы для своего перехода в ряды врагов. Он был сыном крестьянина. Его внутренняя связь с землей и с крестьянством уже давно вызывала душевный разлад. Власов видел, что все надежды и идеалы, за которые он сражался в годы Гражданской войны, оказались неосуществимыми. Правда, его отец не был раскулачен, что означало быть ограбленным и сосланным. Но он был вынужден покинуть свое хозяйство, и только тот факт, что его младший сын имел чин в Красной армии, уберег его от худшего. Родители же жены Власова, крестьяне, должны были как парии влачить свое существование как поденщики в провинциальном городе. Власову было очень трудно убедить все подозревавшее партийное руководство в том, что у него не сохранились связи с родителями жены. Поддержка преследуемого, так называемого «репрессированного», считалась преступлением. Невзирая на это, Власов пытался помочь тестю и теще через третьих лиц. Дядя Власова, брат его отца, тоже был репрессирован: у него отобрали все до последнего полушубка только потому, что он был кулаком. В царское время в деревнях так называли ростовщиков, которые до следующего урожая ссужали крестьян зерном, а потом требовали уплаты в двойном количестве, большевики расширили это понятие и присвоили его всем трудолюбивым, старательным и, следовательно, зажиточным крестьянам.

Из поколения в поколение несбыточной мечтой для всех русских крестьян был надел собственной земли. Так было до аграрной реформы, осуществленной выдающимся министром Государя Николая Второго, Петром Аркадьевичем Столыпиным в 1910 году и принесшей облегчение и право на собственную землю.

Многие советские генералы происходили из крестьянского сословия и отвергали сталинский советский режим. К ним принадлежал и Власов. Он презирал «великого» Сталина, хотя и пользовался часто лозунгом «за нашу советскую родину, за нашего вождя Сталина, готов отдать жизнь». Но он должен был стать членом партии: без партийного билета у него не могло быть военной карьеры.

Тысячи перебегают

Весьма скоро после начала похода немцев на Восток число военнопленных стало стремительно расти. Они добровольно сдавали оружие. Эти люди часто по собственному желанию оставались при немецких частях и старались быть им полезными. Помимо солдат, то же делали граждане и крестьяне, простые русские люди, покинувшие свои родные места и готовые всеми силами помогать немцам. Они становились водителями машин и механиками в гаражах, подвозили дрова к кухням, чистили там картошку. Они были благодарны за каждую сигарету или махорку (содержащее никотин растение, культивируемое в Южной России), которая использовалась как род табака. Они были довольны, получая подержанную форму, пропитание и жилье.

Этих людей весьма скоро стали называть в немецких частях «наши русские» или «наши Иваны». Позже появилось сокращенное определение «Hiwi,» что значило «готовые помочь». Такое определение не только объясняло, что эти русские добровольно стали служить в немецких военных частях, но одновременно подчеркивало, что у немцев по отношению к этим людям не было никаких обязательств, поскольку говорилось: «Они ведь сами пришли, никто их не звал». Такая установка была очень удобна и успокаивающе действовала на немецких командиров.

В конечном результате большинство немецких частей на Восточном фронте располагало большим числом таких «Hiwi,» которые с 1943 года назывались «добровольцами» и без которых в то время нельзя было обойтись. Их использовали не только на работах в жилищах и гаражах, но потом стали привлекать и к сторожевой службе, для действий против партизан в тех случаях, когда немецкие пополнения были недостаточны. В конце концов их стали назначать и во фронтовые части. При этом командиры полков по поводу этих «Хиви» столкнулись с трудной дилеммой, так как, с одной стороны не могли отказаться от их услуг, а с другой — были вынуждены официально скрывать их присутствие в частях, так как это было равносильно нарушению запрета немецкого руководства.

Развивающиеся события в последние месяцы 1941 года давали возможность пополнять немецкие части до известной степени этими добровольцами. Число таких добровольных помощников и дальнейших соратников может быть определено только приблизительно. По мнению Александра Далина, весной 1942 года их было около 200,000, а весной 1943 года, по всей вероятности, полмиллиона, если не больше.