Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Книга третья Страница 11

Видя, что Антек ничего не отвечает, Анджей добавил:

— Видишь ли, она показалась мне очень милой девушкой.

Волей-неволей Антеку пришлось ответить.

— И очень работящая, — сказал он убежденно.

Анджею стало смешно, но он не подал и виду. Однако не мог удержаться, чтобы не показать брату свое превосходство.

— Ах ты наивная душа, — сказал он.

Антек пропустил это мимо ушей и вернулся к разговору о Спыхале. Но тут уж Анджей не захотел вдаваться в обсуждения. Характер бабки в чем-то передался ему.

«Чему быть, того не миновать», — подумал он и не поддержал разговора.

— Посмотри, какие у меня брюки, — сказал Антек, — видал?

Анджей взглянул равнодушно.

— Брюки как брюки, — сказал он, но тут же спохватился. — А верно, ты ведь был в военной форме. Как же ты переоделся?

— Ого! Все зарыто в землю, — ответил Антек, — а брюки мне Анеля достала из чулана. Это брюки Владека Голомбека. Знаешь?

— Владек Голомбек? — задумался Анджей. — Кто это такой?

— Не знаешь? Не помнишь? Брат отца, он живет сейчас в Советах.

— Живет? — Анджей пожал плечами. — Там его, наверно, давно уже прикончили…

— Нет, — твердо сказал Антек. — Бабуня получила от него известия, ее разыскивали еще в Бартодзеях. Устное известие, конечно, но получила. Он жив, просил передать всем привет и сказать, что, наверно, скоро увидимся.

— Кто знает? Может, и правда.

— Думаешь, они скоро придут?

— Скоро не скоро, а все-таки придут.

— Ну идем, наверно, можно уже поесть.

Они вернулись в дом, и начались приготовления к ужину. Бабка поднялась с постели, нарядилась в черное платье и даже набросила на голову «одесскую» шаль, которую когда-то подарила ей тетя Михася. Шаль была кружевная, длинная, так называемая косынка — когда-то их носили на юге России. В этом наряде, редко доставаемом из шкафа, бабуся выглядела очень благообразно. Видимо, ей хотелось как-то отметить приезд невестки и внука.

Но ужин не получился ни веселым, ни торжественным. Был он какой-то печальный, скорее похожий на поминки, хотя и трудно было бы сказать, по ком или по чем эти поминки. Ведь бабуся не принимала близко к сердцу сообщение о том, что ее сын — и это уже второй сын — «пропал без вести». Она даже сказала Оле:

— Не беспокойся, Оля, он найдется.

— Дорогая мама, — сказала Оля, — но ведь это так ужасно…

— Еще никогда не бывало, чтобы он не нашелся, — сказала бабка, и юноши не могли удержаться от улыбки, услышав это безапелляционное заявление.

Все уселись за стол в чистой, с низким потолком комнате. Анеля подавала на стол. Антек то и дело вскакивал, чтобы помочь ей. Анджей с удивлением поглядывал на него: дома Антек никогда не обнаруживал охоты к каким-либо хозяйственным делам.

За столом воцарилось молчание. Ужин был немудреный: простокваша с картошкой, салат из помидоров, яичница…

Бабуня настаивала, чтобы все выпили немного водки. Оля отказывалась, ссылаясь на усталость, ведь они сегодня проехали больше двадцати километров да и к тому же недалеко от Венгрова произошел неприятный случай. Во время осмотра их повозки немцы обнаружили у Спыхалы пистолет. Когда его спросили, имеется ли у него оружие, он признался сразу. Только поэтому его отпустили. Немец, отобравший пистолет, сказал Оле: «Вы знаете, что я могу расстрелять его без суда? За ношение оружия расстреливают на месте».

— Видно, он принял пана Спыхалу за твоего мужа, — сказала Голомбекова.

— Наверно, — вставил Ромек, потому что все другие молчали.

— Неужели правда он мог его застрелить? — спросила старуха с беспокойством.

— Конечно, мог, — сказал Спыхала, — война есть война.

Выпили водки. Молодежь тотчас же повеселела — и Анеля, и Антек, и Анджей; Ромеку, у которого от усталости слипались глаза, водка сразу ударила в голову. Все начали рассказывать друг другу забавные и не очень забавные истории о пережитых неделях. Вестей из Варшавы давно не было, сюда доходили только неверные слухи да осипший голос Стажинского [8].

Если бы они не видели этого собственными глазами, многого не могли бы даже вообразить. Осада и защита Варшавы (Варшава — открытый город), вполне вероятный расстрел Спыхалы там, на дороге, все эти истории о том, как на мосту возле рва подорвался немецкий автомобиль, как взлетели на воздух трое солдат, как был убит какой-то еврей, ехавший в фурманке… Все это могло показаться просто неправдоподобным. Ведь еще совсем недавно здесь колыхались хлеба, рос зеленый, высокий и веселый «конский зуб» и бегали зайцы.

Антек, видно, хотел порисоваться перед Анелей и в который уже раз рассказал историю, как его оставили в лесу вместе с двумя солдатами. Он повторял эту историю не однажды и Анеле и самому себе и теперь немного приукрасил ее. Но мать слушала с увлечением, смотрела на него и все не могла успокоиться; совсем другим каким-то казался ей сейчас ее родной сын. Вообще в голове у нее не укладывалось, что это ее сын, маленький Антек, любимый племянник пани Кошековой. Он всегда казался упрямым, замкнутым и менее развитым, чем Анджей. А сейчас перед ней сидит взрослый мужчина, который много курит и рассказывает о своих военных подвигах. «Совсем солдатом стал, — подумала Оля. — Что за каста эти военные? Для чего они существуют? Для чего предназначены? Разве война — это неизбежность?» — спрашивала она себя. Видно, и на нее подействовала водка, вот и начала философствовать. Колышко говорил когда-то, что после водки появляется склонность к философствованию. И тут вдруг при воспоминании о Колышко ее осенило: ведь это его она тогда видела издали, это он подошел к «бюику» Франтишека и стал что-то говорить ему.

Антек неохотно, порой даже невежливо отвечал на вопросы Спыхалы. Может, захмелел от водки, которой угостила их бабка? Водка была крепкая, настоенная на черной смородине и выдержанная несколько лет. Она, конечно, понравилась мальчикам, и они выпили ее слишком много.

Наконец Ромек пошел к лошадям, а потом завалился спать в закутке позади овина, там, где Анеля прятала Антека первое время. После ужина бабуня почувствовала себя нехорошо и ушла спать. Оле была приготовлена постель в той же комнате на диване. Спыхале и мальчикам Анеля постелила в горнице.

Оля решила еще посидеть немного с сыновьями.

— Ты знаешь, мама, Антек не хочет ехать с нами в Варшаву, — сказал Анджей. — Он считает, что здесь ему будет безопаснее.

— Антек, неужели ты бросишь учиться? — спросила Оля.

— А ты думаешь, мама, немцы дадут нам учиться?

Анджей иронически улыбнулся.

— Видишь ли, Антек, мама держится того же мнения, что и тот немец, который заявил: «Война окончена». Маме кажется, что стоит нам вернуться домой, и тотчас же начнется нормальная жизнь.

Антек пожал плечами.

— Ведь ничего больше нет — ни дома, ни дела, ни вещей, может, даже и самой Варшавы уже нет. Знаешь (Антек только сейчас сообщил Анджею эту новость), вчера подписана капитуляция. Передали сообщение: Варшава сдана.

— А Стажинский?

— Стажинский продолжает руководить.

— Ну вот видишь, — сказала Оля, — жизнь возвращается в прежнее русло.

— Ну, мама, — Анджей рассердился, — ты что, и в самом деле так думаешь? Станем слугами Гитлера и будем жить по-прежнему?

— Вот потому-то я и не еду с вами, — серьезно сказал Антек. — Не могу я слушать спокойно подобные вещи. Как может, спрашиваю я, вернуться нормальное течение жизни после всего того, что произошло? Как можем мы вообще мириться со всем этим?

Анджей добавил:

— И, наверно, не смиримся никогда.

Оля вздохнула.

— Я все понимаю, — сказала она, — но надо же на что-то надеяться. Поговорим обо всем в Варшаве. Трудно судить на расстоянии. Ты в самом деле не едешь с нами?

— Я уже сказал тебе, мама. В общем, когда вы там осмотритесь, Анджей напишет мне. Может быть, и в Варшаве что-нибудь можно будет сделать.

— А ты думаешь, кто-то что-то будет делать? — с беспокойством спросила Оля.

— Неужели все на этом успокоятся? Думаю, что в лесах скрывается много наших…

— Что же наши разбитые части могут сделать против регулярной немецкой армии?

— Но мы же не одни все-таки. Ты ведь слышала, у нас есть союзники.

Это сказал Анджей, но Антек только рассмеялся.

— Много они нам помогли!

— Все же это была хоть какая-то поддержка.

— Да ну его к черту, не лучше ли, как Ордон, подвести фитиль под редуты и взорвать все это? А что еще остается делать? Конец.

Оля встала.

— С вами невозможно говорить, пойду к маме и лягу. Вы такие пессимисты! Послушать вас, так просто страшно становится. Лучше хоть ненадолго заснуть.

— Завтра надо выехать очень рано, — сказал Анджей.

— Ложитесь и вы, пессимисты мои, — сказала Оля, целуя Антека.