Сергей Никитин - Люди с оружием. Рассказы Страница 12

Копылов стоял и ждал.

— Надо посмотреть, — сказал вслух Маркушин. Он встал на подножку и повернулся спиной к ефрейтору.

— Ну-ка, княже, привстань, — весело обратился он к сопровождающему. Приподняв сиденье, Маркушин привычно потянулся к гнезду справа, нащупал конденсатор— холодный, гладкий, и вдруг отдернул руку. «А что если не дать? — мелькнула и обожгла мысль. — Нету — и все». Еще не решив окончательно, как поступить, он машинально шарил под сиденьем, бессмысленно вороша инструменты и детали.

«Будет ему и праздник и концерт тут. А я с Верой…»— злорадно подумал он, расшвыривая все, что попадало в темноте под руку. Шапка съехала ему на глаза, Иван потянулся поправить ее той рукой, которой поддерживал приподнятый край сиденья. Сиденье тяжело упало вниз, ударив и прищемив другую руку.

— Ух! — крякнул от боли Иван. Он рывком вновь приподнял сиденье так высоко, что сопровождающий стукнулся головой о верх кабины и повалился на противоположную дверцу.

— Сидишь, черт бы тебя побрал! — набросился Маркушин на него. Ожесточая себя, Иван пуще прежнего гремел инструментами и кричал:

— Конденсатор, конденсатор! Головой надо думать. Нету у меня запасного. На складе запасные, а я не склад. Понял?!

Криком и грубостью прикрывая свою растерянность и смущение, Маркушин опустил сиденье, сел за руль и захлопнул дверцу. Машина рванулась с места, как подхлестнутая, обдан Копылова дымом. Грузовик на большой скорости объехал машину Петра обочиной и скрылся в снежном вихре.

Маркушин бешено гнал машину, словно хотел убежать от самого себя. Он понимал, что совершил гадкий поступок, и лихорадочно придумывал разные причины и отговорки, которыми можно было бы оправдать себя перед собой. Но как бы и чем бы ни убеждал себя матрос, чувство виновности и досады не уменьшалось, а, наоборот, усиливалось. Маркушин теперь злился не столько на Копылова, сколько на самого себя. По шее и лицу Ивана поползли струйки пота.

«Он же мне помогал, — убеждал себя Маркушин. — Узнают в части, скажут: нарушил закон войскового товарищества. Нельзя, нельзя…» Матрос рванул ворог ватника. Ему хотелось бы сбавить газ, остановить машину, но, обуреваемый чувством противления, он все нажимал и нажимал на акселератор. «И этот молчит, как камбала», — злобно подумал Иван, покосившись на сопровождающего. И тот, словно почувствовав необходимость вмешаться, тихо промолвил:

— Могли бы на буксир взять, если нет конденсатора…

Как будто только этого и ожидая, Маркушин мгновенно выключил сцепление и резко затормозил. Он благодарно взглянул на соседа, но сейчас же снова насупился и закричал:

— А чего ты молчал раньше! Сидишь тут для мебели! Буксир, буксир…

Иван кричал громко, но радостные нотки в голосе выдавали его истинное настроение. Он почувствовал это, но справиться с собой уже не мог.

— Слазь! — уже совсем радостно закричал он сопровождающему и, выскочив из кабины, сбросил сиденье на снег. Конденсатор лежал на виду. Маркушин схватил его, крепко зажал в кулак и побежал назад по дороге. Задыхаясь и падая, он бежал почти полчаса, и все-таки грузовик Копылова вырос перед ним неожиданно. Петр, засунув голову под капот, копался в моторе. Переносная лампочка тускло освещала его сосредоточенное лицо.

Маркушин дернул ефрейтора за полу шинели и протянул конденсатор.

Копылов повернулся и посмотрел на Ивана: от одежды матроса шел пар, на ладони протянутой руки лежал конденсатор. Ефрейтор хотел что-то сказать, но не сказал; взял конденсатор так спокойно и обыденно, словно из собственного кармана, и снова засунул голову под капот.

Маркушин с минуту виновато потоптался на месте, потом махнул рукой и побежал обратно. Еще не добежав до своей машины, он услышал (или это ему показалось) шум мотора позади. Иван наддал ходу.

На подножке своей машины Маркушин передохнул, поглядывая назад и прислушиваясь. И когда из-за поворота показались оранжевые пятна зажженных фар, вскочил в кабину и плавно тронул машину с места.

Не останавливаясь, он приоткрыл дверцу и еще раз посмотрел назад: грузовик Копылова виднелся невдалеке. Маркушин прибавил скорость, откинулся на спинку и неожиданно запел какую-то бесшабашную песню. Сопровождающий недоуменно посмотрел на шофера. А матрос пел и пел, до хрипоты надрывая глотку. Пел Маркушин плохо, но в голосе его звучала настоящая большая радость.

Перед восходом

Рядовой Исхак Хаджибеков задумчиво сидел на обрывистом берегу, подобрав под себя скрещенные ноги. Внизу нешумно плескалось море, сбрасывая с гребней волн на рыжие камни белые тонкие кружева пены.

День угасал. Солнце опустилось на макушку дальней покатой горы и позолотило ее. От воды потянуло прохладой.

Море было ясным и приветливым, но Хаджибеков хмурился и закрывал узкие глаза. До берега доносились веселые крики солдат, игравших в волейбол на площадке перед большим трехэтажным кирпичным зданием, и Исхак встряхивал головой, словно хотел отогнать посторонний шум. Наконец ему это удалось: он уперся руками в колени, качнулся вперед-назад и затянул негромкую протяжную песню степняка.

Долго он пел о родных степях, потом тоскливо вздохнул и умолк, погруженный в воспоминания.

— Рядовой Хаджибеков! — внезапно раздалось позади солдата.

Хаджибеков вздрогнул, поднял голову и увидел командира взвода лейтенанта Куприянова. Растерявшись, Исхак продолжал сидеть, удивленно и испуганно поглядывая на офицера.

— Встать! — строго скомандовал командир.

Солдат бодливо тряхнул головой и встал. Одернув гимнастерку и надев пилотку, он повернулся лицом к офицеру и вытянулся.

Куприянов все так же строго и отрывисто бросил:

— Приведите себя в порядок!

Исхак еще раз одернул гимнастерку и вплотную прижал каблуки сапог.

— Застегните воротник!

Солдат поспешно схватился за воротник, смущенно покачивая головой, начал торопливо застегиваться. Пуговицы выскальзывали из рук, не пролезали в петли; Исхак бестолково теребил воротник. Лицо его потемнело, кожа на скулах натянулась.

— Не торопитесь! — не изменяя тона, сказал Куприянов.

Застегнув воротник, солдат опустил руки по швам. Мелкие капли пота заблестели на его гладком выпуклом лбу. Он тяжело перевел дыхание.

— Поверните пилотку звездочкой вперед, как положено!

Хаджибеков вспыхнул, сорвал пилотку и злобно посмотрел на нее.

— Сатана! — в сердцах промычал Исхак. — У-у!

Куприянов, словно не слыша этих слов, ждал. Хаджибеков надел пилотку, провел пальцем прямую линию от звездочки до кончика носа, подтянул ремень и щелкнул каблуками. Лейтенант молчал. Исхак оглядел себя еще раз, поспешно расправил и застегнул клапан нагрудного кармана и опять, уже более уверенно, щелкнул каблуками.

Командир шагнул к солдату, поправил на его плече выгнувшийся коромыслом погон, повернул медаль «За трудовое отличие» на лицевую сторону.

Исхак покосился на волосатую руку лейтенанта и, вскинув голову, дерзко, вызывающе посмотрел в глаза офицеру.

«Вредный, злой, мелочный человек!» — мысленно прокричал он, но, столкнувшись с прямым взглядом серых глаз лейтенанта, смешался. Командир смотрел спокойно, даже приветливо. Исхак скользнул взглядом по глубоким морщинкам, собравшимся узелками у глаз. На правом виске он заметил темно-розовый рубец, тщательно прикрытый густыми русыми волосами.

Хаджибеков опустил глаза.

— Рядовой Хаджибеков, вы опоздали в строй на пять минут. Приводили себя в порядок полторы минуты. Взвод построен на вечернюю поверку, а вы, — Куприянов сделал паузу, — отдыхаете, хотя сигнал слышен здесь хорошо.

Исхак протестующе вскинул голову, словно пытаясь оправдаться.

— Должны были слышать! — продолжал лейтенант, угадав намерение подчиненного. — Вы — военный человек. Идите в строй!

Исхак молча и вяло пошел к казарме. На широкой утрамбованной площадке перед зданием стоял взвод Куприянова. Исхак узнал его по фигуре помкомвзвода — старшего сержанта-сверхсрочника. Высокий, тонкий и прямой, старший сержант неподвижно стоял перед взводом. Его знаменитые на весь батальон традиционные «гвардейские» усы соломенного цвета, с коричневыми подпалинами внизу, воинственно торчат в стороны. Помкомвзвода зорко посматривает на солдат, с величайшим удовольствием командует:

— Рр-равняйсь! — и добавляет:

— Выше подбородочки! Животики подобрать! Грудь вперед! Корпус — на носочки! — сопровождая каждую фразу резкими движениями рук и головы. Солдаты охотно, даже с какой-то радостью подбирают «животики», поднимают «подбородочки», переносят тяжесть «корпуса» на «носочки» и выравниваются в безупречную прямую линию.

Подойдя к левому флангу строя, старший сержант, прищурив левый глаз, оглядывает ряды и вдруг оглушительно, раскатисто командует: