Лео Кесслер - Форсированный марш Страница 11

Стервятник дернулся, услышав, что фельдмаршал назвал его батальон. Однако в отличие от Дитриха он слишком хорошо знал фельдмаршала фон Рундштедта. оберштурмбаннфюрер Гейер встал, вставил монокль в правый глаз и громко произнес со своим режущим слух прусским акцентом:

— Ваше высокопревосходительство, если мои здоровые быки просто дружно пукнут, этого будет достаточно, чтобы томми улетели обратно на противоположную сторону английского канала!

Фон Рундштедт тонко улыбнулся. Он сразу почувствовал твердость характера бывшего армейского офицера-кавалериста и инстинктивно ощутил, что Гейер — вояка того же сорта, что и он сам.

— Вы ведете себя очень уверенно, оберштурмбаннфюрер, — проронил он.

Стервятник не стал расплываться в довольной улыбке из-за комплимента, прозвучавшего из уст заслуженного фельдмаршала. Вместо этого он рявкнул:

— Каковы будут ваши приказания для моего батальона?

Герд фон Рундштедт снова улыбнулся, демонстрируя свои искусственные, слишком белые зубы. Ему пришелся по душе кривоногий кавалерист с его широкими бриджами и огромным крючковатым носом.

— Как-то не принято, чтобы фельдмаршал германской армии отдавал приказания командиру батальона, мой дорогой оберштурмбаннфюрер, хотя, конечно, неизвестно, до чего может докатиться немецкий фельдмаршал в наши дни.

Стервятник улыбнулся фон Рундштедту в ответ, но сидевший невдалеке Зепп Дитрих снова побагровел от плохо сдерживаемого приступа ярости. Колкие замечания фельдмаршала безумно действовали ему на нервы.

— В данном же случае, мой дорогой оберштурмбаннфюрер, я готов изменить этому правилу, ибо успех всего предприятия зависит от того, сумеем ли мы удержать в наших руках батарею Геббельса. От этого, без преувеличения сказать, зависит все остальное. Поэтому, оберштурмбаннфюрер, вы со своим батальоном должны оставаться в Бракемонте до того самого момента, как англичане начнут свою высадку в районе батареи Геббельса.

— И что мы должны сделать затем, ваше высокопревосходительство?

— Затем вы совершите стремительный пеший марш-бросок к батарее Геббельса — с такой скоростью, словно по вашим пятам гонится сам дьявол, — сказал фельдмаршал.

— Мы должны совершить именно пеший марш-бросок? — уточнил Гейер.

— Да, именно пеший! Ведь если вы двинетесь туда на бронетранспортерах, это неизбежно привлечет к себе внимание самолетов британских ВВС, которые, без сомнения, будут задействованы в операции. И тогда английские штурмовики расправятся с вами раньше, чем вы достигнете позиций батареи Геббельса. Ведь Толстый Герман[19] совершенно бессилен против британской авиации. Поэтому, мой дорогой оберштурмбаннфюрер, ваши люди оставят всю тяжелую технику в Бракемонте и пешим порядком двинутся к месту предстоящей битвы. Двинутся, когда для этого наступит время. И с этого самого дня вы начнете тренироваться совершать эти пятикилометровые марш-броски к батарее Геббельса с такой скоростью, словно от этого зависит вся ваша жизнь. — Фон Рундштедт уставился на Стервятника ледяным взором.

Фон Доденбург бросил взгляд на старого фельдмаршала и почувствовал, как его самого пробирает невольный озноб. Эти слова не были просто предупреждением — в них содержалась неприкрытая угроза.

Глава седьмая

— Могу ли я обратиться к вам, шарфюрер? — прокричал молодой ССманн, пытаясь перекрыть грохот музыки, которая заполнила все пространство «Кафе де ла белль альянс» в Дьеппе. Эсэсовец был очень молодой и белобрысый. Его светлая челка постоянно сползала ему на лоб.

— Почему бы и нет? — бросил Шульце, разглядывая танцпол, на котором сгрудились хохочущие пьяные проститутки, солдаты германской армии и военные моряки.

— Вы хорошо знакомы с этим местом? — прокричал ССманн.

— О да, — проговорил Шульце, не отводя глаз от танцпола и стараясь высмотреть в толпе кого-нибудь из состава первой роты. — Это бордель Рози-Рози.

— Прекрасно! Вот почему я здесь.

И Матц, и Шульце одновременно резко обернулись и уставились на молодого эсэсовца.

— Ты из состава первой роты? — рявкнул роттенфюрер Матц. В его голове явственно звучала угроза фон Доденбурга отправить их обоих обратно в берлинский госпиталь «Шарите», к сестре Кларе, если хотя бы один из солдат первой роты батальона СС «Вотан» подцепит венерическую болезнь.

Молодой эсэсовец отрицательно потряс головой:

— Нет, из третьей.

Оба унтер-фюрера с облегчением выдохнули.

— Ну, тогда все нормально. Продолжай, ССманн; говори, чего ты хочешь?

— Я хочу женщину, — прямо ответил эсэсовец.

— Тогда ты пришел в то самое место, которое тебе нужно, — осклабился Матц. — Этот бордель — идеальное заведение для тебя, если ты желаешь избавиться от своей грязной водички.

Молодой эсэсовец покраснел. На его лице появилось выражение смущения.

— Это так, роттенфюрер. Но, видите ли… мне нужна особая женщина.

Шульце с любопытством воззрился на него.

— Чего же ты хочешь — бабу с двумя влагалищами? Или бабу с влагалищем под мышкой? — Высказанная им неожиданная мысль раззадорила его самого, и он живо повернулся к Матцу: — Старина Матц, ты только вообрази себе, как было бы здорово, если бы влагалища у баб располагались бы прямо под мышками. Тогда нам не пришлось бы даже снимать сапог, чтобы попользоваться ими. — Он сделал неприличный жест, выразительно приподняв свой собственный локоть, чтобы наглядно показать, что именно имел в виду.

— Честно говоря, лично я вряд ли смогу стянуть с себя сегодня сапоги после пятикилометрового марш-броска, который пришлось проделать за пятнадцать минут, — признался молодой эсэсовец. — Мои ноги после этого превратились в кровоточащий кусок мяса.

— Да, тебе будет непросто, — бросил Матц, впрочем, без особого сочувствия. — Но давай вернемся ближе к теме. Какого же рода женщина тебе все-таки нужна?

— Ну, это трудно объяснить… — смутился юнец. — В общем, она должна быть хороша не только в постели. Короче говоря, я имею в виду, что женщина должна быть такая, чтобы с ней можно было поговорить.

— Поговорить потом? — пожелал уточнить Матц.

— Ну да, конечно, потом, — согласился молодой ССманн.

Шульце затряс головой:

— Господи боже мой, Матц, до чего же докатилась наша армия! Этот сосунок желает вести разговоры со шлюхой. Черт бы тебя побрал, парень, ведь им платят не за то, чтобы разговаривать с ними — а за то, чтобы они лежали на спине, открывая при этом все свои дырки!

— Послушай, дай ему возможность получить то, что он хочет, Шульце, — запротестовал Матц. — Он же неплохой на вид парень. Наверное, когда он пьет шнапс, то его маленький розовый отросток поднимается и встает вот так, — Матц сделал непристойный жест.

— Я хочу найти женщину, с которой мог бы жить, пока нахожусь во Франции, — развивал между тем свою мысль молодой эсэсовец.

— А как насчет моей старухи? — предложил Матц, хмуря брови. — Ты можешь спать с ней, когда тебе захочется — и я даже заплачу тебе за это двадцать марок.

Молодой эсэсовец улыбнулся:

— Нет, женщина должна быть обязательно француженкой.

— Эй! — позвал Шульце высокую брюнетку с завитыми волосами, стоявшую за стойкой бара.

— Чего ты хочешь? — осведомилась она на своем вполне сносном, хотя и полном грамматических ошибок немецком.

— Тебя, Рози-Рози.

Женщина поставила на стойку стакан, который протирала полотенцем.

— Я готова, шарфюрер Шульце, — ответила она. — Пошли!

— Да, лично ты, Шульце, конечно, можешь пойти с ней, — желчно бросил Матц, — но шарфюрер Шульце не имеет права этого делать!

— Ах ты, старый ублюдок! — выдохнул в сердцах Шульце. Он во все глаза разглядывал хозяйку борделя, которая получила свою кличку Рози-Рози из-за того, что ее огромные груди имели обыкновение время от времени вываливаться из ее платьев с низким вырезом, в результате чего все могли иметь возможность лицезреть ее роскошные розовые соски, которые она к тому же все время подкрашивала.

— Черт бы меня побрал, — восторженно протянул гамбуржец, мечтательно поглядывая на гигантские груди Рози-Рози. — Так бы и запустил свои лапы в это богатство. И ты только погляди на ту роскошную задницу, которую она носит, Матц, — у нее же задница, как у породистой кобылы!

Рози-Рози вышла из-за стойки и остановилась перед их столиком. Верхняя часть ее необъятных грудей колыхалась, словно желе.

— Итак, что же все-таки у тебя на уме, шарфюрер? — решительно осведомилась она.

— Это у меня не на уме, — загоготал Шульце, — это у меня в штанах!

— Тогда пусть эта грязная штука там и остается, — ровно сказала Рози-Рози. — Так ты идешь со мной?

— Если бы только он имел на это право! — воскликнул Матц. — Нет, Рози-Рози, речь идет не о Шульце, а об этом молодом человеке. — Он показал на юного эсэсовца. — Он только что пережил любовную неудачу.