Иван Шевцов - Бородинское поле Страница 15

И сразу удвоилось, а затем утроилось число горящих немецких танков. Пехота же залегла, уткнувшись касками в чернозем, вспоротый стальными гусеницами. Вторая атака немцев захлебнулась.

Огромное, в кровавых подтеках, солнце торопливо опускалось за дымчатый горизонт. В прохладном воздухе стоял острый запах пороховой гари и чего-то едкого, исходящего от горящих танков.

Генерал Гудериан получил сообщение, что взять Мценск не удалось. И тогда он отдал приказ авиации - бомбить город и железнодорожную станцию.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Под вражескими бомбежками на железнодорожной станции Мценск разгружались стрелковая дивизия и танковая бригада. Они прибыли как раз в тот день, когда танковая бригада полковника Катукова, полк пограничников и мотоциклетный полк, истекая кровью, сдерживали натиск танков генерала Лемельзена. Собственно, главная тяжесть сражения легла на плечи танкистов, которые наносили по фашистам дерзкие, молниеносные удары из засад и тут же отходили, не давая втянуть себя в продолжительный бой с численно превосходящим противником.

Всегда уравновешенный и невозмутимый полковник Катуков считал, что в данной обстановке самой эффективной может быть лишь подвижная оборона. Она позволяет измотать противника, нанести ему физический и моральный урон, выиграть время, дать возможность прибывающим в подкрепление частям и соединениям занять позиции. Когда на закате солнца, потеряв восемь танков и десятки солдат, Лемельзен был вынужден приостановить наступление, Катуков отвел свою бригаду на несколько километров в сторону Мценска.

Отходили ночью, под покровом густой темноты, тщательно маскировали свой отход. Враг не должен был знать, что наши части оставили рубеж, на котором произошел ожесточенный бой и который так и не смог переступить неприятель. Сохранить свой отход в тайне нужно было вот по какой причине: кто-то из танкистов - то ли капитан Гусев, то ли лейтенант Лаврененко или и тот и другой - предложил комбригу на оставляемых позициях создать ложную оборону, которая должна принять на себя завтра первый удар гитлеровцев.

- Как вы это представляете? - спросил Катуков. - Конкретно?

- В роще, на опушке, из веток создадим нечто наподобие стогов, - начал пояснять горячий, непоседливый Дмитрий Лаврененко. - Вроде бы танки замаскированы. А для большей убедительности сунем в каждую такую копну по бревну, вроде бы ствол от пушки. Сверху "фокке-вульфы" не поймут и бревно за всамделишный танк примут.

- Предположим, воздушного разведчика вы обманете, - вмешался комиссар бригады Бойко. - А если сухопутные разведчики подойдут и своими руками пощупают ваши деревянные стволы, что тогда? Вся ваша затея пойдет насмарку. Так?

- А мы, товарищ комиссар, на этот случай и настоящий танк оставим, - отозвался из темноты капитан Гусев.

- Товарищи дело предлагают, - слазал Катуков и, обращаясь к Бойко, заключил: - Я думаю, их идею надо поддержать. А для охраны ложного рубежа одного танка, разумеется, мало.

- Разрешите моей роте, товарищ полковник? - снова послышался из темноты голос Гусева.

После успешного ночного рейда роты в Орел капитан Гусев пользовался у начальства особым расположением.

- Достаточно будет взвода, - решил комбриг.

В это время к нему подошел связной и сообщил, что генерал Лелюшенко срочно вызывает к себе командира и комиссара четвертой танковой бригады,

Полковник Катуков был серьезно озабочен предстоящим боем. В том, что завтра немцы будут наступать, никто не сомневался. Комбриг понимал, что завтрашний бой будет более ожесточенный, чем сегодняшний. "В сущности, сегодня была всего-навсего проба сил", - думал Катуков. Он имел довольно объективное представление о Гудериане и его танковой армии.

Катуков был озабочен и судьбой танковой роты старшего лейтенанта Александра Бурды, который в одно время с капитаном Гусевым ушел в ночной рейд в стан врага и до сих пор не вернулся. Никаких вестей. Неужто погибла вся рота, все до единого? Тревога в нем нарастала. А что, если угодили в ловушку? Конечно же будет неприятный разговор у генерала Лелюшенко, возможно, за этим и вызывает, может, разведка получила хоть какие-нибудь вести о роте Александра Бурды.

Не вытерпел, спросил комиссара:

- Как думаешь, зачем вызывает комкор?

- Ясно зачем - завтра бой. Поставит задачу бригаде, - ответил Бойко.

- Бурда мне не дает покоя, - после долгой паузы отозвался Катуков, когда они подъезжали к командному пункту комкора, где уже собрались командиры соединений и частей.

- А я думаю, что все будет в порядке - вернется наш Бурда, - сказал Бойко. - С танками вернется.

Долгой и темной октябрьской ночью танкисты Гудериана отдыхали в теплых домах, набираясь сил для завтрашнего боя, в то время как командующий армией проводил совещание с командирами соединений. Он был сильно взвинчен, недоволен всеми своими подчиненными, а больше всего - командующим авиацией. Потерян целый день - а это почти полсотни километров на пути к Москве. Третья дивизия из-за налета русской авиации приостановила наступление. Неслыханно - дюжина самолетов неприятеля смогла сорвать наступление целой танковой дивизии! Наконец, четвертая дивизия, гордость Гудериана, растерялась перед дерзким противником, понесла потери и не добилась успеха. Напрасные потери!

- Я вас не понимаю, Лемельзен, - с укором сказал Гудериан. - Что случилось?

- Русские минировали шоссе, создали плотный артиллерийский огонь в центре и атаковали танками на флангах, - оправдываясь, ответил генерал Лемельзен.

Гудериан поморщился и резким жестом руки осадил Лемельзена: мол, это не причина, и оставьте при себе этот детский лепет. Все шло не так, как замышлялось, путались карты, четко работающая машина вдруг забуксовала. И все началось с той суматошной ночи в Орле. А между тем там, на западных подступах к Москве, у Клюге, Гёпнера и Гота все идет по плану. Мысль эта бросила Гудериана в дрожь. Он знал, что его, пользующегося покровительством самого фюрера, терпеть не могут и Бок, и начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер, всегда готовы свалить свои ошибки и неудачи на его голову. Да не на того нарвались. И все же сегодня Гудериан чувствовал себя прескверно.

А тут еще командир третьей дивизии попросил слова не для оправдания, а для разъяснения. Оказывается, не налет советской авиации сорвал наступление дивизии, хотя, справедливости ради, он заметил, что дивизия понесла от бомбежки серьезные потери в людях и технике. Главное, что помешало дивизии наступать на Мценск, произошло потом, после бомбежки. Внезапно на дивизию набросились советские танки. Они расстреливали неприятеля с короткой дистанции и за каких-нибудь двадцать минут подожгли шесть танков и скрылись в восточном направлении в лесном массиве, который тотчас же бомбили срочно вызванные "юнкерсы".

Сообщение это взбесило Гудериана: происходит что-то невероятное: и ночью, и средь бела дня его армия подвергается неожиданным атакам русских танков, которые наносят удар и тут же бесследно и, главное, безнаказанно исчезают. Только решительной победой, только жестоким разгромом мценской группировки - теперь уже, для оправдания своих потерь, немцы называли корпус Лелюшенко группировкой - можно смыть позор сегодняшнего дня. Завтра Мценск должен быть взят!..

Уставившись на командующего авиацией холодным, жестоким взглядом, Гудериан сказал:

- Танки уничтожат то, что уцелеет от бомбежки. Я надеюсь, что завтра наша авиация возьмет реванш десятикратно.

Командующий авиацией быстро поднялся, но Гудериан повелительным жестом осадил его; и взгляд, и этот жест говорили: не надо клятвенных заверений, нужны дела.

- Я требую дел. В последний раз требую.

Гудериан больше не задерживал своих подчиненных.

Не задерживал долго приглашенных на ночное совещание командиров частей и соединений и генерал-майор Лелюшенко. Для его корпуса это была бессонная ночь.

Танкисты Лаврененко и Гусева оборудовали ложный рубеж, охранять который было приказано взводу лейтенанта Макарова. Игорь расположил свои два танка не в роще, где из груд хвороста торчали тринадцать бревен - ложных стволов, а в неглубокой, с покатыми краями балке, прикрыв их сверху маскировочной сеткой. Танки стояли небольшим уступом на расстоянии ста метров друг от друга. Вперед на опушку рощицы были выдвинуты четыре пограничника во главе с лейтенантом, вооруженные противотанковым ружьем и автоматами. Между пограничниками и танками метров пятьсот по прямой, а если идти балкой, то и весь километр наберется. Зрительная связь хорошая, разговаривают при помощи флажков. Днем, конечно. А ночь, хотя она и долгая, быстро на этот раз пролетела. Пограничники отрыли на опушке рощи глубокие щели на случай бомбежки, кое-где впереди себя кустарник вырубили, чтоб обзору не мешал.