Алексей Котенев - Последний перевал Страница 12

Разведчики прислушивались к каждому слову смекалистого тигролова. И только, пожалуй, один Шилобреев относился к нему сдержанно, с некоторой ревностью, чувствуя, как этот таежный следопыт вольно или невольно оттесняет его в сторону от взводного командира.

— Подумаешь, советник по горно-таежным делам! — недовольно ворчал Филипп. — Как будто другие и лесов сроду не видывали. Да у нас на Урале…

На третий день похода Архип Богачев, разведывая горный кряж, заваленный буреломом, выбрал для прохода тридцатьчетверок слишком крутой откос. Танки не смогли взять его и вынуждены были отойти назад. Филипп не замедлил воспользоваться оплошностью своего соперника.

— Вот тебе и знаток местности! — замахал он руками. — Пороху не нюхал, а полез в советники. Ты понюхай его сначала, а потом лезь…

Ермаков одернул злопыхателя:

— Чего гудишь? Как будто он вырос на Хингане, чтобы знать здесь каждый обрыв…

Архип отмалчивался — вроде бы и не слышал едких попреков, делал свое солдатское дело спокойно, обстоятельно, да все поглядывал как сыч вперед: с нетерпением ждал встречи с японцами.

Все выше громоздились лесистые хребты, все круче становились горные перевалы. Карабкаясь по их скользким бокам, солдатам хотелось надеяться: может быть, последний? Но впереди вырастали новые, еще более крутые перевалы, которые надо было брать.

А японцев все не было и не было. Куда они подевались? Бывало, тучами кружились у границы, не давали ни поесть, ни поспать, а тут как в землю провалились. Жидок, видно, самурай — наутек пошел. Не удрал бы он, проклятый, за море, не заплатив долги.

К исходу пятого дня похода Богачев, обшаривая русло пересохшей горной речушки, обнаружил на вязком дне колесные следы. Сразу повеселел и стал настойчиво утверждать, что здесь прошла артиллерийская батарея. Подошедший Шилобреев замахал руками, поднял пограничника на смех:

— Эх, борода! Какая тебе тут батарея? Походная кухня проследовала, разве не чуешь, как рисовой кашей пахнет?

Но Богачев стоял на своем: батарея — и только! И в доказательство стал показывать, как примята у обрыва трава, как утоптан муравейник и почему именно так, а не иначе выворочена молодая лиственница — такой след может оставить только пушечное колесо.

У Ермакова даже чуб вздыбился, когда он выслушал доводы таежного следопыта. Если впереди колонны окажется батарея — это очень опасно. «В такой тесноте она надолго может задержать бригаду», — подумал Иван и побежал к Чибисову.

К вечеру бригада подошла к лесистому кряжу и остановилась на ночевку. Уставшие разведчики попадали на разостланные плащ-палатки — рады были месту. Ермаков привалился плечом к колесу «студебеккера» и уныло глядел на горный кряж, точно разрубленный огромным топором на две части. Из ущелья тянуло сыростью и гнилью. Над кряжем ползли низкие темные тучи — тащили за собой с востока черную, ненастную ночь. А за ущельем возвышался высокий горный хребет. На нем виднелся желобом перевал. «Может быть, последний?» — подумал Ермаков. Ему до смерти хотелось отдохнуть. Но какой же здесь отдых, если обнаружены следы японских орудий!

Едва успел Ермаков прикрыть глаза, как у «студебеккера» появился Чибисов. Он заметно нервничал, то и дело хватал губами дымившуюся папиросу, бросал вопрошающий взгляд на ущелье.

— Если верить вашим разведданным, — сказал он Ермакову, — японцы постараются устроить нам в этой дыре горячую баньку. Да, да, лучшего места не придумаешь!

Он прикурил новую папиросу и стал излагать, что необходимо сделать, чтобы не попасть в западню, не наскочить на засаду. Разведчики должны ночью перебраться через горный хребет и напасть с тыла на вражескую батарею, если она там окажется. Бригада, воспользовавшись замешательством, нагрянет с этой стороны и собьет вражеский заслон.

— Задача ясна? — спросил Чибисов, хлопнув ладонью по планшету. — Имей в виду — это приказ комбрига.

— Ясна, — ответил Ермаков и спросил полушутя: — Опять, поди, грозился добраться до моего чуба, если не выполню задания? Сколько раз грозился обстричь его собственноручно!

— Чуб потерять не страшно. Голову береги.

Ермаков тут же поднял взвод и повел его на выполнение нелегкого боевого задания.

Четыре часа разведчики под проливным дождем карабкались на спину горного хребта. Срывались вниз, натыкались на острые камни, сбивали в кровь локти и колени. При каждой неудаче проклинали японского бога за то, что он настроил на их пути столько несуразных препятствий. А Филипп Шилобреев прихватывал вдобавок и «советника по горно-таежным делам» Архипа Богачева за его «липовые разведданные» и опрометчивые прогнозы по части японской батареи.

— За дурною головою и ногам нету покою, — повторял он при каждом падении и все грозился сбросить Архипа с Хингана вниз головой.

Наконец вершина. Над хребтом размашисто полоснула зеленоватая молния и тут же погасла, точно убоявшись собственного света. Прямо у обрыва стояло разбитое грозой дерево с обгоревшим верхом и могучими обнаженными корнями, вросшими в горную породу. В темноте оно было похоже на огромного тарантула, приколотого к бугру черным, нелепо торчавшим обрубком. Налетевшая ветровая волна едва не сбросила их вниз, но они попадали у дерева, вцепились в выпиравшие корни. Братья Охрименко обхватили обгорелый ствол. Шилобреев не успел прижаться к земле, и его снесло в залитую водой выбоину. Филипп долго выбирался оттуда, нещадно чертыхался, а выбравшись, прошипел Богачеву сквозь стиснутые зубы:

— Ну, борода, имей в виду: если в ущелье не найдем японскую батарею — не попадайся на глаза: изувечу!

Архип не стал вступать в разговор с пострадавшим сержантом, глухо крякнул и молча пополз искать подходящий спуск.

Над горным хребтом бесновался осатаневший ветер, больно хлестал в лицо разъяренный дождь, угрожающе гремел гром, точно предупреждал об опасности. Спускались более двух часов. Внизу сразу повернули вправо — в сторону ущелья. Здесь было потише, но ползти было еще труднее. Дождевая вода шумными ручьями сбегала с горного хребта, затопила всю низину, и разведчикам пришлось пробираться по вязкой грязи и глубоким лужам. Ползли осторожно: боялись напороться на секреты. Ермакову хотелось поднять промокших и до предела уставших людей и двинуться в полный рост, но он не мог решиться на это: часто вспыхивающие молнии могли выдать их и погубить все дело.

Впрочем, молнии не только мешали, но и помогали Ермакову — помогали ориентироваться, разглядеть все, что лежало впереди.

Разведчики переползли, захлебываясь, через горный ручей, потом прошмыгнули через колючий кустарник и едва успели выбраться из него, как над хребтом сверкнула огненным зигзагом яркая молния, вырвала из мрака замшелое ущелье. Архип Богачев схватил Шилобреева за плечо и прошипел ему в самое ухо те же слова, которыми встретил впервые разведчиков у Аргуни:

— Куда прешь? Не видишь?

Шилобреев хотел отчитать строптивого тигролова за такое бесцеремонное обращение, но теперь было не до субординации.

— Что? — спросил озадаченный Филипп.

— Не видишь что? — съязвил Архип. — Походная кухня дымится — кашку нам варят на завтрак. А рядом японец за порядком наблюдает…

Филипп повернулся к Ермакову. Тот приставил к глазам мокрый бинокль, стал ждать вспышки молнии. Над головой шумела под дождем суковатая маньчжурская сосна, стряхивая на разведчиков брызги холодной воды. Вот вспыхнула молния, и Ермаков отчетливо увидел у горного выступа черный бугорок. Его вполне можно было принять за груду камней или стожок сена, но рядом стоял низкорослый человек, сильно утолщенный наброшенной на плечи плащ-накидкой. Это, конечно, часовой!

Ермакова охватило знакомое чувство тревоги. Значит, здесь расположилась японская батарея! Затаилась у выхода из ущелья, и стоит появиться здесь танковой колонне, как орудия прямой наводки подобьют направляющую машину и закроют выход из ущелья. Как же обезвредить артиллерийскую засаду? Пока спускались с горного хребта, Ермаков несколько раз проигрывал в уме, как они подберутся поближе к вражеским огневым позициям, забросают их гранатами, как потом ринутся в атаку и прикончат артиллерийские расчеты в рукопашном бою. Но теперь у него зарождался другой план. Ведь черный стожок среди камней — это наверняка сложенные боеприпасы. Часового не поставят охранять голые камни. Суметь бы взорвать их, перед тем как броситься в атаку, и оставить противника без снарядов. Есть немалый риск: взрывом поднимешь на ноги засаду, и тогда труднее будет с ней бороться. Возможно, придется всей разведке лечь в этой узкой горловине. Невеселое дельце! Зато наверняка пробьются танки. Как их удержит батарея без снарядов?

— Надо снять часового и взорвать этот стожок, — сказал Ермаков, глядя исподлобья на темневшего под дождем японского часового.