Николай Прокудин - Рейдовый батальон Страница 113

В дежурку прибежал строевик и бросил мне на стол пистолет и кобуру с ремнем.

— Спрячь в сейф! Ключи у тебя?

— Да, у меня. Сейчас уберу. Там все люди целы? — поинтересовался я удивленный таким поворотом события.

— Почти. Пропагандист прибежал, в глаз получил, да и у меня вот пару пуговиц на х/б оторвали. Сейчас придет ваше батальонное начальство, и кто-нибудь подежурит. А Габулова повели на гауптвахту, успокоиться и одуматься. До утра. Они, у себя дома землю между своими народами поделить не могут и тут, вспоминая про нее, друг друга ненавидят. Черти нерусские!

Замполит полка принес и бросил на кушетку куртку Габулова с оторванными пуговицами и клочьями отодранной материи в борьбе со штабными. Муссолини принялся материться, а я отвернулся и молчал, делал вид, что меня тут нет.

Через час, когда все успокоилось, и посторонний народ ушел, из темноты внезапно вынырнул Габулов.

— Эдик! Откуда? Ты же на «губе»? — удивился я.

— Ха! Что же, мой взводный стоит начальником караула и меня не выпустит? Я что в тельняшке там буду ночь мерзнуть? Да и деньги с документами в куртке, забрать нужно. А то потеряется что-нибудь.

— Эдуард, и что теперь тебе будет? Что трудно было сдержаться и не бросаться на Ошуева?

— Ты ничего не понимаешь! Сдержаться, ха! Как я его, а? Пусть не задается! Как я орал? А!

— Орел! — усмехнулся я.

— Ты видел! Нет, ты видел, как он от меня побежал?

— Еще бы не побежать, вдруг ты бы, кроме визжания, по нему стрельбу добавил, — съехидничал я.

— Зачем стрелять? Просто хорошо пугнул! Пусть знает, что я его не боюсь! Я плевал на всех этих героев и начальников! Не позволю себя унижать и позорить! — продолжал петушиться Эдуард.

— Ну и чего добился этим? — спросил я, хмурясь.

— Пусть думают, что я такой дурак! Да, дурак! Мне сейчас психушкой грозили! Пусть обследуют! Еще и справку получу, да домой уеду. Разве мне что-то будет? Ни хрена не будет! Чихал я на всех!

Габулов с шумом хлопнул дверью и удалился в темноту.

Я сидел в дежурке, а штаб опустел. После обеда в полку началось подведение итогов последней операции. Столь масштабные боевые действия были оценены высшим командованием положительно, потери были, но небольшие, и успехи тоже имелись. Теперь сыпались награды и поощрения на нас, участников этой эпопеи.

Начальник штаба полка доложил о ходе операции, замполит полка оценил моральное состояние личного состава, зампотех внес ложку дегтя в бочку меда, констатируя факты разбитой технике, и, наконец, слово взял «кэп».

— Товарищи офицеры! Я получил подробный отчет и остался доволен ходом боевых действий и остался. Командование удовлетворено результатами боевой работы полка. По итогам этой операции к орденам и медалям представляем более ста пятидесяти человек! И это хорошо! Не надо жалеть этих железок. А то тут создалась занятная ситуация: не кого наградить высокой наградой! Нет выбора! Командование дивизии получило распоряжение представить одного офицера к званию Героя Советского Союза. Дивизия отдала эту возможность нам, как лучшему полку соединения!

В зале раздались оживленные и одобрительные возгласы.

— Мы с управлением посоветовались и решили, что награду получит офицер из первого мотострелкового батальона. Пехота это заслужила. Образцовый батальон, да и самый боевой. Офицер должен быть из звена — командир роты или его заместитель!

Сидящие рядом Сбитнев, Жилин и Степушкин дружно переглянулись.

— Обязательно, имеющий орден! — продолжил «Иван Грозный» Все посмотрели на Женьку Жилина и дремавшего рядом с ним заместителя Луковкина, а по простонародному — Луку. Старший лейтенант, положил бедовую головушку на плечо командира, и тихо всхрапывал.

— И последнее условие: служба около года или чуть более в Афгане. То есть, чтобы награду получил в полку и служил тут еще год!

По залу прошел вздох разочарования. Такой кандидатуры не находилось.

— Год службы в полку — главнейшее условие! Чтобы успел еще повоевать…

— Таких нет. Никого. За исключением заменщиков: Жилина и Луковкина, — выкрикнул начальник штаба батальона.

— Товарищ майор, встаньте! Вы, Степанков, я смотрю, плохо изучили людей в батальоне и положение дел ни хрена не знаете! Не владеете обстановкой! Я ничего не имею против Жилина и Луковкина, но ребята через неделю уже в Союзе! В батальоне есть еще два орденоносца, которым осталось служить по году! Острогин и Ростовцев!

— А-а-а, — пронеслось по клубу.

— Вот из них и определили кандидатуру! Острогин — взводный, можно, конечно, назначить заместителем командира роты, но нужно время, поэтому его кандидатура отпадает. Остается Ростовцев. Возражений нет? Мы вчера с заместителями обсуждали этот нелегкий выбор. Достойных — много! Начальник штаба и замполит полка его поддержали. Была кандидатура от разведки, но они пусть вначале с насильниками и мародерами разберутся! Кто и что возразит? Ростовцев участвовал за год во всех операциях, ни одной не пропустил. Награжден орденом. За замполита батальона неоднократно работал…

— Я хочу возразить, товарищ полковник, — начал возмущаться Ломако, — очень уж он горяч и болтлив. Комиссия была перед боевыми, а он заявил проверяющим, что баня не работает и паек плохой…

— А, что баня до сей поры еще не работает? — взъярился командир полка. — Твою мать! Сколько это будет продолжаться? Зайдите ко мне в кабинет после совещания.

По залу пронесся дружный хохот, и Ломако, густо покраснев, сел обратно на стул.

— Кто еще имеет возражения? Только по существу, по делу. Лично мне он нравится, я его кандидатуру и предложил, — закончил выступление Филатов. — Дело серьезное! Выводим человека на высокую «орбиту», перед ним открываются большие перспективы!

Возражений не поступило, а наоборот, дружно поддержал комбат — танкист Ахматов, артиллеристы и саперы. Наши начальники Степанков, Артюхин и Лонгинов, соглашаясь, кивали головами.

— И в последнем рейде не подкачал, умело действовал! Верно? — утверждающе уточнил Филатов. — Ну, вот на этом и порешили! Будем растить героев из своих рядов! Наград отличившимся офицерам и прапорщикам, сержантам и солдатам не жалеть! Заслужили! Завалить наградными листами строевую часть, пусть работают! X… знает что! В лучшем воюющем батальоне всего пятеро награжденных офицеров, включая комбата! Безобразие и свинство. Я и с себя свою долю вины не снимаю. Повторяю, железа не жалеть! Награждать. Строевик! Если своевременно представления оформляться и отправляться не будут, порублю твой конец на пятаки и по плацу разбросаю! — рявкнул Иван Васильевич.

— А что я, при чем тут строевая? — попытался возразить Бочонкин. — Сами вовремя не пишут, задерживают, ошибки допускают, да и в наградном отделе каждый месяц новые требования. То им трофеи нужны, то спасение командира или подчиненного, то малое число боевых операций не устраивает, а то количество уничтоженных «духов». А порой наоборот, никого не убивать, а оказывать помощь в восстановлении дорог и школ. Да сроки прохождения по времени ужесточили — на третий день после боевых отправить из полка на пятый из дивизии в армию, не успели — возврат! Дурдом! А я во всем виноват! Первая рота! Вы почему вовремя не оформили бумаги на отличившихся?

— Все сделано еще вчера и лежит у вас в папке! — возразил Сбитнев.

— Не видел, — ответил Боченкин, но был прерван командиром:

— Так глаза протри или протрезвей! Разберись в своем хозяйстве! Закончили пререкания! Свободны!

Зал дружно громыхнул смехом, офицеров уже достала длительная канцелярская канитель и бесконечные возвраты представлений на награды.

Я мужественно боролся с обволакивающей дремой в душной перегретой дежурке, сидя за пультом. Время шло к смене наряда. В штабе стояла мертвая тишина, только часовой в теплом парадном мундире у Боевого знамени тяжело вздыхал и переминался с ноги на ногу. Плюс пятьдесят, и два часа стоять с автоматом в парадке — это тяжелейшая пытка.

— Привет, герой! — поздоровался со мной зашедший с совещания Роман Романыч. — Бу-а-а! Ха-ха!

— Привет, — ответил я сонно. — Закончилось совещание?

— Закончилось, закончилось. Ты про ящичек-то не забудь. Долг — дело чести офицера! И еще одну бутылочку добавь по сегодняшнему событию! — и он, улыбаясь, направился в строевую.

— Какому событию? — переспросил я, не поняв намека, но ответа не получил.

Следом вошли еще офицеры и как-то странно посмотрели на меня. Проходя мимо дежурки, они улыбались и ухмыльнулись.

— Здорово, Никифор! Как жизнь? С тебя причитается! Герой! — ласково заворковал, появившийся Микола Мелещенко.

Но, завидев подходящих к штабу Артюхина и Мусалиева, быстро скрылся за дверью парткома, подальше от начальства.