Александр Гончаров - Наш корреспондент Страница 13

Афанасьев пожелал Серегину успеха и ушел. Рябов скомандовал «по местам». Несколько бойцов подбежали к машине. Только сейчас Серегин сообразил, что большая грузовая машина, возле которой он стоит, — это и есть «катюша». Там, где у обыкновенного грузовика находится кузов, у этой машины возвышалось что-то прямоугольное, похожее на очень большой ящик, обтянутый толстым серым брезентом. Из-под него видны были только голое шасси и металлические стойки, на которых, должно быть, держалось скрытое брезентом сооружение. Бойцы разместились на шасси и стойках. Туда же полез и командир орудия, уступивший Серегину свое место рядом с шофером.

По команде Рябова шофер очень плавно тронул машину с места, и, мягко переваливаясь на ухабах и рытвинах, она выехала из леса и покатила вверх по ущелью. Серегин с любопытством присматривался к своему соседу.

Разговаривать с ним корреспондент не считал возможным: горная дорога требует от водителя исключительного внимания, и было бы неудобным отвлекать его. А по всем признакам шофер был интересный человек. У него был орлиный, чеканный профиль и щегольские бачки, делавшие его похожим не то на итальянца, не то на испанца. Точно для того, чтобы усилить это сходство, на потолке кабины висела мандолина в аккуратном, застегнутом на все пуговицы чехле.

Впереди открывались уже знакомые картины горного ущелья, в котором по необходимости теснились тылы и штабы стоящих на передовой частей. Глядя на проплывающие мимо блиндажи и землянки политотдела сибирской дивизии, Серегин подумал, что вот все это останется далеко позади, а он уедет на передовую, огневую. Но не успели эти землянки скрыться из виду, как машина, на которой ехал Серегин, свернула с дороги на маленькую полянку и остановилась.

— Приехали! — произнес шофер первое за всю дорогу слово.

Вот тебе и передовая! Серегин был разочарован. Выйдя из машины, он услышал где-то справа, за горами, клокотанье и бульканье, как в кастрюле, с которой забыли снять крышку. Между тем расчет установки без суеты, но очень быстро стал делать свое дело, причем каждый, видимо, и без команды знал, чем ему надо заниматься. Один побежал куда-то с катушками провода, другие рыли за деревьями на склоне горы щель, третьи рубили ветви деревьев, хотя деревья были совсем в стороне от машины и, но мнению Серегина, никак не могли помешать. Шофер снова влез в кабину и чуть-чуть двигал машину то вправо, то влево, пока Рябов ее крикнул: «Есть! Довольно». Затем машину замаскировали срубленными ветками.

На поляне появился старший лейтенант — командир батареи. Он взглянул на маскировку и пошел к щели, где уже стоял телефон.

— Садитесь, товарищ младший политрук, — гостеприимно предложил командир. — Теперь будем ждать команды.

— А долго придется ждать? — спросил Серегин.

Старший лейтенант пожал плечами:

— Это от начальства зависит. Ему с горы видней.

Он прислушался к клокотанью, которое то утихало, то возобновлялось.

— Большой бой идет.

— Это где же? — спросил Серегин, — Как будто далеко.

— Не очень, на «Черепахе». — Старший лейтенант раскрыл планшет и стал объяснять Серегину: — Вот она, «Черепаха», видите? Макушка у нее совсем голая. Там кукурузное поле. Кто на этой макушке сидит, тот два ущелья контролирует. Ключевая позиция! Она уже раз десять из рук в руки переходит. Сейчас на макушке наши, но немцы ожесточенно обстреливают, бомбят и, по всем признакам, готовят решительную атаку. Вот мы по этому поводу и прибыли.

Но тут запищал зуммер. Лицо старшего лейтенанта приняло напряженно-внимательное выражение. Он взял трубку телефона и ответил: «Есть, готовить к бою!»

— Снять маскировку! — скомандовал он.

Тотчас бойцы расчета сбросили ветви, укрывавшие установку, и сняли с нее брезент. Серегин удивился: неужели вот эта простенькая конструкция и есть грозная «катюша»? Он увидел два ряда скрепленных между собой тонких рельсов, нацеленных поверх кабины в ту сторону, откуда слышалось клокотанье боя. В нижней части рельсов тяжело висели длинные востроносые мины.

Командир орудия и шофер сели в кабину и закрыли дверь. Остальные бойцы влезли в щель. По безмолвному приглашению старшего лейтенанта, смущенно улыбаясь, спрыгнул в щель и Серегин. Он только что хотел спросить, зачем надо прятаться, как вдруг у старшего лейтенанта, который сидел на краю щели, прижимая к уху телефонную трубку, лицо стало сосредоточенным, торжественным, и, напрягая грудь, он закричал молодым звонким голосом:

— По фашистским захватчикам — огонь!

Серегину, не спускавшему глаз с «катюши», на мгновение показалось, что она взорвалась: из-под установки полыхнуло ослепительное пламя, громовой раскат ударил в стены ущелья. Но в следующий миг вспышка повторилась, вся установка окуталась клубами пульсирующего огня и молочно-белого дыма, и одна за другой в бледно-голубое небо стали взлетать хвостатые, словно кометы, мины. Звуки слились в сплошной скрежещущий вой, который, умножаясь, горным эхом давил на человека с ощутимой физической силой.

Старший лейтенант тронул Серегина за плечо и показал на небо. Серегин поднял голову и увидел в небесной синеве черные точки, которые быстро исчезали. Это были мины, видимые на взлете.

Пламя на установке погасло, а в ущелье все выло и грохотало с неослабевающей силой. Серегин сперва подивился необычайной мощи горного эха, потом сообразил, что где-то рядом работает еще одна установка. Вот и она смолкла, и воцарилась невероятная, страшная тишина. Бойцы вылезли из щели, и было слышно, как под сапогами осыпались мелкие камешки. Из кабины вышел Рябов, красный и мокрый, будто из парной.

— Вот и пропела наша «красавица, — любовно сказал старший лейтенант. — Как голосок?

— Слушайте, — сказал потрясенный Серегин, — а что же делается там?

— Не знаю, — засмеялся старший лейтенант, — во всяком случае я бы не хотел быть там…

Позади установки струи пламени выжгли глубокий прямоугольник. Земля на нем спеклась и потрескалась. Дальше широкая полоса опаленной травы полегла, будто приглаженная горячим утюгом. Листья на деревьях, стоящих над этой полосой, завяли и свернулись.

Установку подкатили ближе к деревьям, бойцы быстро замаскировали ее ветвями, закидали зеленью выжженный прямоугольник земли. Едва они успели это сделать, как над ущельем появилась «рама» — немецкий разведчик «фокке-вульф». Он кружил над горами, беспокойно подвывая.

— Появляется через пять минут после залпа. Точно, как по заказу, — сообщил старший лейтенант. — Уж так им хочется нас обнаружить! Нам вообще полагается после залпа сматываться, да по этим горным дорогам не очень-то разъездишься. Зато маскировка здесь — лучше не надо. Весь день «фока» будет летать — и не заметит. Ишь, как злится!

Они сидели в холодке у щели. Подошел Рябов.

— Что, жарко в кабине во время залпа? — спросил Серегин.

— Да уж припекает! — усмехнулся Рябов.

Где-то наверху, на горе, раздались, быстро приближаясь, голоса, затрещали сучья, и к щели скатился, сверкая очками и цепляясь колодкой маузера за кустарники, Незамаев. За ним более осторожно спустился майор, о котором Серегин знал, что он из Ростова и работает в политотделе сибирской дивизии.

— Вот здорово! — удивился Незамаев, увидев Серегина. — И ты здесь?

— А ты откуда? — спросил пораженный этим неожиданным явлением Серегин.

— С наблюдательного пункта. Видели «катюшу» в действии. Оттуда спустились «по прямому проводу», — жизнерадостно сообщил Незамаев.

— А теперь куда?

— Хочу пробраться поближе к событиям, — сказал Незамаев, прислушиваясь к перестрелке, доносившейся из-за гор.

— Пойдем вместе! — загорелся Серегин. — Ну, ты скажи, как залп? Что ты видел?

— Залп я тебе описывать не стану, потому что ты обязательно используешь мои наблюдения в своем очерке, а вкратце скажу: ни за что на свете не хотел бы подвергаться обстрелу «катюши».

Серегин пожалел, что не был на наблюдательном пункте, но утешил себя тем, что невозможно одновременно быть в двух местах.

— До свиданья, товарищи, — сказал он старшему лейтенанту и Рябову. — Хотел бы еще с вами побыть, да…

— А вы еще к нам приезжайте, — сказал старший лейтенант.

— Обязательно! — горячо ответил Серегин и поспешил за Незамаевым, который уже шагал вместе с майором к политотделу.

— …в частях подъем, — услышал он слова майора, что-то рассказывавшего Незамаеву. — Ведь только и говорят о прорыве да спрашивают, когда же мы начнем наступать. Сегодня у нас в полках комсомольцы собрания проводят…

— Верю всей душой, — убежденно сказал Незамаев, — что с отступлением кончено и теперь будем итти только вперед! И прорыв этот — начало.

Серегин понял, что речь шла о прорыве на Западном и Калининском фронтах.