Олег Татарченков - Группа сопровождения Страница 14

— Может, домой? — с готовностью предложил сосед Кружкина, — У меня под это дело найдется…

Он растопырил мизинец и большой палец, продемонстрировав символ, известный без перевода всем на территории бывшего СССР.

— Нет, — покачал головой корреспондент, подумав, что на сегодня сто граммов водки, выпитой со священником, будет вполне достаточно: если дело пойдет в том же направлении, то к вечеру до Рыбинска он не доберется, — Давай в другой раз, ладно?

Отойдя в сторону от покосившейся избы Кружкина, они уселись на бревне, сделали по поре первых, самых ароматных затяжек, и только после этого Уфимцев протянул ладонь бывшему вилоносцу (свое оружие мужик оставил у стены дома):

— Игорь.

— Михаил, — отозвался крепким рукопожатием мужик, — Так что у тебя к этому Кружкину?

Уфимцев помолчал, размышляя, с чего подступиться к разговору, чтобы не спугнуть собеседника. Потом решил, что бродить вокруг да около с этим решительным дядькой не стоит, и нужно начинать с главного.

— Могилу у этого Кружкина разворошили, — произнес он, — Просто так такое не делают. Вот мне и интересно… Интересно, что за человек он был, покойный?

Михаил посерезнел, аккуратно загасил окурок о каблук кирзового сапога, почесал кадык под бородой и только после этого ответил:

— Человек он был мутный. Говаривали, что сидел еще при Сталине, но на диссидента или как их… репрессированного не был похож. Эти-то, обиженные Советской властью, еще с горбачевских времен стали права качать и льготы всякие получать, а Кружкин сидел тихо.

— Может, он уголовный был? — предположил Игорь.

— Я сам не местный, — ответил на это мужик, — С 84-го здесь живу. После армии, с техникума на картошку прислали, с женой будущей познакомился, так и остался. Поэтому я многого не знаю. Но вот что скажу: с уголовными он тоже особо дружбы не водил. Был у Борисыча, правда, один корешок из блатных — его здесь Сипатым зовут… И правда, голос у него сиплый, словно всю жизнь на холодном ветру песни орал. Тоже уже в возрасте…

— Ну и что? — нетерпеливо подогнал своего нового знакомца Уфимцев.

— Что… — протянул Михаил, — Через несколько дней после смерти Борисыча Сипатый куда-то исчез. Тогда поговаривали, что или опять посадили, или в бега подался. Мол, не иначе к смерти Кружкина отношение имеет… А месяца три назад опять объявился. Вот, честно говоря, и все…

— А как этот самый Борисыч умер? — спросил Игорь.

— Говорили, что сердце. Накануне он как раз водку пьянствовал с этим самым Сипатым. Старикан уже был, труха сыпалась, но иногда любил принять на грудь. А утром прям на крыльце его и нашли. Жена моя нашла — как раз на ферму на утреннюю дойку к пяти часам шла.

— А что Сипатый?

— Таскали его, — ответил Михаил, — но отпустили. Мол, выяснили, что Борисыч своей смертью помер, и отпустили. Но урка все равно где-то на дно залег. Теперь появился. Но я это тебе уже говорил.

Мужик посмотрел на Уфимцева:

— Ну, я рассказал все, что знал. Может, теперь к нам заскочишь? Жена рада будет. Посидим, я тебе расскажу, как мы тут ковыряемся: председатель, гад, хорошо устроился — организовал из нашего колхоза сельхозкооператив, всю технику приватизировал, причем, гробы нам отдал, а лучшие трактора себе, да на семью свою оформил. Потом в фермеры подался. Кредит в банке получил под землю и машины. Кредит свистнул, трактора куда-то загнал, и свалил в неизвестном направлении. Чуть ли не в Америку, говорят… А мы куда со своими гробами — ни горючего, ни запчастей. Трактора на ходу разваливаются…

Игорь еще минут пять слушал про мерзавца-председателя, нажившего себе стандартным способом первоначальный капитал в новой России, согласно кивая головой, потом решительно встал.

— Извини, Миш, — произнес он, — Пора мне. Ты лучше покажи, где этот Сипатый живет.

— Самый крайний в Блатной слободке (так мы поселение урок называем) дом — его, — ответил мужик и вздохнул:

— Жаль, жаль…

По этому вздоху Уфимцев понял, что обломал дядьке хороший повод выпить. Причем, сделать это официально, без косых взглядов жены. Опять же, будет о чем рассказывать мужикам в деревне, а супруге — уесть товарок на ферме: корреспондент ни к кому-нибудь приезжал, к нему…

— В следующий раз, Миш, — сказал Игорь, — Ей — Богу, самому жаль, но дело прежде всего.

— Ты с этим Сипатым поосторожней, — посоветовал на прощанье Михаил, — Этот — настоящий волчара…

Игорь пересек раскатанную тракторами деревенскую улицу. Обрулил храм, вернее, то, что от него осталось — бурые кирпичные стены, черную дыру входа без ворот, из которого несло старым пожарищем. Степенно поздоровался с сельчанами, дожидающимися открытия магазина («Чтой-то Машка в райцентре застряла, — услышал Уфимцев, — Может, еще какие продукты привезет, кроме хлеба»).

Он продрался через пустырь, где там и сям виднелись останки колхозной техники. Торчащие из земли гусеничные траки, выглядывающие из высокой травы кабины и беспомощно валяющиеся карданные валы напоминали то ли картину «После побоища» одного из русских живописцев, то ли плод воображения писателя — фантаста: иллюстрация к главе «Столкновение железных монстров».

За пустырем скромно, в обществе нескольких полуоблетевших плакучих ив, доцветал заброшенный пруд с гнилыми мостками, с которых бабы полоскали белье еще в канун трехсотлетия дома Романовых. Сразу за прудом, в зеленом венце стойкой к наступлению осени крапивы, чернел высокий, кое-где подпертый жердями, забор.

По тропинке среди крапивных джунглей Уфимцев пробрался к кривой калитке. Она держалась в естественном для себя, вертикальном, положении, только благодаря обручу из проволоки, прикрепившему ее к столбу ворот. Выржавевшие до ярко-красного цвета петли были всего лишь декоративным элементом. За калиткой открывался заросший травой обширный двор, захламленный сломанными детскими колясками, рамами старых мотоциклов, чугунными батареями («Ого, — подумал Игорь, — в этом селе еще и паровое отопление водится) и остовом грузовика ЗИЛ выпуска какого-нибудь шестьдесят дремучего года. Складывалось впечатление, что в этом доме обосновался старьевщик со стажем.

Впрочем, открывать калитку и проходить во двор Игорь не спешил: к ручке дверцы автомобильного ветерана была привязана черно-желтая немецкая овчарка. Длина цепи позволяла собаке перекрыть тропку, ведущую от забора к дому. Пес остервенело лаял, демонстрируя черное нёбо и белые клыки, не имея ничего общего с безобидным «звонком» отца Никифора. Игорь знал, что таких собак держат исключительно для того, чтобы они спускали штаны с незваных посетителей.

— Хозяин! — крикнул Уфимцев.

Ему показалось, что белая занавеска на окне избы едва заметно колыхнулась. Игорь не стал повторять призыва: пес продолжал надрываться, и если дома кто-нибудь есть, то наверняка выглянет посмотреть, ради чего лохматый страж так надрывает свою глотку. Журналист вытащил сигарету и решил терпеливо дожидаться, когда любитель ржавых транспортных средств и парового отопления соизволит посмотреть на гостя.

Ждать ему пришлось долго. Сигарета благополучно истлела до самого мундштука, овчарка устала лаять и только злобно рычала, а хозяин не появлялся.

Игорь раздраженно перекинул сумку с блокнотом, фотоаппаратом, двумя запасными кассетами с пленкой и тремя завернутыми в целлофан бутербродами с колбасой. Он подумал о бутербродах и вспомнил, что с обеда с участковым прошло не меньше четырех часов, и крикнул громче:

— Хозяин!

— Чего надо? — ответ неожиданно раздался почти над самым его ухом.

Уфимцев чуть не присел от неожиданности: он готов был поклясться, что не мог пропустить шаги подкрадывающегося к нему сзади человека. Игорь обернулся быстрее, чем следовало, чтобы сохранить остатки спокойно-пренебрежительного отношения к жизни, с которым он приехал в село. Увы, такого расположения духа у него оставалось все меньше.

Он обернулся и едва не столкнулся нос к носу с высоким крепким парнем лет на пять старше его. Темные волосы человека, умеющего ходить по усеянной сучками тропе как кошка, были гладко зачесаны назад и блестели от геля, мощные ключицы перечеркивала полоска воротника безукоризненно белой футболки. Все это никак не вязалось с черной замасленной спецовкой. Казалось, что человек накинул на плечи первое, что попалось под руку, лишь бы не выделяться среди местных жителей.

— Тебе чего надо? — маскарадный парень повторил свой вопрос.

— Мне нужен Сиплый, — ответил Уфимцев, сделав невольную паузу перед тем, как назвать прозвище.

«Кто его знает, — мелькнуло у него в голове, — Может, это обидное погоняло. Как бы не испортить все дело…»

Однако на лице парня не отразилось ничего.