Александр Авраменко - Ни шагу назад! Страница 13

Запускаем моторы. В баках последние литры бензина и солярки. Не знаю, хватит ли вернуться? Ну, будем надеяться… Вставляю в толстый ствол ракетницы огромный патрон. Выстрел! В небо взвивается красная ракета. Одновременно из окопов выскакивают красноармейцы. Странно, что немцы не стреляют. Не стреляют первые триста метров. Мы как раз успеваем взобраться на холм, когда их линия обороны словно взрывается: длинными очередями бьют пулемёты, от них не отстают остальные стрелки. Брустверы озаряются вспышками винтовочных выстрелов, вскоре в пальбу вплетается и голос автоматов. Наконец открывает огонь миномётная батарея. Жутко смотреть, как валятся на снег, нелепо взмахивая руками наступающие. Белая поверхность начинает окрашиваться кровью…

Но что это?! Я с ужасом вижу, как к упавшему солдату кидаются несколько его земляков, собираются в группу, и в этот момент прямо в толпу падает тяжёлая мина. Чёрное облако разрыва заволакивает всех, а когда рассеивается — возле воронки в нелепых позах лежат изломанные расшвырянные фигурки… Опять и опять! Что же они делают?! Идиоты! Неужели не соображают?!! Немцы уже догадались, что к чему, и как только собирается кучка солдат, накрывают её огнём…

В наушниках треск, а потом сквозь помехи прорывается голос командира одного из уцелевших танков:

— Товарищ майор! Я всё. Стал. Топливо кончилось.

— Немедленно оттащите машину назад, за склон! — Рявкаю в ТПУ приказ водителю, но в ответ слышу усталый голос:

— Всё, товарищ командир. Сейчас и мы встанем…

И точно! С последними словами двигатель дёргается и наступает зловещая тишина, разрываемая звуками вражеского огня… Что делать?!

— Из машины! Немедленно!

Скатываюсь по броне и валюсь в сугроб. Вот он! И точно: с переливчатым журчанием над головой проходит первый снаряд, второй. Вилка! Я ввинчиваюсь в сугроб, но разве снег может защитить от осколков? Взрыв! Меня приподнимает неведомая сила и с размаху швыряет на твёрдую землю. Голую промороженную поверхность, с которой взрывной волной смело пушистый покров. Как больно то, а?.. Сухой треск. Страшная боль. Я пытаюсь вздохнуть и не могу. Что-то с адской силой упирается мне в ребро, не давая наполнить лёгкие воздухом. Наконец, внутри обрывается какая то нить и я жадно глотаю воздух, и тут же сплёвываю его, потому что рот полон крови. Чьи то руки переворачивают не слушающееся хозяина тело на живот, упирают в колено. Больно! Что же вы делаете?! Но вот, я дышу, ДЫШУ! Невзирая на боль, на кровь, наполняющую рот при каждом вздохе, ДЫШУ…

Прихожу в себя от лёгкой качки. Перед глазами ясное звездное небо, затем возникает незнакомое лицо. Женское. А вернее — девичье.

— Очнулись, товарищ майор? Молчите. Отвечать не надо. У вас осколок в лёгком. В тыл едем. В санчасть.

Я пытаюсь приподняться на носилках, но бесполезно. Всё, словно ватное. Не повезло. Только из госпиталя вышел, месяца не прошло, и опять… Обидно…

Глава 10

После столь сокрушительного разгрома Дзюба словно сломался. Он потух, посерел лицом. Командование спецгруппой прикрытия принял комиссар Хейфиц, но однажды утром его нашли с отрезанной головой. Почерк был знакомый, татарский. Вообще они обнаглели в последние дни: неоднократно националисты нападали на отдельные группы солдат и матросов, совершали диверсии. Всех всколыхнул случай, когда эти сволочи вырезали целый госпиталь раненых.[8]

Столяров, впрочем, как и остальные лётчики, спал не раздеваясь, с верным маузером под подушкой и гранатой в сумке, подвешенной у изголовья.

А немцы продолжали давить… Через неделю после смерти политрука немецкая эскадрилья устроила налёт на аэродром, и разнесла в клочья уцелевшие машины. Пилоты остались безлошадными и без командира. Посовещавшись, все решили уходить в Севастополь. А ещё через два дня немцы с румынами окружили батарею Александера, израсходовавшую весь боезапас. Артиллеристы выпустили по врагу даже холостые заряды. Струя раскалённых газов, вырывавшаяся из трёхсот пяти миллиметровых стволов, могущих послать снаряд весом в 314 килограммов больше, чем на сорок километров, а именно — 45980 метров, сжигала попавших под выстрел немцев мгновенно, переворачивала самоходные мины «Голиаф», которыми фашисты пытались подорвать орудийные башни… Бои за форт «Максим Горький I», как батарея проходила на картах Манштейна, продолжались вплоть до 26 июня, пока фашисты не применили отравляющие газы против последних защитников, дравшихся в подземельях батареи Љ 30…

Погрузившись в чудом уцелевшие грузовики, лётчики и обслуживающий техперсонал двинулись в город. Наступило 27 июня 1942 года. В этот день командующий обороняющимися севастопольцами адмирал Ф. С. Октябрьский послал в Москву следующую телеграмму:

Москва — Кузнецову;

Краснодар — Буденному, Исакову.

Исходя из данной конкретной обстановки, прошу разрешить мне в ночь на первое июля вывезти самолётами 200–250 ответственных работников, командиров на Кавказ, а так же самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова И. Е. Противник прорвался с Северной стороны на Корабельную. Боевые действия приняли характер уличных боёв. Оставшиеся войска сильно устали, хотя большинство продолжает героически драться. Противник резко увеличил нажим авиацией, танками. Учитывая сильное снижение огневой мощи, надо считать, что в таком положении мы продержимся максимум два-три дня.

Этой телеграммой подлец обрекал на смерть тысячи и тысячи героически сражавшихся людей, верящих ему, заодно пугая Верховного Главнокомандующего угрозой своей сдачи в плен. А разве Сталину в это тяжелейшее время так было нужно, чтобы министр пропаганды Третьего Рейха, хромой Геббельс раструбил по всему миру, что в плен ДОБРОВОЛЬНО СДАЛИСЬ командующий Черноморским Флотом вместе со штабом? Но пока ещё никто из матросов и солдат, героически дравшихся на улицах морской столицы Крыма не знал об этой подлости, и дрался до последнего вздоха…

…Взрыв рванул точно под первой машиной. Капитан кубарем скатился с резко затормозившей при виде такого ужаса полуторки, одновременно ухватив за воротники пропотевших гимнастёрок обоих лейтенантов.

— То…

— Молчите, дураки. Это самоходка! Немцы здесь! Уходим!

Он кубарем покатился под обрыв, ко дну ущелья. Ведомые рванули за ним. А позади взметались к ярко голубым небесам клокочущие огненно-чёрные разрывы, летели в разные стороны борта, обломки кабин, исковерканные и целые человеческие тела…

Столяров с размаху шлёпнулся в протекающий по дну заросшего провала ручеёк, и жадно глотнув, осмотрелся. Метрах в ста впереди он заметил узкий чёрный провал пещеры.

— За мной!

Разбрызгивая воду, поскальзываясь на скользких камнях, все трое рванули к спасительному провалу. И вовремя! Едва заскочил бегущим последним Лискович, как в воду шлёпнулась немецкая «толкушка», а через мгновение ещё несколько. Прогрохотали взрывы, с визгом пролетели осколки, рикошетя от камня, затем простучало несколько очередей и одиночных выстрелов…

Лётчики, тяжело дыша, вглядывались в светлеющий выход, забившись как можно дальше. Олег, выплюнув набившийся в рот песок, процедил:

— Надеюсь, собак они сюда не пустят…

— Тише, накаркаешь! — Оборвал его Сашка.

Между тем стрельба стихла, а спустя несколько минут сверху донеслись дикие вопли, в которых не было ничего человеческого. Владимир до крови изгрыз руку, чтобы не выйти на помощь истязаемым и погибнуть так же, как они… Наконец, всё затихло. Когда-то белый проём входа уже синел быстрыми южными сумерками.

— У кого что есть?

На троих оказалось три пистолета, два ножа, компас, одна граната. Негусто, но жить было можно. После короткого совещания решили пройти вперёд по течению метров пятьсот, а потом выбраться наверх и пробираться в город…

Шли очень осторожно, изо всех сил стараясь не шуметь. Карабкаться в кромешной тьме тоже было нелегко, несколько раз пришлось спускаться почти до самого низа ущелья, а потом искать новую дорогу. Из-за этого лётчики оказались на месте разыгравшейся трагедии…

Шедший первым Александр вдруг обо что-то споткнулся и шёпотом выругался, на него рассерженным котом зашипел Олег. Но оба вдруг отскочили, словно ошпаренные, когда разглядели предмет, о который запнулся Власов. Это была отрезанная человеческая голова, с выпученными глазами.

— Это же Семёныч…

— Живым, видно, резали, сволочи…

Поодаль они нашли сваленные в кучу, словно мясные туши, освежёванных бойцов. Самым жутким было то, что двое ещё дышали… Ещё через сто метров трое наткнулись на груду иссечённого мяса, раньше бывшего людьми. Рядом валялась груда красноармейских книжек и удостоверений личности, которые Столяров сложил в свою полевую сумку…