С утра до вечера. В чистом поле - Ромуальдас Ланкаускас Страница 11

Когда он пришел в театр, в коридоре его остановил режиссер и сказал:

— Ты что-то бледноват сегодня. Что с тобой?

Он пожал плечами.

— Не знаю.

— Ах да, совсем забыл тебе сказать, — добавил режиссер, — тебе жена звонила.

— Жена? Что она говорила?

— Ничего. Обещала еще позвонить.

— Вот как, — буркнул он и направился к себе.

Надо было готовиться к спектаклю.

Сидя перед огромным зеркалом в уборной, он видел свое усталое лицо, с испариной на лбу. Сегодня ему сильно не нравилось свое лицо, словно это было изображение какого-то чужого, неприятного для него человека. Грим малость изменил его, но выражение осталось прежнее, и болезненная бледность не сошла. Изображение раздражало и возмущало его. Электрический свет резал глаза.

В пепельнице догорал окурок. Дым извивался над его головой тонкими, голубыми прядями. Звонила жена. Почему она так неожиданно позвонила? Не иначе, как что-то случилось. Может быть, захворал сын? Когда он уезжал, сын прихварывал. А вдруг мальчик угодил под машину? Сколько раз он говорил, чтоб не пускали его одного на улицу! Не послушались… Никогда его не слушают. А теперь вот звонят…

Еще одна сигарета. Он уже был одет. Вскоре придется выйти на сцену. В голове гремит текст пьесы. Он все отлично помнит. Волноваться тут нечего. Да, роль из трудных, но она ведь отшлифована до мелочей. Каждый жест, каждое движение, каждая интонация… Все-таки, почему жена звонила? Не иначе что-нибудь случилось. И как назло — сейчас, как назло — сейчас… Хуже быть не может.

Чего он ждет? Ведь пора на сцену. Медлить нельзя. Пора, уже пора. Но все-таки, почему она так ни с того ни с сего позвонила?

На сцене он жил иной жизнью. Тянулись напряженные минуты и часы. Он спорил, ругался, смеялся, сердился, грустил. Он пережил великое множество разных чувств. Его голос звучал почти без передышки, достигая самых дальних уголков зала. Публика молчала, лишь изредка оттуда доносились приглушенный вздох и взволнованный шепот, и чутье ему подсказывало, что вот несколько сот людей верят тому, что он говорит и делает, что они не остаются равнодушными. И это подхлестывало его. Он весь напрягся, становясь тем, кем ему нужно было стать.

На сцене зазвонил телефон. Он говорил. Вдруг мысль оборвалась. Что же ему нужно сказать? Что? Что? Черт возьми, о чем он думает? О том звонке из дома… На лбу вдруг проступила испарина. Пауза. Долгая, страшная пауза, чреватая провалом. Наконец он вспомнил фразу. Слава богу, вспомнил-таки: «Я чувствую себя совсем хорошо».

Первый акт миновал, закончился второй. В перерывах он много курил. Режиссер то и дело хлопал его по плечу: «Отлично! Отлично! Ты у меня сегодня молодец!» Похвала не волновала его. Он думал о последнем акте. Еще несколько десятков минут, и спектакль будет кончен. Тогда он сможет позвонить домой и узнать, в чем там дело.

Вот и третий, последний акт. Сердце как-то неповоротливо билось в груди. Иногда ему не хватало воздуха, сердце принималось колотиться, и он ловил ртом воздух. Его сковывал страх. Неужели это случится сейчас, на сцене? Нет! Нет! Он должен выдержать до конца. Премьера должна пройти без запинки. Ее успех зависит от него… Вот снова его выход. Надо взять себя в руки! И все будет хорошо…

Очутившись на сцене, он вскоре обрел веру в себя. Сердце вроде успокоилось. Он чувствовал его ровный, спокойный ритм. Кажется, критический момент миновал. Он дышал легче. Его шаги по сцене стали тверже, а голос звенел смело, уверенно и волнующе. Раскаленные светильники распространяли жар. На сцене было тепло и светло. Пахло обивкой новой мебели. Но что это значит, почему сцена вдруг омрачилась? Он машинально притронулся к карману пиджака, надеясь нащупать таблетки; их там не было. Таблетки остались в том пиджаке, в уборной. Сердце кувыркнулось в груди, заныло; резко потемнело в глазах. Это продолжалось лишь мгновение, короткое, ужасное мгновение, похожее на вечность. Очнувшись, он понял, что сидит на стуле. Его руки тряслись. В зале воцарилась грозная тишина. Его охватило чувство, как будто он погрузился глубоко в сумрачную воду, а теперь снова вынырнул на поверхность. Под мышками сорочка была мокра от пота. Звенело в ушах. Он увидел застывшие от удивления лица актеров. Он ничего не понял. («Чудно́ было бы умереть на сцене».)

Он втянул в легкие воздух, встал со стула и шагнул на середину сцены. Опасная минута миновала.

Спектакль скоро кончился. Занавес закрылся и в зале загремели аплодисменты. Зал хлопал долго и настойчиво, требуя актеров. Занавес распахнулся. Он кланялся публике. На сцену поднялась какая-то девушка и вручила каждому из них по букету цветов. Когда аплодисменты наконец замолкли и занавес отделил их от зала, к нему подбежал режиссер.

— Поздравляю! Поздравляю! Все от тебя без ума. Сегодня ты был великолепен.

— Я ужасно устал, — сказал он глухо. — Пойду переоденусь.

В уборной он положил цветы на столик перед зеркалом, расстегнул ворот сорочки и развалился на стуле. Запах цветов опьянял его. Букет был роскошный. Он подумал: надо бы сразу поставить цветы в воду, пока они не увяли. Хорошо было сидеть здесь и отдыхать как после долгого, тяжелого путешествия… Он погляделся в зеркало и улыбнулся своему отражению.

Кто-то просунул голову в дверь и крикнул:

— Тебя к телефону!

Он вышел из комнаты. Подняв трубку, он расслышал голос жены, добравшийся по телефонным проводам из далекого города.

— Ты мне уже звонила. Что стряслось? — спросил он.

— Ничего. Телефон у нас починили. Вот я и решила тебя заказать. Как ты там себя чувствуешь?

— Я чувствую себя совсем хорошо, — ответил он.

ТАМ, ЗА УГЛОМ…

Альбинас добрался до города лишь вечером. Да он и не торопился, дожидался сумерек, когда его трудней будет заметить; в колонии, без сомнения, уже хватились его; надо было глядеть в оба, чтобы не пришлось вернуться вечером того же дня. Сердце прыгало в груди, от каждого внимательного взгляда он вздрагивал и отступал в тень. Осторожно оглядываясь, Альбинас крался по полутемным улицам весь наготове; он удерет, если только попробуют его задержать. Но прохожие не интересовались им, и страх чуть уменьшился. На самом деле, кому он нужен в этом городе, где живут сотни тысяч человек? Он —