Добудь Победу, солдат! - Сергей Абенов Страница 11

– Ну, хорошо, оставайся! Завтра что-нибудь придумаем!.

Что это он собрался придумывать, подумала Ольга, уж не по моему ли поводу, так это он зря старается. Николай Парфеныч придвинул к стене два снарядных ящика, положил на них шинель, и Ольга уснула в одно мгновение, как только легла, и уже не слышала, как выходили и, возвратившись, разговаривали разведчики.

* * *

Радиограмма полковника Горохова в штаб 62 армии:

“ЧУЙКОВУ Авиация противника усиленно бомбила боевые позиции. За день отмечено 1036 самолето-вылетов противника. Давит танками. Боеприпасов нет. Связи с соседями нет. Положение на других участках неизвестно. ГОРОХОВ”.

Глава 7

Из дневника лейтенанта Герберта Крауса:

“Сегодня мы прорвали оборону русских в поселке Спартановка, вбили клин и дошли почти до Волги, правда потом пришлось немного оттянуться назад. Здесь осталась горстка солдат, но завтра мы их уничтожим. Моя рота шла в прорыв первой, следом за танками. Эти варвары сожгли несколько танков, они не жалеют жизней, я думаю, это результат большевистской пропаганды. Надеюсь, что буду отмечен наградой. У нас большие потери, но пополнение приходит регулярно.

Завтра очень важный день. Мы должны расширить плацдарм, а если удастся, захватить весь поселок Спартановка. Тогда Сталинград будет обречен. Говорят, нашим танкистам сделали инъекцию какого-то лекарства для храбрости, но я думаю, что это просто слухи. Немецкому солдату не нужно никаких лекарств, мы и так лучшая армия в мире.

Здесь опять появился майор Гейер фон Хохенштауф из Абвергрупп-104, думаю, готовит какую-то операцию. У него свои задачи. Говорят, он любимчик фюрера, но такое положение надо завоевать, а он профессионал. С ним этот неприятный тип, кажется, его зовут Раупах.

Лаура в письме просила прислать ей что-нибудь из России. Она пишет, что все девушки получают посылки от своих женихов с восточного фронта. Попрошу Гюнтера подыскать для нее что-нибудь стоящее, шубу или что-то еще. Надо бы и домой отправить посылку, не то старики обидятся.

Об отпуске пока думать нечего. В этой, северной части Сталинграда осталась еще полоса шириной меньше километра и длиной в два километра. Эти собаки засели в ней, но мы выкурим их. Они превратили эту местность в линию Мажино. Наши инженеры-саперы подсчитали по кадрам аэрофотосъемки, что коммунисты вырыли больше двадцати километров траншей и ходов сообщения. Изрыли весь пятачок, так, что могут без опаски из южной части плацдарма пробраться в северную, в поселок Рынóк”.

Глава 8

Старшина Арбенов спустился по оврагу к берегу Волги, остановился у воды и достал из сумки пачку папирос. Что-то с тобой не так, парень, сказал он себе, прикуривая. Это все неправильно, то, чем сейчас занята твоя голова. Не самое подходящее время. Выбрось всякую ерунду из своей головы. Завтра будет тяжелый бой. А когда они были легкими? Завтра нужно выбить немцев из клина, и командование бригады, наверняка, готовит план. Ты доложишь свои соображения по поводу ночной атаки, надавишь на фактор внезапности, а решать будут они. А какие глаза у Ирмы? Карие, кажется, да, светло-карие. К черту все глаза – карие, голубые серые. Особенно серые. Это хорошо, что Ирма подала на развод в самом начале войны, и хорошо, что мы не успели привыкнуть к тому, что мы муж и жена. И ее можно понять – ты ушел в армию в тридцать девятом, потом началась война, финская война не в счет – ты не писал ей, что ты в Финляндии, и неизвестно было, сколько это продлится. Это неизвестно и сейчас, но война будет долгой, и она сделала все правильно. Все-таки хорошо быть одному. Может быть, в этом есть и минусы, но я их не знаю, пока одни только плюсы. Плюс уже в том, что нет минусов. Да, хорошо, когда некому тебя ждать. Ты замечательно, здраво рассуждаешь. Теперь подумай, как отправить эту радистку в тыл. Иначе дисциплина в группе разладится, ты видел, как у Чердынского загорелись глаза, когда речь зашла о ней. Да, удивительные у нее глаза. Опять ты о своем. Странно, почему именно сейчас ты перестал ощущать чувство обиды, которое не покидало тебя с самого начала войны. С самого начала развода, поправил он себя, и теперь он закончился, и хватит уже об этом.

Арбенов остановился перед дверью, именно перед дверью, потому что утром вход в землянку штаба был завешен плащ-палаткой, а теперь тут красовалась самая настоящая дверь. Филенчатая, крытая лаком, с блестящей никелированной ручкой. Ну, дела! Штаб был полон людей, тут были все комбаты и политруки, переговаривались вполголоса. Камал подошел к Студеникину и протянул немецкие документы и свой рапорт, но тот не просматривая, сунул их в свой потрепанный портфель без ручки и, сощурившись в улыбке, спросил шепотом:

– Ты дверь видел? То-то! Саперы нашли в школе, в подвале. Хорошо, что пришел.

– Надо обсудить кое-что. Есть соображения по поводу этого чертова клина.

– Потом, – сказал Студеникин, – говорят, какой-то приказ пришел из штаба фронта. А, может, еще свыше!

Полковник Горохов, о чем-то говоривший с комиссаром Липкиндом, встал, и наступила тишина. Он потер рукой небритое лицо с крупными чертами, оглядел всех усталым взглядом и начал говорить:

– Товарищи офицеры и политработники! Все вы знаете, что положение очень тяжелое, подкрепления давно нет и, когда дадут, неизвестно. Убыль не восполняется и оборона нашего участка сильно поредела. Солдат стоит насмерть, но и от нас, командиров, сейчас зависит многое, если не все. Потому что, если кто-то из командиров дрогнет хоть на секунду… – он замолчал и взял в руки карту Сталинграда, такая была только в штабе, у других офицеров были карты боевого участка. Горохов поискал что-то на столе глазами, потом поднял взгляд на стоящего у стола зам начштаба:

– Чупров! Усы свои чем подстригаешь? Давай ножницы!

Старший лейтенант Чупров, не скрывая удивления, достал из командирской сумки ножницы и подал полковнику. Горохов примерился и начал резать, прямо по линии правого берега Волги, отсекая Северный боевой участок от реки. Половинка карты, с широкой синей ленты Волги упала к его ногам, и Чупров поднял ее, аккуратно сложил и убрал в сумку. Полковник положил обрезанную карту на стол и всем стало не по себе, потому что Волга за их спиной питала их уверенностью, была связью со все страной и оттуда, из-за Волги приходила помощь. Сергей Федорович положил тяжелые руки на стол, оперся на них, словно вдавил осиротевшую карту в столешницу и сказал, чеканя каждое слово:

– Приказ будет такой! За Волгой для нас