Владимир Першанин - Прорыв «Зверобоев». На острие танковых ударов Страница 12

– А обойти эту высоту нельзя? – спросил комбат Болотов.

– Наши три десятка машин обойдут, – согласился Фомин. – Крюк километров двадцать сделаем, день потерян. Да и не в нас дело. Танковые полки и пехота так просто сменить маршрут не смогут. Время поджимает, бросят на штурм.

– В любом случае сообщить надо.

– Вот для штаба новость, что мы укрепленную высоту обнаружили! Мы же не только разведка, а броневое соединение. Двадцать семь танков и самоходок.

– Авиацию надо срочно вызывать, – предложил кто-то из командиров. – Завязнем, машины потеряем. И закончится наш рейд, не начавшись.

В этих рассуждениях была немалая доля истины. Но отряд, который возглавлял Фомин, именовался разведывательно-штурмовым. Окопавшийся танковый или артиллерийский полк он приказал бы объехать стороной, сообщив по рации его местонахождение.

Но этот заслон оставить просто так майор не мог. С авиацией пока свяжутся да согласуют вопрос в нескольких инстанциях, больше мороки получится. И в результате будут штурмовать этот холм такие же танки и самоходки, как в отряде Фомина. Да еще пехоты несколько рот положат.

Колонна пережидала пока в лесу. Но немецкая авиация в ближайшие часы ее обязательно заметит. Времени на рассуждения не оставалось. Приняли решение, что батарея Чистякова вместе с танковой ротой обойдут холм с левого фланга. Откроют огонь по дальнобойной батарее. Остальные танки атакуют немецкие позиции под прикрытием тяжелых снарядов батареи Глущенко.

Начальник разведки тяжелого самоходно-артиллерийского полка Фомин хорошо понимал, что главная зубная боль будет с 88-миллиметровками (хотя их всего две) и с хорошо замаскированными «семидесятипятками». Здесь потребуется спокойная рассудительность капитана Глущенко, который не поведет под прицельный огонь противотанковых пушек «тридцатьчетверки» и свою батарею.

Хотя Чистяков был моложе Глущенко и уступал капитану в вопросах тактики, но как артиллерист считался одним из лучших в полку. Не зря имел на личном счету больше всех уничтоженных танков, да и Авдеев от него мало отставал.

А ведь за два «тигра», которые Чистяков сжег под Орлом еще в сорок третьем году, никакой награды он не получил. Раскидали его победу на командиров рангом повыше, а Чистякова, командовавшего всего лишь самоходкой, оттеснили в сторону. Чего там какого-то лейтенанта вспоминать, когда наступление на Орел на три недели затянулось.

Вспомнив про этот случай и чувствуя неловкость перед Чистяковым, начальник разведки (по существу зам командира полка) пообещал старшему лейтенанту:

– Выбьешь тяжелую артиллерию, орден Отечественной войны за мной. Сегодня же представление подготовят.

Престижный высокий орден, который получить очень непросто. Награждают им за конкретные боевые операции. Мало кто мог похвалиться в полку этим орденом.

Имелся он у кого-то из командиров машин и у Григория Фомина. Смелого заслуженного майора, который лично участвовал в разведывательных операциях и не боялся лезть к черту в зубы. Поэтому и ранений имел не меньше, чем наград.

Саня Чистяков, командир батареи (комбат!), смотрел на начальника разведки газами много чего повидавшего человека, которому не дашь двадцать один год. Блеснули под выгоревшими ресницами белки сощуренных глаз.

– Спасибо вам, товарищ майор. Буду об этом мечтать. Меня уже много за что представляли. Спасибо, вот «Красная Звезда» и медаль имеются. Так что не хлопочите. Что положено – получил.

– Сашка, не паясничай! – оборвал его Сергей Назарович Глущенко. – Да и бой еще пережить надо. Может, не за что награждать будет.

Наверное, командир первой батареи хотел произнести слова «некого», но не стал нагонять тоску, а спросил:

– Комбат Болотов с кем пойдет?

– С Чистяковым, – резко ответил майор.

Повисло короткое молчание. Офицеры ждали уточнения. Антон Болотов, не говоря о возрасте, был старше по званию и должности Чистякова. Значит, по Уставу ему положено командовать и танками, и самоходками.

Только что из этого получится? Все знали, комбат принимает решения туго. В острой ситуации начнет тормозить, и операция может провалиться. Неловкое молчание прервал сам Болотов:

– А чего нам с Александром делить? Он молодой, шустрый, а я, в случае нужды, что-то подсказать смогу.

Фомин никак не отреагировал, молча соглашаясь с тем, что командовать будет Чистяков. После короткого обсуждения некоторых мелочей был дан приказ приступить к выполнению поставленной задачи.

Неприятные неожиданности случаются чаще, чем их ждут. Когда делали трехкилометровый крюк через лес, пришлось перебираться через скользкий от прошедших дождей овраг. Танки и самоходки миновали его благополучно, зато, по закону подлости, перевернулся «студебеккер» с боеприпасами.

Все замерли, когда, ломая борт и разрывая брезент, посыпались ящики с тяжелыми шестидюймовыми снарядами для «зверобоев» и трехдюймовыми для танков Т-34. Если рванут, достанется ближним машинам, будет утеряна внезапность маневра.

Интендант, сидевший рядом с шофером, отбежал шагов на двадцать и замер, глядя, как разваливаются ящики, катятся толстые, как поросята, снарядные головки к гаубицам самоходных установок. Остроносый танковый снаряд подскочил и воткнулся в жижу на дне оврага. Интендант ахнул и закрыл лицо ладонями.

– Помогите шоферу, – негромко приказал Чистяков.

Водитель, напуганный не меньше интенданта, отделался ссадинами и ушибами. Снаряды загружали на самоходки и танки, «студебеккер» поставили на колеса и вытащили на буксире из опасного места.

Немецкие наблюдатели заметили движение в лесу. Послали несколько мин, которые взорвались в стороне. Теперь медлить было нельзя. Машины выходили на огневой рубеж, откуда хорошо просматривались дальнобойные орудия. Формально командовал комбат Болотов, но распределил цели и дал команду открыть огонь старший лейтенант Чистяков. Одновременно открыла огонь батарея Глущенко и вторая танковая рота.

Что происходило там, неизвестно, но первыми же выстрелами самоходки Чистякова накрыли одно из тяжелых орудий. Расчет другой 150-миллиметровки развернул ствол и послал ответный снаряд. Фугас поднял огромный столб земли, кувыркаясь, взлетел тополь, разламываясь в воздухе на куски.

Два тяжелых орудия были развернуты в сторону дороги. Угол горизонтального поворота составлял шестьдесят градусов, и вести огонь по самоходкам и танкам они пока не могли. Самоходки Глущенко и танковая рота стреляли, не высовываясь из-за лесистого бугра. Для дальнобойных орудий они были тоже недосягаемы.

Расчеты с помощью тягачей спешно поворачивали двенадцатитонные махины. Прикрывая орудия, ударили минометы. «Тридцатьчетверки» посылали осколочные снаряды, пытаясь вывести из строя орудийную прислугу и тягачи.

Очередной снаряд взорвался шагах в десяти от самоходной установки новичка Кузнецова. Машину встряхнуло, в броню ударило несколько крупных осколков. Лейтенанта сбросило с кресла, а наводчик, сделав выстрел, снова ловил цель.

Никита Кузнецов с трудом поднялся и приказал менять позицию.

– Сейчас врежу еще один фугас, тогда сменим, – отозвался припавший к прицелу старший сержант, который считал себя опытнее слишком ученого лейтенанта, еще не нюхавшего войны.

Сразу несколько 80-миллиметровых мин рванули возле самоходки. Три с половиной килограмма металла и взрывчатки не пробьют броню. Но одна из мин взорвалась едва не под днищем. Механика-водителя подбросило. Рвануло прямо под его ногами, броня вздрогнула и зазвенела от попаданий целого роя осколков. Матерясь, механик погнал машину, меняя позицию. Он опасался, что мина порвет гусеницу, а неподвижную самоходку добьют быстро, несмотря на толстую броню.

Внезапный огневой налет с фланга давал свои результаты. В туче пыли сверкнула вспышка. Чистяков или Авдеев достали второе тяжелое орудие.

Дымил один из тягачей, но обе полугусеничные машины уже развернули две оставшиеся пушки. Снаряды были в стволах, выстрелы ударили одновременно. В этой контрбатарейной стрельбе самоходки имели преимущество, постоянно меняя позиции. Но прицельность немецких дальнобойных пушек К-39 была значительно выше, а оптика более совершенная. Со стороны эта дуэль выглядела, словно кадры замедленного фильма.

Тяжелые орудия с обеих сторон делали 2–3 выстрела в минуту. На фоне их грохота трехдюймовые танковые пушки работали, как автоматы, выпуская снаряд за снарядом.

Два вступивших в бой орудия сразу изменили обстановку. Редкие, но мощные фонтаны взрывов взлетали, глуша своим грохотом экипажи машин.

Очередной немецкий фугас шарахнул в пяти шагах от самоходки Авдеева, разорвав гусеницу. Тяжелая зазубренная половинка фугасного стакана врезалась в борт с такой силой, что лопнул сварочный шов. Ощущение было, как от удара гигантского молота. Экипаж оглушило, а мелкие осколки треснувшей изнутри брони пробили голову и шею заряжающему.