Донская рана - Александр Александрович Тамоников Страница 12

– Теперь давай меняться местами, – сказал он Виктору. – Посмотрим, как ты с этим драндулетом управляешься. Давай, поезжай к вокзалу.

Степанчук сел за руль и тронул машину с места. Пока они проехали пару-тройку кварталов, Шубин составил себе представление о своем новом водителе. Степанчук вел машину не слишком быстро – на грузовике он не привык к высоким скоростям – но аккуратно. Ошибок не допускал; не гнал, как на соревнованиях, но и не плелся, как черепаха. А большего Шубину и не требовалось.

Сидя на заднем сиденье, Шубин переоделся в форму коменданта Шнейдера. Затем сказал Степанчуку:

– Сиди здесь, только старайся не высовываться. Пусть со стороны видят, что в машине кто-то есть – и этого довольно; никто не полезет в машину коменданта Ростова. Если вдруг подойдет патруль, увидит, что ты не солдат – объяснишь, что, мол, господин группенфюрер заставил тебя сторожить машину, а сам ушел на вокзал. И это будет чистая правда – я действительно пойду на вокзал.

С этими словами Шубин вышел из машины и отправился на вокзал. Там он обошел все залы, затем вышел на перрон. Народу на нем было полно. Впрочем, это был весьма специфический народ – оккупанты. Вокзал занимали исключительно немцы, изредка встречались также румыны. В залах и на перроне толпились солдаты, возвращавшиеся в части после лечения в ростовских госпиталях, или те, кто следовал на фронт в составе своих частей.

«Группенфюрер» держался в этой толпе неожиданно скромно. Он словно стал меньше ростом, и его эсэсовская форма стала не такой блестящей. Хозяин Ростова старался стать незаметным. Стоя где-нибудь возле стены или за колонной, он приглядывался к солдатам. Его интересовали не все солдаты, а прежде всего высокие и худые – то есть сложенные так же, как Виктор Степанчук. А еще его интересовали одиночки, чье исчезновение никто не заметит.

После долгих наблюдений Шубин наконец высмотрел подходящего мужчину. Тот был как раз того сложения, которое требовалось Шубину – высокий и худой. Правда, солдат был не один: в ожидании поезда он стоял на перроне и что-то рассказывал своему спутнику – жизнерадостному толстяку.

Шубин тихо подошел, встал за спиной намеченной жертвы. Он уже был готов окликнуть худого солдата и позвать его с собой, чтобы он помог кое в чем «группенфюреру», когда услышал, что худой говорил своему спутнику:

– А еще жена прислала фото наших малюток, всех троих! Я был так рад их увидеть! Я их не видел уже полтора года. И они сильно выросли! Ганс, самый старший, скоро пойдет в школу, представляешь? Жена пишет, что они меня не забыли, помнят, как я им рассказывал сказки, играл с ними…

Оклик, уже приготовленный Шубиным, так и не прозвучал. Он понял, что не может позвать этого счастливого отца с собой, а затем зарезать где-нибудь в укромном месте. Просто не может, и все тут! Хотя он оккупант и враг, и останется врагом. «Комендант Ростова» повернулся и отошел, не замеченный.

Разведчик возобновил свои поиски. Он прошел в один конец перрона, в другой… И здесь, в самом конце станции, обнаружил другой эшелон. Это был товарный состав, который вез людей, мобилизованных немцами на оккупированном Кавказе. «Трудовую армию», которая была нужна Германии на разных работах, как раз вывели из вагонов для нового распределения по вагонам и пересчета. Вдоль строя «мобилизованных» прохаживался эсэсовец с дубинкой в руке. И этой дубинкой солдат-эсэсовец время от времени бил по головам и телам построенных людей. Он был высоким и худым – то есть как раз такого сложения, как и у Виктора Степанчука.

Разведчик огляделся. Других конвоиров, кроме человека с дубинкой, поблизости не было. Как видно, немцы не боялись побега мобилизованных. А ведь среди выстроенных у вагонов людей большинство составляла молодежь. Этим парням и девушкам ничего не стоило преодолеть пару заборов и разбежаться. Для этого был нужен лишь толчок.

Решение у Шубина созрело мгновенно. Он выпрямился, придал своему лицу прежнее надменное выражение и окликнул солдата с дубинкой:

– Эй, рядовой! Подойди ко мне!

Эсэсовец оглянулся, увидел группенфюрера в его блестящем кожаном плаще – и бегом направился к нему. Когда он подошел ближе, Шубин холодным тоном сказал:

– Я тут заметил беспорядок. Вот здесь, у последнего вагона. Иди за мной, я покажу.

И направился в темноту, туда, где кончался состав. Эсэсовец послушно зашагал за ним. Вот они сделали еще пару шагов… И тут «группенфюрер» резко повернулся; в его руке блеснул нож. Эсэсовец даже не успел понять, что произошло; нож Шубина вошел ему прямо в сердце. После этого разведчик крикнул, обращаясь к людям, стоявшим у вагонов:

– Бегите! Чего вы стоите? А ну, бегом!

И эта команда подействовала. Люди кинулись врассыпную. Тут конвоиры опомнились, загремели выстрелы, началась суматоха. В этой суматохе Шубин затащил труп эсэсовца за трансформаторную будку, в темноту. Там он снял с тела фрица форму, стащил сапоги и засунул одежду и обувь немца себе под плащ. С этим грузом он покинул вокзал и направился к своей машине.

Виктор Степанчук все так же сидел за рулем, страшно встревоженный. Он не знал причины паники на станции, возникшей стрельбы и не ждал от происходящего ничего хорошего. Шубин сел на заднее сиденье и скомандовал:

– Вперед! И можно ехать чуть побыстрее, чем раньше!

Мотор взревел, и машина покатила прочь от вокзала. Когда они проехали несколько кварталов, водитель спросил:

– И куда теперь? Поедем искать место для ночлега?

– Нет, – ответил Шубин. – О ночлеге будем думать позже. Сейчас мы едем на фронт!

Глава 6

Когда они выехали из города, уже наступила ночь. На КПП их вновь не остановили, но Шубин понимал, что рано или поздно на каком-нибудь пункте бдительный лейтенант обратит внимание на странного водителя группенфюрера – мужчину в обычной одежде, какую носят русские. Поэтому, как только им попалась боковая дорога, он приказал Степанчуку съехать на нее и остановиться. Когда их не стало видно с трассы, он велел водителю выйти из машины и облачиться в форму, снятую с убитого эсэсовца.

– Эта одежка должна прийтись тебе впору, – сказал он. – Правда, там на спине должен быть разрез под лопаткой, и кровь должна была натечь, но тут уж ничего не поделаешь. Разрез позже можно будет зашить, кровь застирать. А пока не будешь вертеться перед немцами в этих обновках – и все будет хорошо.

Форма пришлась Степанчуку впору, словно на него была сшита. Старую одежду водителя положили в багажник, где уже лежала