Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-4 Страница 12

Он заявил следующие ходатайства: допустить к слушанию дела защитника Черных из Новосибирской городской коллегии адвокатов, вызвать в суд из лагеря для военнопленных № 525 и из кемеровской тюрьмы свидетелей Василия Клеева, Михаила Коцовского, Дмитрия Мирошниченко, Александра Лeнивова, Карла Дьяка, а также приложить показания Александра Шевченко-Шевцова, изъятые следователем, который заявил, что они к делу по обвинению Протопопова-Медера не относятся. Алексей Михайлович просил также внести исправления в протоколы его допросов, так как они были фальсифицированы следователем.

В тот же день, 17 октября 1946 года, председатель военного трибунала Западно-Сибирского военного округа полковник юстиции Гаврилов направил начальнику Новосибирской тюрьмы № 1 отношение о доставке в судебное заседание военного трибунала (ул. М. Горького, д. 80), 21 октября 1946 г. к 10 часам утра содержащихся под стражей в тюрьме фон Рентельна Эверта Вольдемара, 1893 года рождения, и Протопопова-Медера Алексея Михайловича, 1897 годарождения.

Эверт фон Рентельн командовал полком в корпусе фон Паннвица. В отношении него велось следствие по обвинению в военных преступлениях, совершенных в Белоруссии в 1942-43 годах. Случайная встреча с ним в зале заседания суда имела далеко идущие последствия для Протопопова-Медера.

Заседание военного трибунала Западно-Сибирского военного округа состоялось в назначенный день.

Видимо, ходатайство Алексея Михайловича заронило в души членов трибунала определенные сомнения в качестве предварительного следствия, поэтому приговор вынесен не был. Взамен приговора было вынесено определение о направлении дела на доследование:

«Военный трибунал Западно-Сибирского военного округа в составе председательствующего майора юстиции Кичигина, членов — майора Ковригина и капитана Светлова при секретаре старшем лейтенанте юстиции Рахман с участием адвоката Черниной рассмотрел в открытом судебном заседании дело по обвинению Протопопова-Медера Алексея Михайловича по статье 58-3 УК РСФСР.

Подсудимый Протопопов-Медер утверждает, что он в период немецкой оккупации Югославии вел активные подрывные действия против немецких оккупантов и по заданию югославских патриотов взорвал мост, по которому должны были пройти немцы, что за пособничество югославским патриотам был приговорен оккупантами к смертной казни. В подтверждение этого подсудимый ссылается на свидетелей Клеева Василия, Коцовского Михаила и Мирошниченко Димитрия, а также на отобранные у него в Кемеровской тюрьме документы о том, что он имел подрывное задание против немцев — взорвать мост.

По заявлению подсудимого, он на предварительном следствии обо всем этом заявлял следователю и просил выяснить эти обстоятельства и допросить указанных им лиц, но следователь совершенно не реагировал на это и его ходатайство не зафиксировал.

Подсудимый также утверждает, что в лагере № 525 в городе Прокопьевске имеется паспорт на его имя, из которого можно установить, что он родился в Австрии и в русском подданстве никогда не состоял. Истребование этого документа является необходимым. Учитывая, что все эти обстоятельства имеют существенное значение для дела и что проверка всех моментов, на которые ссылается подсудимый, является необходимой для правильного разрешения дела и руководствуясь статьей 302 УПК РСФСР,

ОПРЕДЕЛИЛ:

настоящее дело слушанием отложить и направить его через военного прокурора Западно-Сибирского военного округа на доследование для проверки всех вышеперечисленных обстоятельств.

Меру пресечения Протопопову-Медеру оставить прежнюю — содержание под стражей…»

Алексею Михайловичу Протопопову-Медеру повезло еще раз. Новосибирский адвокат М.А. Чернина (в своем ходатайстве он назвал ее Черных), бесспорно, была опытным юристом, видавшим всякие виды. Она понимала, что главное для спасения ее подзащитного — это доказать суду, что он является иностранным подданным и это подданство получено им задолго до Второй мировой войны и никоим образом не связано с ведением немецкими войсками военных действий и карательных акций на территории СССР. Тогда все обвинения против Протопопова-Медера рассыпались бы в прах — дело, как говорят юристы, развалилось бы.

Собственно говоря, оно развалилось и так, в силу безграмотных в юридическом отношении действий следователя контрразведки и всех тех, кто им руководил. Но предусмотренный в отношении «государственных преступников» особый, упрощенный порядок рассмотрения их дел, принятый в органах МВД и МГБ, по сути дела, и не требовал никаких особых доказательств вины подсудимого. Достаточно было предъявить суду несколько протоколов допроса, подписанных подсудимым или свидетелями, и суд принимал это как доказательство, не вникая, каким способом добыты эти подписи, и не обращая внимания на отказ подсудимого от данных им на предварительном следствии показаний.

Определение военного трибунала Западно-Сибирского военного округа о возвращении дела на доследование содержало одну очень важную запись — о необходимости истребования названного подсудимым документа и о том, что проверка всех заявлений подсудимого является необходимой для правильного разрешения дела. Определение трибунала навечно осталось приобщенным к делу Протопопова-Медера, а он и его адвокаты получили возможность всякий раз ссылаться на это определение при заявлении различных ходатайств.

Скорей всего, это было заслугой адвоката. При всех дальнейших перипетиях Алексей Протопопов-Медер обращался за помощью к адвокату Черниной, если это позволяли обстоятельства. Кроме богатого юридического опыта, она, судя по всему, обладала и немалым жизненным опытом.

Чтобы достичь главного — признания своего подзащитного иностранным гражданином, она выставила массу второстепенных требований, прекрасно понимая, что никаких свидетельств о подрывной деятельности Протопопова- Медера в пользу югославских партизан нет и, скорее всего и быть не может. Но допрос свидетелей в зале суда (даже если эти свидетели — осужденные и стремящиеся уберечь себя от дальнейших невзгод военнопленные), чтение показаний свидетеля Шевченко, а самое главное — личные документы Протопопова-Медера все это могло бесспорно подтвердить необоснованность и пристрастность обвинения, фальсификацию материалов дела следователем.

КОМИТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ при СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СОЮЗА ССР

Документы из архива КГБ по делу А. М. Протопопова

Ради этого, полагала она, можно заявить и о связях подсудимого с югославскими партизанами[30]. Адвокату Черниной было известно и еще одно обстоятельство, совершенно не известное Алексею Протопопову-Медеру. Армейские юристы из военного трибунала Западно-Сибирского военного округа, как и все армейские и гражданские юристы, негативно относились к следователям контрразведки, справедливо считая их костоломами и фальсификаторами. И эти специфические взаимоотношения в правоохранительной среде тоже были учтены адвокатом Черниной.

Следствие пошло по второму кругу…

СЛЕДСТВИЕ ПОШЛО ПО ВТОРОМУ КРУГУ

Успех надо было развивать, и 26 ноября 1946 г. Алексей Протопопов-Медер обратился с жалобой на неприемлемые действия следователя к Верховному прокурору СССР. Такой должности в Советском Союзе не было, имелся Генеральный прокурор СССР, но либо таких тонкостей Алексей Михайлович не знал, либо такое обращение допустил намеренно, чтобы оградить от подозрений адвоката Чернину.

Рассказав о своих злоключениях, Алексей Протопопов-Медер обратился к прокурору с просьбой — принять меры, чтобы были исправлены намеренно внесенные следователем искажения в его показаниях, чтобы были приобщены к делу документы, из которых следует, что он австрийский подданный, мобилизованный в германскую армию, и чтобы были допрошены свидетели, подтверждающие его показания.

Одним из таких свидетелей, по мнению Алексея Михайловича, мог быть пленный полковник фон Рентельн, бывший в июле 1945 года выборным старшиной лагеря военнопленных № 9.

Но фон Рентельн в 1946 году находился под следствием по обвинению в военных преступлениях, и контрразведка тщательно разрабатывала его связи — искала укрывшихся сообщников. Жалоба Протопопова-Медера привлекла внимание начальства контрразведки.

Ни одна жалоба, написанная за время пребывания в плену Алексея Михайловича Протопопова-Медера, не была отправлена адресатам. Следователь приобщал эти жалобы к делу, и они, в конце концов, явились достоверным свидетельством беззакония и произвола, творимого коммунистическим руководством СССР. Правда, в случае возникновения каких-либо конфликтных ситуаций между сотрудниками контрразведки или контрразведки и прокуратуры эти жалобы и ходатайства могли быть пущены в ход как орудие сведения счетов. Видимо, это произошло и в данном случае.