Ашот Бегларян - Чужой счет Страница 14

Костанян, которому в его 36 лет не раз приходилось попадать в самые деликатные ситуации и выпутываться из них, на этот раз казался растерянным:

— Ты же знаешь, чем я занимаюсь… Я же не просто так позвонил. Мы поддерживаем связь с азербайджанцами, чтобы обменивать людей.

— Это меня не волнует. Ты осквернил мой дом!

— Мы же пытаемся обменять эту девушку на нашего солдата!

— В любом случае ты не имел права говорить в моем доме на языке врага. Я патриот и не потерплю этого!

— Вот не ожидал от тебя… Ты же медик, где твой гуманизм?

— Ладно, хватит философствовать! Я знаю одно — эти люди, на языке которых ты только что говорил, убивают наших парней.

— Но ведь завтра и ты ко мне придешь, если, не дай Бог, с родными что-нибудь случится… Вот тогда посмотрим, кто из нас философ.

— К тебе уж точно не приду… Не дождешься!

Костанян вышел, не заметил, как спустился с четвертого этажа, завел мотор и погнал машину по улицам военного города. Потрепанный «Москвич» сильно раскачивало на многочисленных колдобинах, образовавшихся в результате артобстрелов. Машина ревела, скрежетала и лязгала старым железом, будто жаловалась на хозяина. Однако, не обращая на это внимания, Костанян жал на газ, словно хотел как можно скорее удалиться от дома, где минуту назад столкнулся с откровенным невежеством.

Прошел месяц. Однажды январским морозным утром к Костаняну в кабинет пришла заплаканная женщина. Не сразу он узнал в ней родную сестру Бориса — она как-то осунулась, будто разом постарела. На фронте пропал их племянник…

Майор снял трубку и стал набирать номер…

Война продолжалась и в наступившем 1994 году. С фронта шли вести о новых раненых и убитых. Были, конечно, и пленные. Костанян по-прежнему занимался их судьбой.

А однажды во время очередного обмена с азербайджанской стороны к нему подошел смуглый усатый мужчина. Он обнял Костаняна и поцеловал три раза.

— Это за Самаю! Это — за Роксану! А это — за Назилю! — после каждого поцелуя он называл новое имя.

— Ты помог моим сестрам заново родиться!..

2004 год

Прощание

Обнявшись, они стояли на лестничной площадке между вторым и третьим этажами детской больницы — мужчина в летах, одетый в робу синего цвета, и молодой человек лет 25-ти в афганке и с автоматом на плече. Мужчина плакал, не стесняясь своих слез. Проходящие же мимо медработники реагировали на происходящее по-разному: кто-то сам смахивал слезу или сочувственно улыбался, кто-то, наоборот, бросал немой осуждающий взгляд на военного или проклинал его, не стесняясь в выражениях…

Это были пленный и его охранник — азербайджанец и армянин. Мужчину звали Аваз.

Ему было за 50. В плен попал как-то глупо. Ездил на свадьбу в далекое прифронтовое село. Погуляли на славу. Тосты и вино лились рекой до поздней ночи.

Хозяин настойчиво просил Аваза остаться переночевать. Он решительно отказался: «Дел невпроворот. Надо успеть». На обратном пути машину остановили военные, спросили что-то: на армянском. Поначалу Аваз подумал, что разыгрывают.

— А где наши? — наивно спросил он, поняв, что это не шутка.

— Ты что, с луны свалился, — рассмеялся крупный бородач в камуфляже. — Ваши там, за горой, а здесь наши… И как это ты минное поле перескочил?

Теперь все было ясно — перебравший на свадьбе Аваз вел машину не в том направлении…

Пленных содержали в городской детской больнице в Степанакерте. Как человека опытного и выдержанного, Аваза поставили старшим над другими пленниками — в основном желторотыми юнцами, взятыми на поле боя. С Авазом все считались, он улаживал споры, давал советы, следил за порядком и чистотой в комнатах. Сам Аваз брился каждый день, всегда был свеж и опрятен. Единственный из группы он хорошо изъяснялся на русском и являлся своеобразным переводчиком между пленными и охраной.

Однажды у Аваза приболела нога. Он долго колебался, прежде чем решился попросить нового охранника, Левона, освободить его от дневного построения. Тот молча кивнул и повернулся идти, но пленник заковылял за ним, словно не надеясь, что его просьбу удовлетворят.

— Иди отдыхай, сегодня тебя никто не тронет, — сказал Левон.

— Спасибо, гардаш! Век не забуду твоего великодушия.

После построения Левон, который был беженцем из Сумгаита, разговорился с пленным на его родном языке. Тот охотно рассказывал о своей жизни. Аваз был водителем-дальнобойщиком, много ездил и общался с людьми.

— Война не спрашивает фамилий и национальности, разводя людей по разные стороны баррикады. Зачем нам Карабах? Зачем лить кровь и убивать друг друга из-за клочка земли? — говорил он.

Левон чувствовал искренность в словах пленника и все больше проникался к нему симпатий и уважением.

«Такие как он прятали армян во время погромов в Сумгаите», — невольно подумал охранник.

В очередное дежурство Левон принес Авазу огромный гранат со своего приусадебного участка. С минуту пленник задумчиво держал в руках потрескавшийся от зрелости плод, видимо, вспоминая что-то свое.

— Извини, я унесся мыслями домой. У меня там роскошный сад, выращивал хурму и гранаты. Они такие же породистые, как этот… — умиротворенно говорил он.

По окончании смены Левон позвал Аваза и протянул ему сверток.

— Переодевайся. Дело есть.

Вышли в город.

— Иди рядом, по сторонам не оглядывайся. Если патрульные остановят, молчи, я буду говорить за тебя.

Долго шли по полупустынным улицам вечернего военного города, пока не дошли до непритязательного домика на окраине.

— Вот здесь и живу, — Левон открыл калитку. — Проходи, не стесняйся.

Аваз неловко, боком вошел во двор.

— Жена, принимай дорогого гостя! — весело крикнул Левон в прихожую.

Зарезали курицу, принесли с огорода свежие помидоры, огурцы. Хозяйка быстро накрыла на стол. Поначалу Аваз не решался подойти к яствам — думал, что ему накроют отдельно, где-то в уголочке.

— Гардаш, не стесняйся, устраивайся поудобнее и, вообще, чувствуй себя как дома, — произнесла жена Левона на азербайджанском.

За ужином разговорились. Аваз быстро освоился, смеялся, шутил. Так он веселился впервые за время после злополучной свадьбы.

В один прекрасный день, а вернее, прекрасное утро во двор больницы въехала машина Красного Креста.

— Собирайся, — сухо сказал высокий подтянутый мужчина в штатском, сопровождавший сотрудника Красного Креста. — Домой едешь.

Лицо Аваза не выражало каких-либо эмоций.

— Вызовите Левона, я хочу попрощаться с ним, — попросил он дежурившего охранника.

— Где мы его тебе найдем? Он только завтра заступает на смену, — равнодушно ответил тот.

Аваз настаивал:

— Не пойду, пока с Левоном не попрощаюсь.

Ждали уже полчаса. Высокий мужчина начинал сердиться.

— Смотри, другого возьмем, нам все равно, — пригрозил он.

— Без Левона никуда не пойду… — пленник был непоколебим.

Левона он узнал по шагам и побежал вниз навстречу…

Обнявшись, они стояли на лестничной площадке между вторым и третьим этажами детской больницы — мужчина в летах, одетый в робу синего цвета, и молодой человек лет 25-ти в афганке и с автоматом на плече. Мужчина плакал, не стесняясь своих слез. Проходящие же мимо медработники реагировали на происходящее по-разному: кто-то плакал сам или сочувственно улыбался, кто-то, наоборот, бросал немой осуждающий взгляд на военного или проклинал его, не стесняясь в выражениях…

2004 год

За дружбу!

Самвел всегда входил без стука, как, наверное, и подобает старому боевому товарищу. Я радовался его внезапным визитам — словно порыв свежего ветра он разом отгонял уныние и скуку, которые целыми днями владели мною. Энергия у Самвела переливала через край: он шутил, пел, смеялся здоровым, задорным смехом, и я заражался его бодростью, жизнерадостностью и беспечностью, забывая хотя бы на время о своем почти безвыходном, как в прямом, так и переносном смысле этого слова положении…

Вот и сегодня он шумно вошел в незапертую, как обычно, дверь, да не один, а с ребятами — Давидом и Камо. Словом, собрались боевые друзья-разведчики, весь экипаж нашего БТРа…

Признаюсь, поначалу это меня очень удивило — все вместе не встречались давно, вот уже год. «Сегодня же праздник — день защитника отечества!» — вдруг осенило меня, и я удивился не столько своему «открытию», сколько тому, что мог не помнить об этом.

Самвел торжественно нес шампанское и большой, замысловатой формы пузырь водки. У ребят же в руках были всевозможные кульки с яством. Быстро, по-армейски накрыли на стол.

— Ну что, ветераны, начнем хвалить друг друга, ведь сегодня — наш день! — Самвел поднял стакан. — За нас!..

Выпили, и стол оживился. Ребята стали вспоминать войну — нет, не свои подвиги, а курьезные, почти анекдотические ситуации, без которых не обходится ни одна война.