Елена Ржевская - Ближние подступы Страница 14

Прошлой осенью немцы писали: «Ржев — это цветущий сад победоносной Германии». Теперь же они, те, которые воюют здесь, иначе его не называют — «Сущий ад».

Толя Волков, одиннадцати лет:

— Я был дома. Вдруг ударила артиллерия, послышался стрекот пулемета, взрыв гранат. Это немцы подходили к нашему городу Ржеву. Вдруг ударило мне в руку. Я почувствовал, как что-то теплое потекло у меня по руке. Это пуля попала мне в руку. Я упал без памяти. Когда очнулся, я услышал чей-то грубый голос. Я позвал маму: «Мама, кто это?» Она ответила: «Немцы, сынок».

Рано утром на рассвете,Когда мирно спали дети,Гитлер дал войскам приказ —Это, значит, против нас.

— Кровопийцы! Всех вас надо вешать на горькой осине!

— Где ж ходить, братец, в фуфайке таким разляляем — под арест угодишь. Надо б хоть какой булавкой забулавить.

— Взять где?

— Может, какая добрая баба отдаст свою булавку.

Я навещала в госпитале раненого разведчика. Заночевала поблизости от госпиталя в деревне, где танкисты ремонтируют свои машины. Пустила меня к себе в избу молодая бойкая хозяйка, вроде неказистая, но веселая и привлекательная, возбуждена, как все тут молодые женщины, у кого на постое танкисты. Сама спит на деревянной кровати, солдаты на сене на полу. Для меня составила две скамейки.

Только все улеглись, дунули на коптилку, докурили в темноте мигавшие огоньками махорочные самокрутки, как тут же раздались голоса. Хозяйкин возмущенный:

— Безо всякого подзова идет. Нахал какой.

И бормотание солдата:

— Я те не пес.

— Уйди, уйди, я тебе не подзывала. Ляжь, нахал какой, где положено.

— Так я ж погреться. Внизу-то весь холод — наш.

«29.9.42 г. Противник перешел в контрнаступление. 215 стр. дивизия, отражая яростные атаки пехоты и танков противника, закрепляется на завоеванных рубежах, продолжая удерживать сев. — вост. окраину Ржева».

— Горох, фасоль у немцев варится не ахти. С удовольствием нашу лепешку съедят…

Ну и блиндаж! Такой еще не попадался. Крестьянский дом утопили в землю. А темные бревна все в узорах. Красиво и жутко. Представить себе только: тут вот, на передовой, под огнем, какой-то немец — может, и не один, — елозил, выделывая паяльной лампой эти фокусы. Разукрасил стены. Очень искусно.

Все та же осиновая прогорклая роща, заплывшая осенним туманом; еще навязчивей чернильный запах мокрых занимающихся сучьев. Всхлип болотной хляби под сапогами. Раскат боя.

В этой же роще несколько немцев, уже опрошенных. Уже не «языки», а пленные. Только некому этапировать их в тыл: все боеспособные в боях. И приходится пока что держать пленных в расположении штаба. Они сложили себе шалаш и в нем ночуют, а день проводят снаружи в ожидании своей дальнейшей участи. В утренних сумерках, когда в сырой осиновой роще все так призрачно, стоит мне показаться из блиндажа, как немцы, дожидаясь и уже наготове, принимаются имитировать джаз. Эти призрачные продрогшие немцы у шалаша, их «джазовые» ужимки, приветствия, подтрунивания над собой и мной, их попытки обратить на себя внимание, расположить к себе судьбу и просто согреться… Это теперь тоже навсегда со мной — не отвяжешься.

Колесо угодило в кювет, телега накренилась, поскакали пустые ящики из-под патронов. Проходивший младший лейтенант бросил вознице: «Эх ты, растопыря!» — и пошел дальше мимо.

— Вот как ругают меня, — сказал, почесывая затылок, возница. — По-всячески. На начальство я не обижаюсь.

Осень — самая тяжелая пора. Хлябь… Весенняя распутица хоть и забирает остатки сил, что и без того уже отняты осенью и зимой, но с весной надежда: придет лето. А за мокрой, грязной, холодной осенью — стужа.

Письмо в действующую часть:

«Пишу из глубокого тыла нашей родины, из госпиталя. По всему видать — задержусь. Не жалуюсь, но как подумаю, что вы двинете на запад и не остановитесь, пока Берлин не откроется, и все это без меня, так сделается такая скука на душе, поскакал бы до вас хоть на одной ноге.

Кто из нашего екипажа цел и заместо меня водит машину? Буду ждать сообщения. От делать нечего и для пользы расскажу новеньким, нехай прочтут, когда время будет.

Насчет маскировки. Учитывая болотистую местность, заботьтесь, чтоб замаскировать следы гусениц танка, не считаясь с трудами. Стоит „раме“ обнаружить хоть танк или даже след его, как эта местность подвергается бомбежке. И там, где мы, танкисты, появлялись, за нас на то обижались пехотинцы.

Теперь насчет ловушек. Не забывайте, как двинете вперед. Отступая, немцы делали на дорогах ловушки для танков. В такую ловушку я было попал в районе ст. Бологое. На дороге немцы копали большую яму, на дне ямы ставили фугас, сверху яму закрывали тонкими жердями и землей, по земле были сделаны следы повозок. Благодаря что ехал я на большой скорости, мой танк проскочил яму. Ну я почувствовал большой удар и потерял с поля зору землю, сбросил газ, выжал фрикцион. Танк пошел назад и задней частью врезался в стенку и завис в яме и таким чудом не достал взрывателя фугаса. Саперы выручили. И напоследок скажу еще насчет отработки команд. Мы с командиром отработали даже те, которые нужны, когда выходит из строя рация и переговорное устройство. Например. Ударом ноги меня по голове — я должен остановить машину. Ударом в спину — двигаться назад. Два удара в спину — вперед. В правое плечо — вправо. В левое — влево.

Эти приемы мы часто употребляли и, уявляете, не попадали под прицельный огонь…»

Вчера вдруг в безысходный осенний свинцовый мрак последних дней пробился солнечный по-особенному, как только осенью бывает, ясный день. И откуда-то взялись две лошади: одна — легкая, другая — тяжеловатая. Гуляючи прошли они, выйдя из леса. Это было удивительное видение.

От Советского Информбюро. Утреннее сообщение 5 октября: «В течение ночи на 5 октября наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока. На других фронтах никаких изменений не произошло».

По радио в передаче из рейха пели: «Барабаны гремят по всей земле…»

Проходивший боец остался в избе на ночевку. Занимает пожилого хозяина разговором:

— Немцы-то воскресенье соблюдают, не воюют.

Хозяина не удивишь этим. Здесь в селе до самой войны издавно жило несколько семей немцев — такие же крестьяне. Раз как-то — дело было до колхозов — повез он немцу свой долг, воз сена. Перед воротами стал, пошел в дом.

— «Иди, говорю, Федорыч, принимай». Его как-то еще звали не по-нашему: Карла Тодорович, ну а мы — Федорыч. Привык, отзывался. А тот не шелохнется сидит. «Свали, — говорит, — за воротами». Как это свали? Я и в толк не возьму. Чтоб такой хозяин… «Какой сегодня день, соображаешь?» — «Какой?» — «Воскресенье сегодня. Не работаю. — И стал советовать: — „Поработай один год, соблюдая воскресенье, подсчитай — посмотришь, выгодно или нет…“»

Постановление исполкома сельсовета: «Необходимо организовать чтение газет в бригадах, с тем чтобы воспитать у колхозников полную ненависть к вражеской армии».

— Познакомились. С неделю у нее стояли. Красивая. Такую, может, жизнь проживешь — не встретишь больше. Нам приказ отходить. Говорю ей на прощание: «Вы не боль-но-то тут с немцами якшайтесь. Враг ведь». — «Ладно, — она говорит, — сами знаем, кому поднести, а кого обнести. Вы-то с оружием отступите, а нам с детьми куда податься?»

Береза темнее на север. По березе ориентироваться.

«6. Х.42 г…Части центра продолжают улучшать тактич. положение в Привокзальной части и на улицах сев. — вост. окраины г. Ржев, очищая от противника квартал и кустарник, что между кладбищем и лесом, что сев. — вост. г. Ржев».

«7.10.42 г. Противник, усилив Ржевскую группировку мотобатальонами полка СС „Великая Германия“, частями 5 тд и НО пд, стремится выбить части из сев. — вост. части города».

Контуженый солдат. Оглох. Ему кричат прямо в ухо.

— Ладь не ладь — ничего больше не слышу. — И пошел, охватив руками голову и качаясь из стороны в сторону.

Эх, за Волгой сизою с дальних береговСмелые дивизии в дым смели врагов…

Но еще не смели. Еще смертельные бои.

— Участвовать пришлось вот уже более года в боях за Ржев, ночевать в дому не пришлось ни разу. В лесных рощах, в оврагах, в землянках и шалашах. И населению зачастую так же, а то и хуже. Раздето, разуто, многие селятся в оврагах, в плохих землянках…

Все дробится на миги. Может быть, когда-нибудь потом сложится во что-то единое.

Разведдонесение: «9.10.42 г. в 8.30 из Сычевки на южный вокзал г. Ржев прибыл воинский эшелон с 17-тью крытыми автомашинами, 11-тью танками и 10-тью крытыми жел. — дор. вагонами».