Виталий Носков - Спецназ. Любите нас, пока мы живы Страница 13

Сентябрь 1995 г.

Решили рано повзрослеть

Сначала в черном студеном небе уверенно нарастающий гул самолета, какое-то неяркое цветное мигание — и степное пространство вокруг нас озаряется острым, все разоблачающим светом. «Люстру повесили», — говорит мне сапер Владимир Бирюков, ладно скроенный девятнадцатилетний кубанский казак.

Саперов, приданных собровцам, чуть больше десяти человек. Командует ими подполковник Сергей Шаховцов. Этой ночью все они спят в медицинской «таблетке», за год войны привыкшие к фронтовым неудобствам. Володя же не позволяет себе заснуть. Он бережет сон двух минно-розыскных собак: молодую, беспокойную восточно-европейскую овчарку, которая время от времени порыкивает на меня, и крепко спящего эрдельтерьера.

С этой золотисто-рыженькой, ласковой собачкой по кличке Нюра я познакомился еще вчера. Наслышанный о подвигах минно-розыскных собак в годы Великой Отечественной войны (тогда ими было обнаружено более четырех миллионов мин), я знакомился с Нюрой, чувствуя к ней огромное уважение. А на вопрос: «Почему в саперной команде декоративный эрдельтерьер?» — подполковник Шаховцов ответил: «У нас и дворняжки работают. Был бы у собаки нюх, да для них хороший учитель».

Пока в небе висела «люстра», я смотрел на Нюру. Безмятежно спокойно, как ребенок, она спала, и невозможно было не залюбоваться этим чудом природы, отыскивающим мины. Завтра бой. И ей, Нюре, идти с саперами в Первомайское, где их ждут мины, «растяжки», смертоносные ловушки. «Нюрочка! Девочка!» — так, когда ласково, когда требовательно, обращается к ней ее проводник-кинолог сержант Бирюков. Он не спит, чтобы выспались минно-розыскные собаки.

— Не то чтобы кто их обидит, — говорит он мне у костра. — Этого не будет, мы в охраняемой зоне. А просто надо, чтобы люди к ним не подходили, не отвлекали от сна. Работа завтра будет тяжелая.

Мы с Володей поддерживаем костер то ли колючей акацией, то ли терновником. Невысокое пламя все равно беспокоит овчарку. Она пытается уснуть в трех шагах от нас, а может, это моя негромкая речь тревожит ее. Она вдруг снова взлаивает.

— Тихо! Это свой… Нервничает немного, — помолчав, поясняет поведение собаки Владимир.

Что завтра бой — известно всем. Многодневное ожидание атаки на Первомайское через несколько часов должно вылиться в выстрелы, команды, кровь, стоны людей. И боевая восточно-европейская овчарка, возможно, предчувствует то, что недоступно нам, людям. Что она думает и знает о нас?

— Может, мне уйти, чтобы не беспокоить собак? — говорю я Володе.

— Вы не мешаете. Грейтесь, — отвечает он мне. «А куда мне идти? — думаю я. — У СОБРа ГУОП МВД России в распоряжении только маленький «Кавзик». Мы спим в нем, меняясь через два часа. Среди офицеров есть люди богатырского роста и телосложения, так пусть отсутствие журналиста, которого на время операции с разрешения старшего начальника взяли в отряд, позволит хоть одному из бойцов расположиться на сиденьях свободнее».

Авиаторы снова постарались, чтобы стало светлее, и я вижу караван автобусов с работающими на малых оборотах двигателями — там обогреваются люди, которым поутру в бой. Возле каждой машины охрана из собровцев. Редкая цепь костров. А мы с Володей возле дороги. Рядом с нами «таблетка», где в позах эмбрионов спят саперы. Падает снег. Влажновато. Костер нервно подергивается, требуя в жертву сухие дрова и ветки. Но где их взять?

— О собаках я читал с пяти лет, — поддерживая разговор, говорит мне Володя. — «Белого клыка» Джека Лондона я прочитал еще в первом классе. Очень нравится Василий Песков. Я люблю животных. Работаю с малых лет. Особенно нравилось на конеферме. Ведь я крестьянский сын.

Он поворошил ветки, на правой руке тонко блеснуло кольцо.

— Ты женат? — спросил я.

— Обручен.

На Кубани ждет Володю невеста. Она приехала в казачью станицу из далекого Казахстана. Куда еще возвращаться русским людям? Туда, где особенно крепок русский православный корень, где знают, почем фунт лиха.

В наступившей тишине, глядя на огонь, я думаю, что невеста Володи, наверное, красива не по-кубански. Она кажется мне светленькой, хрупкой, голубоглазой и, как Володя, немногословной. Знает ли она, что ее жених постоянно на боевых операциях? Что он был в группе саперов, которая прибыла на «Минутку», где при взрыве фугаса подорвался генерал-лейтенант Анатолий Романов? Командиром той группы был майор Виктор Шахов. Несколько дней назад он подорвался при разминировании кизлярской больницы. Володя, вздыхая, говорит, что Шахов — один из его учителей.

Мы молчим. Наконец-то овчарка уснула.

— Где ты хочешь работать, Володя, когда вернешься домой? — спрашиваю я.

— Буду проситься в УГРО, кинологом.

Наш разговор идет медленно, как сама ночь. Иногда в темноте постреливают.

В Чечне мы с Володей уже были где-то рядом, но не встречались, а теперь вот довелось. Подполковник Сергей Шаховцов рассказал, что в его подразделении, командированном в Первомайское, все добровольцы.

— Бывало, — рассказывал подполковник, — 30–40 километров надо проверить — не заминированы ли? Все забираются на броню. Туда-сюда проедем… Знаете, как шутят в Чечне? Мы — «одноразовые саперы». Вот так о нас говорят. Главное же, не нарваться на приличный фугас.

Шаховцов поступал в Тюменское инженерное училище еще в 1975 году.

— Мне кажется, — сказал я ему, — все саперы, как вы, Сергей Михайлович, выдержанные, сверхвнимательные интеллектуалы, с большим чувством юмора.

Но глаза у Шаховцова были с грустинкой, как и у старшего лейтенанта Дмитрия Колотилина, как и у тех саперов, что спали сейчас в «таблетке».

«Что день грядущий им готовит?» — спрашивал я себя, переживая за все наше воинство. Как-то нехотя Володя признался, что был ранен в Грозном на блокпосту в левое предплечье осколком от РПГ.

— Но я жизнерадостный, — сказал мне под утро он. — Нюра моя, саперочка, такая же жизнерадостная. Вечером мы с ней потренировались. В несколько консервных банок мой помощник положил два кусочка тротила. Он запрятал их здесь рядом, с большим разбросом, землей прикопал, но она нашла. — И Володя с большой любовью посмотрел на крепко спящего эрдельтерьера.

— Ну, а чем ты поощрил Нюру? — спросил я. — Кусочком сахара?

— Да нет. Солдатским сухарем. Она их очень любит.

Январь 1996 г.

«Пурга-555» под Первомайским

Дагестанские старейшины, уходя из Первомайского перед штурмом, просили российское командование поберечь кладбище с могилами предков. «Село-то мы отстроим заново, — говорили они, — а вот не сохранить дорогие могилы для нас большое несчастье». Боевики-чеченцы особенно вгрызлись в землю именно на кладбище. Заставляя работать захваченных заложников и новосибирских милиционеров, они закопались в дагестанскую землю, как кроты, нарыли дополнительные ходы сообщения, запасные окопы, а самое неприкосновенное в Дагестане — могильные плиты — стали для них пулеметными щитками.

Такой участок предстояло атаковать краснодарским собровцам 15 января, Краснодарский же спецназ УИН был определен на охрану передового КП, где находился командир сводного отряда генерал-майор А.Карташов, на эвакуацию раненых, а в дальнейшем на работу по специальности — на фильтрацию пленных боевиков.

Из Краснодара эти два отряда вылетели одним «бортом» 9 января. Отличный организатор, начальник УВД Краснодарского края генерал-лейтенант милиции А. Сапрунов оперативно решил вопрос с отправкой своих людей на задание. Предстояло освобождение двух с половиной тысяч заложников из больничного комплекса. К чеченским боевикам и наемникам, захватившим больных детей, женщин, стариков, у спецназовцев уже давно не было ненависти. Только презрение и четкое профессиональное осознание: преступники должны быть уничтожены. Все сотрудники и военнослужащие МВД, летевшие в Кизляр из Краснодара, Москвы, Ставрополя, Волгограда, надеялись, что на этот раз операция по ликвидации захватчиков состоится. По их общему мнению, то, что бандюг отпустили из Буденновска, стало причиной того, что боевиками овладела зараза вседозволенности. После Буденновска в России — началась эпидемия террористической чумы. Уже на второй день после того как, вопреки мировой практике, правительство России пошло на переговоры с Басаевым, краснодарские спецназовцы УИНа схватились с террористом в Новороссийске, потом еще, еще… Во всем мире террорист не «фигура», ему сразу дают понять, что наказание неотвратимо. Посягнувший за рубежом на жизнь детей, стариков твердо знает, что его ждет смерть. Своей лютой акцией в Кизляре радуевцы поставили правительство России перед принятием решения о том, какой быть государственной политике по отношению к террористам. После Буденновска в России с этим так и не определились. Уровень бандитского злодеяния на этот раз был так велик, что не отреагировать на него адекватно означало обречь Россию на террористический беспредел.